– Ты еще жив, и только сие и должно тебя заботить. А твой брат?

Блэкстоун кивнул.

– Он славно бился. Я его видел. Ты нашел добычу? В этих домах было много золотых монет.

Томас покачал головой.

– Как ты рассчитываешь улучшить свое положение, коли не будешь грабить? Бери все, что можешь, и умножай богатства. Однажды, коли выйдешь живым из боев, когда станешь старше и твою десницу скрутит ревматизм, наймешь собственных людей. Потом подрядишь их королю. Его слуги обобрали дома купцов. Как по-твоему, что грузят на эти корабли? Как, по-твоему, король зарабатывает деньги?

– Вы же не участвовали в грабежах, сэр Гилберт.

– Мне до них нет дела. И потом, у меня есть пленник.

– Я возьму, что найду, – кивнул Блэкстоун.

– Ничего уж не осталось, – рассмеялся сэр Гилберт. – Корабли отплывут обратно в Англию, мы похороним мертвых и выступим на Париж. Мы еще не дали сражения, которое выиграет эту войну. – Он вытер клинок меча, дожидаясь, когда Блэкстоун поведает о том, что его явно тревожит. – Где твой меч?

– Я отдал его раненому лучнику Алану из Марша. Ему нужно было оружие. Я вернулся за ним, но он был мертв. И лук, и меч у него забрали.

– Он был твой, ты волен был им распоряжаться, но латник ни за что не подарил бы меча, завоеванного в бою, хотя и мог бы его продать.

Мягкий упрек сэра Гилберта развеялся, как речной туман.

– Ричард Уэт погиб, Торполай, Скиннер, Педло, – скороговоркой перечислил Блэкстоун потери, подбираясь к признанию.

– Лучники всегда платят весомую дань, когда сражаются с врагом в броне. Мы победили, потому что были безрассудными, глупыми ублюдками, вцепившимися во врага смертной хваткой. Король знает это. Вот потому-то и любит нас. Вот потому-то мы и сражаемся за него.

– Скиннера убил я, – поспешно брякнул Блэкстоун.

Рука сэр Гилберта, очищавшая клинок, почти не дрогнула.

– Должно быть, тот еще был поединок. Он был порочным ублюдком, он бы родную мамашу прикончил за грош.

– Он насиловал женщину, – сообщил Томас.

– Солдаты так и делают. Она была шлюхой?

– Нет.

– Тогда ты спас его от петли, – промолвил сэр Гилберт. – Педло тоже ты укокошил? Эти двое были неразлейвода.

Блэкстоун тряхнул головой.

– Зачем ты говоришь мне это? Как я, по-твоему, должен поступить? Выпороть тебя? Повесить? Иисусе благий, Блэкстоун, это окаянная война. Некоторые заслуживают смерти больше других. Да я собачьего дерьма не дал бы за Скиннера с Педло и им подобных. В армии уйма такого отребья. Ступай прочь. Я не твой отец-исповедник и не хочу, чтобы ты хныкал из-за кабацкой драки.

Томас попытался удержать секрет под спудом.

– Сэр Гилберт, а вы не приставите моего брата служить в обоз? Там он будет в безопасности.

– И потерять такого лучника? Нет. И дерется он, как лев с копьем в заднице. И держится с отрядом.

– Я не хочу видеть его рядом! – выкрикнул Блэкстоун и тут же прикусил язык, ошарашенный собственным всплеском чувств.

Сэр Гилберт вогнал в землю клинок меча, вставшего, как крест. Несколько мгновений помолчал, а потом принялся одеваться, натягивая кольчугу на свое изувеченное тело поверх полотняной рубахи.

– Война – сделка, сделки же и кормят войну. Вини чертовых овец, коли хочешь, – изрек он. – Иисусе, Томас, да сотри ты это дурацкое выражение со своего лица! Войну оплачивает шерсть с овечьих боков. Мы гарантируем ее фламандцам для их ткачей, и они платят нам верностью и войсками для поддержки Филиппа на севере. Мы гарантируем ее итальянцам, и они одалживают королю деньги, потребные на ведение войны. Мы платим за привилегию сражаться. Таковы уговоры.

– Не понимаю, каким образом хоть что-то из этого имеет касательство к моему брату, – возразил Блэкстоун.

– Верность ослепляет, Томас, и верность лорда Марлдона твоему отцу помрачила и мой взор. Его светлость обещал своему другу – твоему отцу, что обеспечит и тебе, и твоему брату защиту, покамест лорд Марлдон жив.

– Отправив нас на войну?

– Спасши твоему брату жизнь. Был свидетель.

От слов сэра Гилберта повеяло ледяным холодом. Нависающие ветви обрамляли гобелен с развернутыми парусами, наполненными набирающим силу бризом, и болотной курицей, склевывающей насекомых на мелководье среди камышей.

– Значит, теперь ты знаешь, что он содеял, – произнес сэр Гилберт.

