Подойдя к клетке, в которой сидела Мишель, вошедший представился следователем по её делу и пригласил проследовать за ним.

***

Следователь не просто был раздражён. Он злился. Несложно было догадаться, что, а точнее, кто его злил. Мишель уже десять раз обещала себе собраться, пробовала щипать себя за руки и ноги, отвешивать внутренние оплеухи, но ничего не работало. Усталость была адской, апатия непреодолимой. Хуже всего было то, что она понимала, что сама себя топит, что надо собраться из последних сил, и, что называется, сотрудничать со следствием, но тщетно.

Даже мысль о том, что ей предстоит провести в тюрьме всю оставшуюся жизнь была какой-то тупой, не вызывала ни эмоций, ни ощущений в теле, как ещё пару часов назад.

– Итак, вы действительно обещали оторвать адептке Рошар голову и пинать ее до границы Слитсберга? – в который раз спрашивал следователь и нехорошо щурился.

И в который раз Мишель вяло кивала.

– Это не в серьёз, – сказала она слабым голосом. – Поверьте. Рошар мне ещё не такое обещала…

Она замолчала, сообразив, что сидит здесь и сейчас она, а не фурия, соответственно, та свои обещания уже не выполнит.

– Адептка Рошар уже не выполнит свои обещания, – заметил явно прочитавший её мысли следователь, не сводя с неё взгляда.

Мишель осталось только виновато кивнуть, чувствуя, как глаза начинает щипать.

– На вашей руке её кровь, – произнес следователь. – Как вы это объясните?

– Я уже отвечала на этот вопрос, когда меня задержали, – робко ответила Мишель, поморщившись, слишком яркий свет был в соседнем помещении по сравнению с тем, что там… с клеткой. – И только что…

– То есть вы отказываетесь давать показания? – нехорошо прищурился следователь.

Мишель тут же помотала головой.

– Нет, что вы, – она сглотнула. – Я… я пыталась оказать первую помощь, прощупать пульс.

– Первую помощь той, кому угрожали, я правильно вас понимаю? – уточнил следователь и Мишель обречённо кивнула.

Почувствовав, что шее отчего-то стало мокро, она провела по ней рукой и с удивлением обнаружила, что щеки влажные от слез. Это показалось почему-то особенно унизительным: рыдать перед следователем и убеждать в своей невиновности того, кто заведомо не верит ей. Интересно, здесь есть адвокаты?

– Это правда, что на вас не действуют арахниды?

Вопрос был таким неожиданным, что Мишель вздрогнула.

– Да, – ответила она незамедлительно. – Это случайно обнаружилось. Сегодня. Во время практического занятия с паукообразными.

– И чем объясняется данная особенность?

Мишель пожала плечами.

– Не знаю, – ответила она честно.

– То есть на вас не действуют арахниды, а узнали вы об этом только что? – следователь даже хмыкнул, явно нарисовал себе мысленно орден, который получил за рекордно раскрытое дело и задержку опасной преступницы, которая и врать толком не умеет…

– Я ведь говорила уже! – не выдержала Мишель. – Я не из этого мира! Я вообще ни о чём подобном не подозревала, ни о своей магии, ни о каких-то ещё особенностях. Я прошла обследование сегодня, в нашей лаборатории, в академии, у магистра Хольдера! Вы можете связаться с ним, он подтвердит мои слова. Это для всех было неожиданностью… А что покажут результаты обследования… неизвестно, магистр Хольдер сказал, ждать неделю надо…

Тяжело дыша, она откинулась на спинку стула (здесь, слава Богине, она была). Слишком вымотал так называемый спич.

Следователь посмотрел на неё странным взглядом, словно ему неприятна была сама мысль о том, что Мишель говорит правду.

А саму Мишель внезапно озарила догадка. Ведь кольнуло что-то после вопроса следователя об арахнидах… А что именно кольнуло, сама не поняла.

– Подождите, – робко сказала она. – Но причем тут арахниды? К, – она запнулась, – к убийству фурии Рошар.

Теперь удивленным выглядел следователь.

– Убийство? – он посмотрел на Мишель как-то особенно пристально. – Но ведь не было никакого убийства. Адептка Дебер Рошар жива. Просто после магического истощения происходит окоченение на какое-то время.

