I

Белое небо, белая земля. И лишь черные стволы деревьев на пути.

Женщина отчаянно бежала вперед, прижимая маленькую Елену к груди. Ноги проваливались в снег, ветки царапали лицо. Уже давно скрылось вдали зарево пожара и стих лязг мечей. Но страх все не отпускал. Он сжимал ледяной хваткой сердце, парализуя сознание, заставляя подчиняться инстинктам. Словно загнанное животное, несчастная неслась через лес, не разбирая дороги. Но силы постепенно покидали ее. С трудом переводя дыхание, она осторожно спустила девочку с дрожащих рук. Сквозь пелену Елена видит свои босые ноги на белоснежном снегу. Звенящая тишина обступала их со всех сторон. Ни шороха, ни крика птиц, ни дуновения ветра. Лес стоял холодный и пустой, словно мертвый. Прислонившись к шершавому стволу дуба, женщина сдавлено рыдала, растирая слезы по лицу. Елена поначалу задумчиво смотрела на нее, как вдруг невыразимая тоска охватила все ее детское существо. Она неожиданно осознала, что уже ничего в их жизнях не будет по-старому. И то прощальное объятие отца, и колючий сквозь бороду поцелуй в ее детскую щеку были последними. Эта реальность обрушилась так стремительно и жестоко, что девочка бросилась к матери и испугано прижалась к ней. Какое-то время они стояли так, крепко обнявшись, потерянные, замершие, не зная, что делать и куда идти.

Как вдруг среди полной тишины послышался треск сучьев. Вздрогнув всем телом, женщина схватила Елену на руки. С ужасом в глазах она всматривалась туда, откуда шел звук. Сначала никого не было видно, но уже через мгновение из-за деревьев выехал всадник на черном коне.

– Помилуйте нас, господин! – тут же взмолилась женщина. Ее холодные, как лед, руки тряслись.

Закованный в железные латы, всадник молчал и неумолимо надвигался на них. В его руках натянутый лук. Стрела нацелена точно в грудь женщины, чтобы сразу одним выстрелом убить ее и ребенка.

– Тогда хотя бы пощадите мою дочь! Пощадите ее! Умоляю! Ей всего пять лет!

Всадник на мгновение замер, словно раздумывая.

– Даже если я и отпущу вас сейчас, – вдруг послышался его странный, глухой голос, – вас все равно найдут рано или поздно и уничтожат. Так как вы – прямая угроза Империи.

– Пощадите мою дочь! – продолжала рыдать женщина. – Она всего лишь ребенок, который хочет жить. Посмотрите на нее. Разве она угроза кому-либо? – и с этими словами она поставила Елену на снег перед ногами черной лошади.

Девочка закинула голову кверху, чтобы рассмотреть всадника. Она чувствует на себе его взгляд сквозь прорези шлема, видит, как железные руки, с натянутым луком, медленно опускаются. Он долго смотрит на нее, а затем снимает шлем. Но что же у него за лицо? Елена вглядывается туда, где оно должно быть, но видит лишь черную дыру. Человек без лица? И тут же все вокруг рухнуло во тьму. Сердце бешено колотится, Елена бежит сквозь этот непроглядный мрак. Ей так мучительно хочется домой. Но где он? В какую сторону бежать? Она не знает. Холодная, леденящая мгла окутывает ее ноги. И нет спасения от этого ужаса, что подступает со всех сторон. Вдали послышался протяжный волчий вой, такой жуткий, такой зловещий, пробирающий до самих костей. Ей не убежать. Вот и смерть.

Вздрогнув, Елена медленно открыла глаза. Яркий солнечный свет бил сквозь прикрытые оконные ставни и освещал небольшую комнатенку. Круглый деревянный стол, низенький стульчик, в углу кувшин с водой и ведро, небольшая кровать возле окна, у противоположной стены кушетка, предназначенная для соседки, но временно пустовавшая, – вот, собственно, и все, что составляло нехитрую меблировку комнаты. Осмотревшись, как бы словно еще в дрему, Елена вдруг резко поднялась, села в кровати и потерла правый висок. Эта страшная головная боль стала обычным явлением по утрам, но все равно девушка никак не могла к ней привыкнуть.

– Надо вставать, а то опоздаю! – воскликнула она вдруг испугано.