– Свидетель? – Вопрос был совершенно не нужен, но все равно сорвался с губ Блэкстоуна. Он тряхнул головой, не в силах сжиться с мыслью, что другие знали о случившемся.

– Чендлер. Управляющий поместьем лорда Марлдона. Он видел твоего брата в тот день. Ты работал в поместье, Ричард был в каменоломне, но не весь день. Он пошел к Саре Флоскли, увидел уходящего от нее Дреймана. И убил ее, хотел он того или нет, а Чендлер продал молчание за вашу землю. Лорд Марлдон убил бы его, но он все-таки его управляющий поместьем и хитер, как горностай. Кто знает, не припрятал ли он эти сведения где-то еще? Со временем лорд Марлдон вызнает, спрятал или нет, и Чендлера найдут в пивной с перерезанной глоткой.

Пристегнув меч, сэр Гилберт поднял свой бацинет[13].

– Кем человек будет в этом Богом покинутом мире, решают его верность и честь. И твой господин чтит свое обещание твоему отцу. Таков уговор. На мой взгляд, вовсе никчемный, но уговор есть уговор.

И шагнул прочь от Блэкстоуна.

– Твой брат остается в роте лучников. И еще, Томас, никогда не оставляй меч, коли завоевал его в бою.

Похоже, поступок отца Томаса столько лет назад, спасший жизнь лорда Марлдона, связал их всех крепко-накрепко. Он обещал опекать брата, и разве не дал он свое слово лорду Марлдону? Для Блэкстоуна разорвать эту цепь обещаний и чести означало бы конец… чего? Он не знал, и это его терзало. Честь стала слишком бесплотной, идеалом, казавшимся нерушимым, но утраченным, когда началась резня. Разве не была попрана честь, когда его брат задушил Сару Флоскли? Этот образ до сих пор его изводил. Его воображение рисовало эту сцену снова и снова, и несмотря на кровавую бойню в Кане, в ночных кошмарах его преследовало именно деяние свирепой страсти его брата. Изгнал Ричарда, чтобы следовал за ним как можно дальше позади. Ему больше не хотелось, чтобы брат был у локтя. Каким-то уголком души он жалел, что брат не погиб в сражении, и тогда Блэкстоун не знал бы о его преступлении и тот умер бы невинным.

В Кане армия промешкала пять дней. В церковном дворе Иль-Сен-Жан вырыли огромную братскую могилу и погребли там пятьсот французов, но в городе было столько трупов, что и не сочтешь – некоторые говорили, что аж тысяч пять. День за днем реки уносили с отливом тела в море. Из английских рыцарей и латников погиб лишь один, но инфантерия и лучники, возглавившие штурм и своей доблестью одержавшие победу, потеряли многих из своих рядов. Король послал в Англию приказ призвать еще двенадцать сотен лучников и поставить шесть тысяч связок стрел. Крепость, как Томас и предсказывал, оказалась несокрушимой, и был оставлен контингент войск, чтобы не выпускать старого врага сэра Готфрида – Бертрана – вкупе с парой сотен солдат, оставшихся за стенами. Время и французские войска с юга работают против английского короля. Если верить донесениям лазутчиков, король Филипп собирает свое воинство в Руане. Англичане стиснуты между рекой и побережьем. Чтобы одержать победу в этой войне, Эдуард должен опередить французов, выбрав место для сражения самостоятельно. Вознося свои ежедневные предрассветные молитвы, король, как и его простой лучник Томас Блэкстоун, нуждался лишь в простом чуде – чтобы мост через Сену остался в неприкосновенности.

И снова у Бога было слишком много других молитв, чтобы отозваться на эту.

Войско двинулось на восток, оставляя за собой выжженную землю. Горожане, свободные селяне и вилланы, проведавшие, что великий город Кан пал, в страхе бежали перед ним, забирая свой скот и провиант, не оставляя английской армии ни крошки. Попутные стычки тормозили продвижение войска, но авангард неустанно стремился вперед в уповании отыскать способ переправиться через Сену. Небольшое войско короля Эдуарда подтачивали смерти и ранения, болезни и дезертирство; теперь у него было менее тысячи трехсот человек, способных сразиться с французской армией, насчитывающей как минимум вдвое против того. Англичане, сдерживаемые медлительностью обозных повозок, проделали за три дня всего тридцать миль. Чтобы телеги и фургоны двигались через болота и трудный, холмистый ландшафт, требовались громадные затраты сил и выносливости. Командиры знали, что не могут ускорить продвижение, не подорвав боеспособность армии. Лошади и люди устали. Коню рыцаря приходилось нести своего всадника, его доспехи и оружие – общим итогом до трехсот фунтов весом – изо дня в день. Провиант и вода были жизненно важны. Войска крохоборствовали, подъедая все жалкие крохи, какие могли сыскать, но хлеб был на исходе, а добытой фуражирами баранины недоставало, чтобы подкрепить силы бойца. Чтобы набраться жизненных сил для сражения, солдатам требовалось все это, да еще их диета из гороха, злаковой каши и хлеба.