Я присаживаюсь на кресло, которое стоит напротив письменного стола, и начинаю выслушивать бабушкины желания. Она бы хотела видеть в старой оранжерее побольше молодых растений, хотела бы наблюдать цветущие орхидеи, которые на днях привезли в детский дом, хотела бы видеть порядок на стеллажах. Желаний оказывается больше, чем я предполагала.

– Думаешь, это хорошая идея? – спрашиваю я у бабушки, когда она заканчивает.

Ведь я совсем не знаю Люка. Не знаю, что взбредёт в его кудрявую голову, не знаю, как он отреагирует на те или иные слова, не знаю, способен ли он поднять на меня руку. От подобных мыслей по уже пробегают мурашки.

– Новые знакомства всегда полезны, Кэтрин, – отвечает мне она. – Тем более, ты же не сможешь вечно общаться здесь с одним только Билли.

Если он того захочет, то такой исход вполне вероятен.

– Не пойми меня неправильно, но тебе следует завести друзей, Кэтрин.

– Среди парней?

Теперь меня пугает её наставление. В парнях страшно всё. Их плечи, их широкие спины, их крепкие мышцы. Мне противны думы парней: кажется, в головах молодых юношей нет ничего, кроме грязных, развратных мыслей. Но в особенный шок меня повергают их необдуманные действия. От них никогда не знаешь, чего ожидать, и, когда для одних девушек это качество является плюсом, для меня это самый тяжкий минус.

– Можешь и среди девушек, – бабушка не стала со мной спорить. – Насколько мне известно, многие хотели бы познакомиться с тобой поближе.

Единственного, чего хотят девушки – опозорить меня как можно жёстче, затмить мой успех, достигнутый десятками неделями диет и посещений спортивных залов.

Если так посмотреть, то времяпровождение с Люком не кажется таким опасным, как с кем-либо другим. В основном он сдержанный и закрытый – вряд ли он решит отрезать мои косы садовыми ножницами.

– Хорошо, я поработаю завтра с Люком, – сглатывая, я соглашаюсь.

– Он хороший парень, Кэтрин.

– Я знаю.

Я совсем ничего не знаю о нём.

– Уверена, вы подружитесь.

– Очень надеюсь, – я встаю с кресла. – Нужна помощь в кабинете?

Бабушка складывает локти на столе. Тот сияет от чистоты, и я заранее знаю ответ.

– Нет, спасибо. Вы и так хорошо поработали сегодня.

– Хорошо, – я подхожу к двери. – Тогда я буду у себя.

– Не засиживайся допоздна, Кэтрин, – бабушке не нравится, когда я ложусь позже отбоя. – Спокойной ночи.

Похоже, я проспала всю ночь как убитая, раз не слышала, как поднялись ребята. Обычно девушки бегут по лестнице так, что топот слышен, наверное, в Хантингтоне, который находится за много миль отсюда. Вряд ли это утро было исключением – я просто потратила все свои силы на обустройство клумбы.

Потирая глаза, я стою на кухне и слушаю урок от поварихи Хью. Она собралась готовить блюда на полдник, и я решила присоединиться к ней сразу после принятия душа.

– И запомни, – Хью поправляет свой грязный колпак. – Ножи всегда лежать справа от тарелки лезвием вверх, а вот вилки слева.

Она гордо виляет пальцем в воздухе, как бы наглядно демонстрируя все тонкости сервировки стола, а я держу ухо востро. Мне с ранних лет нравилось помогать поварихе Хью, ведь у неё я получаю по-настоящему полезные знания. Именно она научила меня готовить чизкейк, стряпать пончики, а теперь я буду уметь ещё и подавать их красиво.

Я всегда поражаюсь доброте поварихи Хью: она учит чужого ребёнка практически королевским манерам и поведению. Неужели ей не всё равно на судьбу неродного человека? Очень надеюсь, что нет. Иногда я задумываюсь о том, как мне не хватает частички характера Хью.

В голове всплывает воспоминание о моём письме с признанием. Шелест конверта, разворот свёрнутого листочка, шуршание абзацев под мягкими, как облака, подушечками пальцев – кажется, я запомнила каждое слово, пока переписывала его.

– Салфетка должна лежать под углом, всё поняла? – продолжает вести свой урок повариха Хью, когда замечает, что моё внимание переводят на себя совсем другие мысли.