Подбежав к кувшину с водой и закатав рукава ночной рубашки, Елена начала умываться. Холодная вода прогнала остатки сна и помогла взбодриться.

– Платье, платье, платье… скорее!

Мысли лихорадочно носились в голове у Елены, руки же проворно зашнуровывали корсаж платья. Это было простое крестьянское платье грубого сукна коричневого цвета, которое носила вся прислуга дома, отвечавшая за скотный двор. В обязанности Елены входил уход за курами, коровами и лошадьми. Причем только за рабочими лошадьми. Лошади, которые возили господ, содержались в отдельной конюшне. Обычным слугам не разрешалось даже приближаться к ним. Но девушка не могла устоять, ей очень хотелось увидеть этих диковинных созданий, и поэтому пару раз тайком она подглядела за ними, пока те паслись на лугу. Это были существа необыкновенной красоты. Особенно Елену поразила белая, как яблоневый цвет, кобылица. Говорят, ее подарил герцогине Родгене один из вельмож Южного Каганата.

Девушка быстро оделась, расчесала свои золотистые волосы, туго заплела их и убрала под белый чепец. Все строго и просто, как впрочем и всегда. Уже почти выйдя из комнаты, Елена остановилась и, словно стесняясь или боясь чего-то, осторожно положила руку в карман передника и достала небольшой кусочек зеркала, – настоящее сокровище для простой служанки. Она недоверчиво взглянула в отражение. Нежное девичье личико смотрело из зеркала на Елену. Светло-карие с россыпью зеленых капель глаза, «кошачьи», как называла их тетушка Магги за необычный разрез и форму, смотрели строго и сосредоточено, эти глаза, в которых застыло напряжение, казались просто огромными на худом лице. Несколько светлых прядей спадали на белый лоб. Когда-то волосы у Елены доходили до пояса, но однажды, когда девушка купалась с другими служанками у реки, ее увидела герцогиня Родгена и приказала остричь, как она выразилась, эти безобразные лохмы. Это было пару месяцев назад, в конце весны, тогда волосы Елене остригли до линии подбородка, теперь же они слегка отрасли и уже спадали мягкими волнами на плечи. Но с тех пор девушка всегда старалась прятать их от посторонних глаз и не распускать даже во время общего купания.

Послышался бой часов на башне, Елена вздрогнула и поторопилась убрать зеркало. Выйдя из комнаты, она пошла по длинному темному коридору с бесконечным рядом дверей, затем по скрипучей деревянной лестнице спустилась на нижний этаж, вышла на улицу и направилась на скотный двор.

Работа здесь уже вовсю кипела. Огромный, как скала, двухметровый Варди с другими работягами передвигали толстые бревна. Пыль стояла столбом, крики и суета кругом.

– Эй, потихоньку, навались! – кричал Варди.

Эти бревна были предназначены для постройки нового сарая для коров к зиме, которая обычно в этих краях бывает крайне снежной и суровой.

Надев грубые деревянные башмаки и перекинув через плечо мешок с зерном, Елена пошла кормить кур.

– Ну-ка, идите-ка сюда! Цып-цып-цып! Цып-цып-цып!

Петухи, куры, цыплята, индюшки и цесарки забегали, засуетились вокруг нее. Летнее солнышко пригревало, прогоняя остатки ночного кошмара, и на душе у девушки стало веселее. Она даже припомнила веселую песенку и, зажмурив глаза, стала тихо напевать ее себе под нос. Почистив сараи, покормив птиц и собрав яйца в три огромные плетеные корзины, Елена поспешила к коровам. Уход за ними, хоть и был более тяжел физически, больше нравился девушке, чем уход за курами. Каждую коровку она знала по имени и ухаживала с особой тщательностью и нежностью. Пришел худенький рыжий парнишка из деревни, он был пастухом. У Елены было не так уж много времени, чтобы успеть убрать коровник. Она торопилась поскорее собрать весь навоз в телегу и отвезти за скотный двор.

Куры, коровник, затем конюшня, где Елена помогала старому конюху Берси по кличке Кривой. Из этого состоял ее обычный трудовой день. Вот уже на протяжении почти трех лет Елена не знала другой жизни, как прислуживать при доме герцогов Наттеньеров, могущественных правителей Великой Империи Драконов, простирающейся от Южного моря до Туманных гор на Севере.