– Располагаю, мой господин.

– Тогда ты знаешь, где могут быть слабые места. И как проломить такое место.

Блэкстоун толком не понял, утверждение это или вопрос, и просто кивнул.

– Тогда поедешь с сэром Гилбертом в Кан. Мы завтра зададим трепку Сен-Ло, но Бертран поджидает нас с четырьмя тысячами латников вкупе с генуэзскими арбалетчиками, а миряне готовы постоять за Кан. Если они решат оборонять город, мы не можем себе позволить там задерживаться. Я не видел его с той поры, как был изгнан в Англию. Нам нужен твой взор, чтобы отыскать самые слабые места в обороне. Штурм возглавит принц. Мы должны захватить город, но крепость неприступна. Ты посмотришь, что можно захватить.

– Так точно, сэр Готфрид.

Еще раз посмотрев на него долгим взглядом, д’Аркур извлек из мошны серебряный пенни.

– Сегодня день святого Христофора[10]. Святого, который был силен, прост, добр и предан одному делу – служению Господу через служение ближним. Ты спас жизни в засаде и в амбаре, юный Блэкстоун, потому что пустил в ход свои инстинкты. Или свой разум? Поглядим. Вот твоя награда. – Он подбросил монету, и Блэкстоун поймал ее.

Кивнул сэру Гилберту и повернулся прочь.

– Благий мученик Иисусе, ты получил награду, даже задницы не почесав. Ступай назад к Элфреду, вели ему запасти пропитание и свежих лошадей. У нас впереди три десятка миль, – раздраженно проворчал сэр Гилберт, беззвучно чертыхнувшись, что его лишают возможности принять участие в разграблении. Сен-Ло действительно богатая добыча. Менее заслуживающие того люди, даже простые солдаты, будут грузить в обозные телеги ткани и богатства горожан.

– Спасибо вам, сэр Гилберт.

– За что? – нахмурился рыцарь.

– Должно быть, вы рассказали маршалу о засаде.

Брат Томаса сидел с четырьмя людьми, которых Блэкстоун прежде не видел, пришедшими на смену погибшим лучникам. Те играли в кости, и один из них – мужчина с изъеденным от разврата и пьянства лицом, исковерканным шрамами от кабацких драк и военных сражений, осклабив черные пеньки зубов, похлопал брата Блэкстоуна по плечу.

– Ты опять выиграл, осел, – сказал он, бросая кости в кожаный стаканчик и тряся его перед носом отрока. – Слышишь ты это, немой ублюдок, косточки тебя ждут. Валяй, малый, – и потер указательным пальцем о большой, подзуживая Ричарда сделать ставку.

Подойдя к группке, Томас коснулся головы брата. Подняв голову, отрок ухмыльнулся, мычанием выражая радостное волнение от того, что находится с другими и что перед ним лежат две серебряные монетки.

– Пошли, – тихонько промолвили Блэкстоун, делая брату знак рукой.

Ричард издал новый невнятный звук и приподнял два сребреника. Он выигрывает, так зачем же уходить?

– Надо, – настаивал Томас, легонько потянув брата за рукав, но отрок непокорно отдернул руку.

Новички уставились на Блэкстоуна.

– У него наши деньги, – изрек обладатель черных обломков зубов, на сей раз без улыбки. – Нам нужен шанс вернуть их.

– Вам известно, что он не слышит и не говорит. Вы дали ему выиграть, и кроме этого, у него ничего нет.

– Оставь его. Все промышляют. И у него чего-нибудь да есть, – прорычал тот.

– Нет, нету.

Наклонившись, Блэкстоун схватил монеты и швырнул их заводиле на колени. Но прежде чем тот успел встать, Ричард дернул Томаса за руку, и тот, не удержавшись на ногах, упал наземь. Все бросились врассыпную, предвкушая драку, и обступили двух лучников кольцом.

Блэкстоуна это застало врасплох. Вес Ричарда на груди вышиб из него дух. Брат редко выказывал норов. Когда он был куда моложе, отец часами укрощал бешенство и негодование мальчика. Ричард еще ни разу не набрасывался на него.

Ричард сильнее, тут уж сомневаться не приходится. И впервые в жизни Томас увидел во взоре брата нечто такое, что его напугало. Гнев помрачил мысли отрока. Оковы сдержанности были сброшены. Блэкстоун не мог свалить бремя со своей груди и плеч. Брат кивал и склабился. С его уродливой челюсти капали слюни. Он сильнейший. Может, лучший. Отрок оглянулся на окружающих и из своего беззвучного узилища увидел, что они шевелят губами и орут с искаженными лицами, стискивая кулаки, подзуживая его избить поверженного.