Мысли о совсем другом человеке. Мысли о Люке.

Я киваю поварихе Хью, даже не обращая внимания на стол. Не подумайте, что мне всё равно на её уроки – я всё ещё считаю проведение их добрейшим жестом со стороны женщины. Но мне так сложно сконцентрироваться на каких-то салфетках, когда воспоминания уволакивают мой разум далеко-далеко. Повариха коротко кивает в ответ:

– Вот и славно, – она одаривает меня скромной улыбкой, после чего довольная Хью растворяется за многочисленными тележками с продовольствием.

Знаю, ей тоже нравятся эти уроки. Так она демонстрирует все свои знания, полученные за долгие годы обучение кулинарии и этике, и Хью гордится ими. Я не преувеличу, если назову её профессионалом своего дела, и поэтому Хью достойна большего внимания.

Когда-то давно я спрашивала у Хью, почему она не хочет открыть свой собственный кулинарный курс или хотя бы начать вести страничку в “Instagram”. Мне казалось и продолжает казаться, что её кулинарные шедевры найдут отклик если не в сердцах, то в животах миллионов точно. Хью не дала определённого ответа, но, я думаю, она отказалась из-за страха оказаться отвергнутой обществом. Очень жаль, ведь такой талант упускать нельзя.

Хотя, что такое талант? Это не сказочное умение, с помощью которого даже самое сложное даётся легко, совсем нет. Талант – это навык, это упорный труд для достижения даже малейших целей, это время, проведённое в обнимку с книгами и с телевизором, по которому транслируют вебинары, это десятки посещённых лекций, гора исписанных тетрадей и тысячи закончившихся ручек, это воодушевление и апатия, это любовь к труду и слёзы от усталости. Вот, что такое талант.

Белого фартука и колпака Хью не разглядеть за тележками с едой уже через несколько секунд, поэтому я, следуя её примеру, покидаю кухню и направляюсь к оранжерее.

Сегодня на мне жёлтая блузка, края которой завязаны в банты, такого же яркого лимонного оттенка кеды и голубые джинсы. Я беру садовые перчатки из небольшого комода, который находится в холле, и направляюсь к выходу.

Погода невероятная: солнце явно не собирается прекращать нас баловать лучами на этой неделе. Всё вокруг цветёт, благоухает, и даже журчание недалёкой речушки сегодня какое-то особенное.

Раньше я любила ходить на Ривер Фосс. Берега выражены крутыми метровыми склонами, в камышах можно отыскать богом забытые полевые цветочки, а под широкими кронами деревьев, больше похожих на купола, постоянно резвятся дрозды. В общем, место очень живописное. Правда, когда я выросла, я стала меньше времени проводить за городом: мне нужно было бегать от одной студии до другой, чтобы успеть на все запланированные матерью фотосессии. Думаю, я много теряю, когда в очередной раз обхожу мимо тропинку, ведущую к Ривер Фосс. Изо дня в день даю себе слово, что обязательно схожу на берег, да только никак времени не нахожу.

Я подхожу к стеклянной оранжерее, скрытой за ветвями вишни, и легко толкаю дверь от себя. Ещё с улицы я замечаю, что внутри всё цветёт: бесчисленное количество зелёных лоз спускаются с полочек, подвешенных под самым потолком, цветы здесь намного больше тех, что ютятся на клумбах, широкие листья папоротников давно раскинулись, а кусты роз зацвели ещё месяц назад. Но, когда я вхожу внутрь, я точно попадаю в небольшой лес, мирок, скрытый под стеклянным куполом. Здесь и долгие вьюны, чьи зелёные стебли скрыты нежно-розовыми лепестками, и паутинка, натянутая между деревянными ящиками, здесь бегущие по стеклу ручьи испарившейся воды, которая оседает на окнах. Внутри оранжереи очень душно: садовник бывает здесь только по воскресеньям, поэтому проветривают её раз в неделю. Я оставляю стеклянную дверь открытой и прохожу вглубь.

Люк уже ждёт меня на небольшом, обитым светлой тканью в полосочку диванчике, который стоит в самом центре оранжереи. Юноша вальяжно развалился на нём, будто бы подражая лорду Генри из «Портрета Дориана Грея».