Герман посмотрел на себя в зеркало внутреннего обзора и поморщился. Дело было не только в Агнешке, целый день у него из головы не шла Лиза, она ему не звонила, а когда Герман спохватился, телефон Лизы оказался выключен.

Он успокаивал себя, что Лиза рассеянна, могла забыть поставить телефон на зарядку, а сама уснуть, с тех пор, как она забеременела, она стала много спать… Вдруг подумалось, а каким мог быть этот ребенок, если бы Герман не решил отправить свою девушку на аборт?

Снова на ум пришла Агнешка, надо же, такая маленькая, а переживает за свою маму. Герман вспомнил, как маленьким тоже очень любил маму и отца, он и сейчас их любит, но это совсем по-другому. А тогда он отца просто обожал, и если бы его ребенок родился, то может быть, он также любил бы Германа и переживал за него? И если бы это была девочка, она была бы такая же забавная как Агнешка.

Но этот ребенок не сможет родиться, потому что собственный отец ему этого не позволит. Потому что он его не хочет. Герману внезапно стало трудно дышать, он съехал на обочину, остановился, обхватил руками голову и лег на руль. Внутри жгло так, что даже глазам было больно.

Как он посмел спрашивать Лизу, его ли это ребенок? Да как у него язык не отсох? Ведь он прекрасно знал, что у нее никого кроме него не было. Герман подумал, что Лиза вполне могла успеть сделать аборт, и ему сделалось совсем дурно. Может она поэтому не отвечает?

Но тут же сказал себе, что сегодня Рождество, наверняка она не стала портить праздник, она сделает это после выходных, потому что очень его любит, и вообще, она хорошая и послушная девочка. Тогда может… может, пусть он будет, этот ребенок? Если родится девочка, ее можно будет назвать Агнешка, и у нее будут такие же красивые светлые волнистые волосы, как у Лизы.

А может, это будет мальчик, неважно, он уже есть, он должен родиться, этот ребенок, ведь Герман любит Лизу, они поженятся, у них будет настоящая семья. И они вместе будут ждать этого ребенка, неважно, девочку или мальчика, Герман Тарасов одинаково обрадуется и сыну, и дочке.

Герман поднял голову и завел двигатель. Сначала в торговый центр за подарками своей будущей жене и будущему ребенку, а потом домой, к своей семье. Он загрузил багажник пакетами с покупками и всю дорогу напевал мотив колядки, которую пела на Перекрестке Агнешка.

Когда Герман ввалился в дом, нагруженный пакетами, он не сразу понял, почему там темно, свет выключен. А где Лиза? И тут его взгляд упал на тумбочку. Пачка денег лежала там, где он их оставил, а рядом темнел клочок бумаги. Что это за хрень?

Герман покрутил непонятный рисунок, а потом заметил надпись, сделанную рукой Лизы. «Я выбрала». Его прошиб холодный пот, он сразу понял, что за снимок в его руке. И сразу понял, что Лиза от него ушла, потому что не захотела предать своего ребенка, как это сделал Герман. И между ними двумя она выбрала не Германа.

Бросился в гардеробную, хоть уже заранее знал, что ее вещей там не будет. На минуту замер посреди квартиры, соображая, куда Лиза могла пойти. Если не взяла деньги, значит, к родителям, поезд уходит ночью, она что, все это время провела на вокзале?

Герман гнал свой внедорожник, молясь про себя, чтобы с его девочкой все было в порядке, ей было так плохо в последнее время из-за беременности. Что он будет делать, если с ней что-то случится?

Припарковал машину и бегом бежал к зданию железнодорожного вокзала, а потом в зал ожиданий, хорошо хоть она додумалась выбрать зал повышенной комфортности. Он сразу ее увидел, Лиза сидела на самом дальнем диване в углу зала, сняв ботинки и подобрав ноги. Его красивая, любимая, стойкая девочка...

Глаза заплаканные и совсем потухшие. И хоть сердце болезненно сжалось от вида ее зареванного личика, с души будто свалилась глыба льда. Лиза уставилась на него изумленным взглядом, а Герман поцеловал ее в ладошки и сказал:

— Вы когда-нибудь меня простите?

— Кто «вы»? — почему-то шепотом спросила Лиза.