Блэкстоун не шевелился, намеренно не оказывая сопротивления. И взор брата прояснился, как только осознание смыло ярость. Он откатился прочь, замахнувшись на глумящуюся толпу, как цепной пес, бросающийся на мучителей. Лучники попятились. Томас поднялся на ноги. Брат встал перед ним, и Блэкстоун бережно отстранил его.

– Заберите свои деньги. Оставьте его в покое, – бросил он игрокам.

Когда братья направились к лошадям, привязанным на опушке, Элфред, видевший стычку, подошел к пополнению.

– Приготовьтесь. Возьмите соленую треску из обоза. На два дня. Как тебя зовут? – указал он на изъеденного.

– Скиннер из Лестера.

– Лучше оставь глухонемого в покое. Отроки – братья. Присяжники сэра Гилберта.

Подняв свой колчан и сунув монеты в кошель, Скиннер сплюнул.

– И что с того?

Ричард смаргивал слезы, переполнявшие глаза. Блэкстоун держался поодаль, оставаясь в нескольких шагах, пока его брат зачехлял новый лук и проверял свою котомку, а потом хлопотал с седлом. Сколько же раз Томасу хотелось услышать болтовню из уст брата на манер Джона Найтингейла, который мог рассказывать байки и беззаботно смеяться? Впрочем, теперь уж о нем речи нет. Подойдя к Ричарду, дожидавшемуся в тени дерева, Томас протянул руку и положил ладонь на сердце брата. Несколькими простыми жестами изобразил мать, баюкающую дитя. Трижды открыл ладонь. Трижды по пять пальцев. Вынул пенни из своего кошеля и отдал ему. Сегодня пятнадцатый день рождения Ричарда Блэкстоуна. Наклонился и поцеловал брата в уста. Большего знака любви он выказать не мог. Теперь его брат достиг законного возраста, чтобы идти на войну.

Элфред ехал во главе лучников. Роджера Окли назначили вентенаром – командиром двух десятков человек, – и Томас с Ричардом попали в его роту. Сэр Гилберт возглавил хобиларов. Небольшой разведывательный отряд стал королевскими глазами. Хотя сэр Гилберт предпочел бы послужить королевской десницей, сжимающей меч. От горящих и брошенных деревень и сел на пути особого удовольствия не жди. Как только война минует, эти саманные и плетеные хижины легко отстроить, и жители вернутся к своему жалкому существованию. Крестьяне угнали скотину прочь от наступающей армии, чтобы не дать орде прокормиться от земли. Где пшеницу и ячмень уже убрали и накосили сено для скота, их либо увезли, либо сожгли, прежде чем их успеют захватить солдаты. Уничтожили очередную деревню. Всадники пустились вскачь. Скиннер ехал рядом с Ричардом, с хохотом крутя факел и подуськивая отрока швырнуть свой. Это длилось лишь мгновение, но Блэкстоун перехватил его взгляд, прежде чем Скиннер, дернув поводья, развернул лошадь и галопом понесся мимо пылающих домишек. Томас понимал, что попытка игрока сдружиться – сплошное притворство; он пытался подбить Ричарда присоединиться к нему только ради забавы, ничего более. Блэкстоун обещал отцу, что Ричард всегда будет рядом, что будет отвечать за брата. И держит обещание. Война свела вместе людей самого разного толка, а многие из их родного края погибли. Эти новые лучники не любят посмеяться в дружеской компании. Они другие – как волки.

Завизжала свинья, выскочив из укрытия. Один из хобиларов, опустив пику, пронзил извивающееся тело; свинья, пусть и мелкая, все равно трофей и накормит хобиларов, пока другим придется довольствоваться соленой рыбой.

Блэкстоун швырнул горящий факел на соломенную кровлю одной из хижин, ничуть не отличавшейся от домов его родной деревни. И чувство сожаления в нем сменилось замешательством. «Неужто дело в уверенности, вселяемой ролью лучника, – или в чем-то другом?» – гадал он. Что бы то ни было, он знал, что, будь это его деревня, его лук был бы натянут и к этому моменту половина из этих двадцати человек были бы уже мертвы. Он бы сражался за свой дом. И свою свинью.