В ту же секунду чьи-то руки подхватили Елену и бросили на колени.

– Ты всегда была ленивой девкой, – проговорила старуха, – но сегодня ты превзошла саму себя. Коровник весь в грязи, сама гуляешь непонятно где. Совсем страх потеряла?!

– Ее надо было еще сильнее наказывать, дабы дурь выбить, – заметила Гулла, злорадно ухмыляясь.

Елена подняла глаза и посмотрела на толпу, собравшуюся вокруг конюшни. Мужчины, женщины, юноши, девушки – все они побросали свою работу и пришли посмотреть на ее унижение. Кто-то переговаривался, кто-то смотрел с сожалением и даже испугом, но в большинстве своем лица выражали лишь праздное любопытство и равнодушие, так как происходившее было привычным каждодневным ритуалом, в котором менялись лишь жертвы, а палачи оставались прежними.

– Двадцать ударов! Снять платье! – прогремел приговор.

– Постойте! Постойте! – раздалось вдруг. Это старик Берси продирался сквозь толпу, кряхтя и охая.

– Это я ей сказал выгулять Смуглого! Это моя вина! Моя!

Платье уже было стянуто до пояса, открывая толпе нижнюю сорочку. Елена стыдливо прикрывала руками оголившиеся плечи и грудь. Моральное унижение жертвы – именно оно доставляло экономке и ее помощнице наибольшее наслаждение.

– Она должна выполнять свою работу четко! – холодно процедила экономка. – А раз ты потворствуешь лени, старый хрыч, то вставай рядом и получай свои двадцать ударов! Я из вас обоих всю дурь повыбиваю, а затем скажу госпоже, чтоб продала вас на рынке по самой низкой цене наравне со старыми тряпками! Гулла!

Помощница тут же достала из-за пояса плеть и начала нещадно стегать ставшего на колени Берси. Старик и не сопротивлялся. Лишь подставил горбатую спину под удары и тихонько охал.

Вынести это было выше сил Елены. Вскочив на ноги, она подбежала к Гулле, выхватила из ее рук плеть и швырнула на землю. Гнев и ярость переполняли все существо девушки. Руки тряслись, душили слезы.

– Он ни в чем не виноват! И что значит, вы нас продадите? Разве мы рабы?! Вещи?! Скот?!

– Дочка, перестань, – прохрипел Берси.

– Ах ты, дрянь! – прошипела Гулла. Она подскочила к Елене, ударила по лицу и, скрутив, подвела к экономке.

– Сорок ударов и десять дней в подвале с крысами на хлебе и воде, тогда посмотрим, как ты будешь говорить о свободе и своих правах, – проговорила старуха, понижая голос.

Она занесла свою трость! И…

– Раз! – Гулла отсчитывала удары.

Тело Елены содрогнулось, во рту почувствовался соленый вкус крови.

– Два!

Елена упала на камни, сознание помутилось.

– Три!

– Что вы делаете?! – прокричал женский голос. – Вы же убьете ее!! Роксана, остановись!

Елена лежала почти без сознания, на мгновение ей показалось, что она услышала голос тетушки Магги, ведь только она могла называть экономку по имени.

– Поднять! Ведро воды!

Елену рывком поставили на колени и окатили холодной водой.

– Четыре!

Все потемнело и закружилось. Перед глазами лишь тьма и никакой боли.

И опять этот страшный сон. Холод и мрак. Метель. Ни земли, ни неба не видно. Деревья гнуло от ветра к самой земле. Тело окоченело от холода, с каждым шагом ноги все труднее было доставать из глубокого снега. Ветер, ледяной и злой, беспощадно дул в лицо, сопротивляться ему не было никаких сил. Вокруг черный лес, рядом замерзшая река. Из темноты стали проступать горящие глаза: одна пара, вторая, третья. Елена устало повалилась на снег. Веки ее отяжелели, мучительно хотелось спать. Надо просто сдаться, и дать сладкой дремоте взять верх над сознанием. Надо просто сдаться.

– Деточка моя, очнись, – произнес кто-то ласково.

«Мама?» – счастливая надежда принесла силы в уставшее тело. Елена открыла глаза. Она лежала на животе на кровати, укрытая одеялом, рядом стоял небольшой столик, весь уставленный различными пузырьками и мисочками. Комната была залита теплым солнечным светом, слышался птичий гомон. Тетушка Магги сидела в ногах у Елены и гладила ее руку. Девушку в который раз поразила внешность старшей кухарки. Высокая, слегка в теле, еще совсем не старая женщина. Черты лица простые, но с удивительными добрыми, ясными глазами. Тонкие морщины-паутинки расползались вокруг этих глаз и говорили о том, что их хозяйка часто улыбалась.