— Ты и наш ребенок, — серьезно ответил Герман и осторожно вытер ладонью ее мокрые щеки, — я люблю вас, Лиза, тебя и его, и если ты сейчас мне поверишь и вернешься, я больше никогда тебя не предам.

Карие глаза хлопнули ресницами, раз, два, потом быстро-быстро заморгали, и тонкие руки обхватили его шею.

— Я тоже тебя люблю, Герман.

— Тогда поехали домой, будем праздновать Рождество.

Ближе к ночи, когда его зацелованая будущая жена уже засыпала, Герман взял ее руку с надетым на безымянный пальчик колечком и сказал:

— Давай, если у нас родится девочка, назовем ее Агнешка?

— Давай, — пробормотала сонная Лиза, поцеловала будущего мужа в грудь и прижалась к ней щекой.

—  Я тебя люблю, — прошептал Герман, поудобнее обхватил ее руками и закрыл глаза.

Кирилл докуривал третью сигарету, хоть уже года два как официально бросил курить. Иру тошнило от запаха дыма, а он так берег ее, так хотел этих малышей… Свернув с Перекрестка, не вытерпел, заскочил в ближайший магазин и купил пачку. И теперь смотрел в вечернее небо, курил и думал.

Перед глазами стояла девочка, поющая колядку, такая маленькая на фоне широкого Перекрестка, окутанного густым туманом. Кто-то спросил ее, где родители. Мама больна, отца, по ходу, нет. И это грызло и не отпускало Кирилла, мучило и выворачивало душу.

Он ведь был у нее отец, у Агнешки — имя-то какое забавное! — куда же он мог подеваться? Как мог бросить такую чудесную девочку и свою больную жену, а может, он и ушел от того, что та заболела. Или может… может, он изменил своей жене, она забрала Агнешку и ушла?

Они тогда только узнали, что Ира беременна двойней, смотрели какую-то ерундовую мелодраму, обнявшись. Кириллу было не то, чтобы интересны слезливые девчачьи киношки, просто нравилось обнимать жену, поглаживая по еще совсем плоскому животу, и слушать, как она сопит ему в шею.

Экранные страсти разгорались, главный герой изменил жене, и она сбежала от него с ребенком в другой город. Ирка притихла, а потом завозилась у него под рукой.

— Если ты мне когда-нибудь изменишь, я тоже уйду, — услышал он ее прерывающийся голос.

— Что за глупости, Ириш, ты ведь знаешь, я самый верный муж на свете! — он поспешил перевести все в шутку, потому что под воздействием буйства гормонов вызвать у жены слезы сейчас мог даже упавший с дерева листик.

— Знаю — серьезно ответила она, — потому и вышла за тебя замуж.

— А вообще, я считаю, что нельзя рубить с плеча, — захотелось вдруг Кириллу пофилософствовать, — измена не конец света, это может быть и случайность, и банальная скука. Эта девица даже не подумала, что лишает ребенка отца, разрушает семью.

— Это он разрушил семью, — все так же серьезно ответила жена, и Кирилл почувствовал, как она напряглась, — если человек один раз предал, он будет предавать еще и еще. Как можно потом ему доверять?

— Ну ты чересчур с ним, милая, — засмеялся Кирилл, — подумаешь, отымел девку в ночном клубе!

— Разве ты не понимаешь, — Ирка привстала на локте и посмотрела на него затуманенными глазами, — он любовь предал, Кир! Разве стоила эта самая девка целой любви?

Кирилл, поняв оплошность, принялся успокаивать разревевшуюся любимую, выключил к чертям собачим идиотское кино и старался впредь подобные темы обходить стороной, а теперь вот вспомнилось.

Он представил своих детей, выросших, не таких смешных карапузов как сейчас, а таких, как Агнешка или даже старше. Которые спрашивают у него: «Папа, почему ты с нами не живешь?» И что он скажет, глядя в глаза своих сыновей? В глаза, в которые смотрит не один десяток лет, каждый раз, когда смотрится в зеркало. Хватит ли ему духу рассказать им, как сильно однажды ему захотелось отодрать собственную секретаршу, что он предал целую любовь?

Конечно, можно уговаривать себя, что Ира не узнает, но почему-то Кирилл не сомневался, узнает. Почувствует. Она всегда хорошо его чувствовала, безошибочно распознавала его настроение, его желания, как же ему сейчас ее не хватает…