Мишель так и подбросило на полметра вверх.

– Вы в своём уме?! – закричала она. – Фурия жива и вы молчали?! Всё это время молчали?! Это… Это же бесчеловечно!

Следователь зевнул, явно ожидая, когда она успокоится.

Мишель обессиленно опустилась на стул.

– Кража магической энергии серьёзное преступление, – сказал он спокойно, как если бы они беседовали на летней лужайке, на пикнике.

– Но ведь не такое, как убийство! – вырвалось у Мишель.

– Что вы об этом знаете? – тут же насторожился следователь. Но когда ничего путного от Мишель не добился, та только пожимала плечами, открывала и закрывала рот, добавил: – Как раз-таки кража магической энергии пострашнее, чем убийство. То есть карается жестче… Тем более с помощью арахнидов.

– Но почему?

Следователь пожал плечами.

– Арахниды делают нелюдя или человека лишенцем, начисто лишают магии, безвозвратно.

– Но, – пробормотала Мишель. – Ведь в вашем мире есть такие, в ком с рождения не было магического дара?

Следователь неопределенно махнул рукой.

– Несомненно, – сказал он. – Но одно дело, когда ты от рождения такой, и другое – когда у тебя забирают то, что уже принадлежит тебе. Это хуже, чем лишиться органов, подозреваемая. Трупное оцепенение во время краткосрочного лишения магической энергии наступает не просто так. Фурии, которой вы решили отомстить за небольшое недоразумение, предстоит месяц провести в изоляторе, а потом учиться жить заново. И учиться не в Галдур Магинен, если у её семьи, конечно, нет денег на полностью платную основу обучения для магических лишенцев.

Дрожь, колотившая Мишель до этого, усилилась.

– П-почему вы называете меня подозреваемой? – тихо спросила она. Неужели все уже решено?

– Есть свидетели вашей драки, – с готовностью объяснил следователь.

– Есть, и что это доказывает?

– Вы угрожали пострадавшей.

– Да, но это…

– Вам нужно только подписать здесь и здесь, – сказал следователь. – Чистосердечное признание смягчит наказание. А оно за лишение магической энергии очень жёсткое, поверьте на слово.

Мишель часто заморгала, а потом спрятала обе руки за спину. Последние события научили ее – никогда больше она ничего не подпишет, тем более сейчас, когда глаза закрываются от усталости, а строчки словно прыгают в воздухе…

– Подпишите, – вкрадчиво повторил следователь. – И вас отвезут в одиночную камеру, и до утра не побеспокоят…

При мысли о том, чтобы лечь, вытянуть ноги, закрыть глаза и провалиться в блаженную темноту Мишель чуть не заскулила.

– У меня есть алиби, – сказала она. – Я была не одна во время… в то время, как это произошло. Мои слова подтвердят.

Следователь поморщился, словно Мишель засунула ему в рот дольку лимона.

– Кто может подтвердить вашу невиновность? – спросил он.

А у Мишель внутри все сжалось.

Вспомнилась последняя встреча с демоном, полет на летающем мобиле, ужин в лаунж-зоне на крыше фешенебельной гостиницы… Всё это казалось отсюда нереальным, сказочным, словно из другой жизни. А потом вспомнилась самодовольная ухмылка инкуба и его последние слова, после которых она рванула в свою комнату, как на пожар… Потом представилось, что он потребует, чтобы вытащить её отсюда. Определенно для неё это выйдет в ещё один пункт договора. Точнее, в вычёркивание одного из пунктов.

Нет, пока есть возможность бороться за свой слабенький дар, она будет это делать. Кто знает? Может, завтра, когда в академии выяснится, что она здесь, её вытащат отсюда и без помощи инкуба? Она сохранит девственность… Она должна сохранить девственность любой ценой.

Мишель сразу стала словно меньше ростом, сгорбилась, оседая.

Она решительно сжала кулаки.

– У меня нет алиби, – сказала она побелевшими губами.

Губы следователя, в свою очередь, растянулись в довольной улыбке.

– У вас есть очень хороший шанс помочь себе признательными показаниями, подозреваемая, – сказал он.