– Магги, где я? – проговорила Елена и тут же испугалась своего голоса – хриплого и глухого. Она была очень слаба. Все тело горело и ломило.

– У меня в комнате. Чуть не забили тебя до смерти! Ну ничего, я тебя выхожу! – тетушка Магги положила руку на лоб Елены. – Жар почти спал! Слава Предкам! Пять дней ты была в жару. Уже думала, что не спасу тебя.

Магги поднесла руку к глазам и потерла их. На ее лбу проступали капельки пота, а в лице читалось сильное переутомление.

– Магги, меня же было приказано отнести в подвал и оставить на воде и хлебе. Что скажет экономка, когда узнает, что вместо этого я лежу здесь, и ты за мной ухаживаешь?

– Да какой подвал?! – возмутилась Магги. – Еще немного и ты бы умерла! И это при том, что Варди упросил экономку и Гуллу большую часть ударов взять на себя.

Услышав это, Елена оторопела.

– Что?! Варди били?!

Она хотела было подняться, но резкая боль пронзила тело, не дав даже пошевельнуться.

– Тише, деточка, тише, – ласково сказала Магги, вновь укладывая Елену и поправляя одеяло.

Но Елена отчаянно пыталась встать снова.

– Магги, как он? Сколько раз его ударили? – волновалась она.

– Ох, не волнуйся за него. Он здоровый, как вол. Тебе пришлось только десять ударов, и ты и то еле выжила, а он принял на себя остальные тридцать и уже во всю ходит и работает.

– Тридцать ударов?! Магги! Тридцать?! – ком подкатил к горлу. – Как такое может быть…

– Не переживай, он сильный парень. Вот, лучше поешь суп.

Магги хотела помочь Елене повернутся на бок, но девушка отвернулась от нее. Ей совсем не хотелось есть. Слезы застилали глаза. Зачем этот дурень полез под удары? Лучше бы экономка забила Елену до смерти.

– Магги, я так больше не могу. Я не хочу и не могу так жить, – она уткнулась в подушку и заплакала.

– Перестань, все хорошо, – сказала тетушка Магги, заботливо поправляя ей волосы, – теперь ты пойдешь на поправку. А Роксана, мне кажется, и сама поняла, что перестаралась. Одно дело сорок ударов здоровому парню, как Варди, другое дело хрупкой девушке.

– Магги! Как ты можешь это чудовище называть по имени?! – возмутилась Елена. – Неужели ты действительно думаешь, что ее может мучить совесть или сожаления? Ты забыла, как по ее приказу был забит до смерти сынишка старика-кузнеца? И за что? Он кинул камнем в любимую собачку герцогини Родгены. А Лия и ее ребенок? Разве она была виновата, что забеременела от молодого герцога? Почему Лию продали, как корову, а ее ребенка и след простыл?

Елена не говорила, а хрипела. Перед ее глазами стояла несчастная Лия, держащая худыми руками сверток. Тетушка Магги посмотрела на Елену и поставила тарелку с супом на столик.

– Все это ужасно, – тихо проговорила она, опуская глаза и тяжело вздыхая, – и смерть сынишки кузнеца, и то, что произошло с Лией. Но во всех этих случаях Роксана выполняла лишь приказы хозяйки. Что ей оставалось делать? Противиться приказу? Значит, ее саму ждало бы суровое наказание. Да, она старшая экономка поместья, но по сути такая же слуга, что и мы с тобой. Мы с Роксаной начинали прислуживать господам Наттеньерам совсем девочками, еще когда был жив покойный император. Она неплохой человек. Просто очень несчастная. Роксана согласилась стать палачом и надзирательницей над всем хозяйством и прислугой, и у нее были свои причины на это, но она не получает удовольствия от своей власти и жестокости, в отличие от той же Гуллы.

Магги говорила и говорила, а Елена смотрела на нее. «Почему? – думала она. – Почему эта женщина лишь старшая кухарка? В ней столько красивого благородства». И действительно немного простоватое лицо тетушки преображалось, когда та начинала говорить, и становилось по-настоящему красивым. Подойдя к ведру с водой, Магги намочила полотенце, выжала и положила на горячий лоб девушки.