Дверь открылась, и вошел один из солдат.

– Бурцев, ну-ка давай тех двоих! – обратился Реденс к солдату.

Тот вышел, и через две минуты в камеру ввели Саблина и Бублика.

– Так вот, товарищи арестованные… Если завтра этот старик не откажется от своей лживой, одурманивающей людей веры, то готовьтесь к стенке!

– Реденс, что вы творите?! Они в нашем споре не виноваты! Вы не посмеете! Это бесчеловечно! – слегка приподнявшись на локтях, воскликнул митрополит.

– Так, может, вы своего Бога попросите?! Время пока есть! – смеясь, произнес комиссар и вышел вместе с сопровождающими из камеры.

Саблин и Бублик молча смотрели на владыку Серафима. А он отвернулся к стене и задумался. Никто не проронил и слова. Гнетущая тюремная тишина и ожидание неизвестности завтра заставляли всех обитателей камеры молчать и думать.

Разговаривать не хотелось. С тяжелыми мыслями митрополит задремал.

– Дедушка, дедуля, – парень тихонько трогал его за плечо.

– Что тебе? – пробудившись, спросил владыка Серафим.

– Пока этот спит, – Бублик показал на нары Саблина, – я… это… поговорить хотел.

– Давай поговорим, – шепотом ответил митрополит, повернувшись к собеседнику.

– Я чего хотел-то, дедуля… ты это… ну того, сам понимаешь, – запинаясь, шелестел парень.

– Ничего не понимаю. Ты, сынок, либо говори нормально, либо вообще молчи. О чем хотел сказать-то?

– Ну, дед, чего ты такой непонятливый? Жить мне охота!

– А, ты об этом… Так жить, сынок, всем хочется. И тебе, и мне, и ему, – митрополит кивнул в сторону Саблина.

– Дедуля, ты же слышал, что этот сказал. Если ты не отступишься, расстреляет всех к едрене фене!

– Испугался? – владыка Серафим погладил парня по руке. – Не бойся, молиться надо. Господь поможет.

– Я тебя прошу, дед, пожалей! Ну откажись ты, а потом опять это… поверишь.

– Ну, сынок, ты сказал! Видно, шибко страшно тебе стало. Однако ты пойми…

– Ничего я понимать не хочу! Я жить хочу… Я еще и не пожил толком! – уже в полный голос сорвался Бублик.

– Тише, тише! Что ты кричишь? Человека разбудишь, – держа его за руку, негромко говорил владыка Серафим.

– Ты что, дедуля, не понимаешь?! Нас же всех, всех троих порешат! Откажись, дедуля, откажись! – парень с яростью схватил митрополита за одежду.

– Сынок, сынок, отпусти… Пусти, задушишь! – владыка пытался оторвать руки Бублика от своей одежды.

– Задушу?! А что, это тоже идея! И нас тогда в покое оставят! – кричал в истерике парень.

Вдруг он охнул, отпустив митрополита, упал на пол и заскулил. За его спиной стоял Саблин.

– Ты что, паскуда?! Я тебя сколько раз предупреждал! А ну уполз отсюда! – прикрикнул офицер.

– Спасибо вам, Андрей Игнатьевич! А то молодой человек от страха разум потерял, – негромко сказал владыка Серафим.

– Он, тварь этакая, совесть потерял… Он вас-то не ушиб? – присев рядом, поинтересовался Саблин.

– Да ничего, ничего!.. Молодой он еще, вот и боится.

– Ну и ладно, отдыхайте, отец Серафим, – сказал Саблин.

Но митрополит придержал его за руку и спросил:

– Андрей Игнатьевич… а вы как считаете?

– Вы о чем?

– О том, что времени до утра.

– Вы ведь, отец Серафим, по-другому поступить не сможете… Вы же не станете повторять поступок Иуды – предавать Бога?.. Лично я бы перестал вас уважать. Наши судьбы – это капля, это песчинка в океане жизни! А ваше слово и любой поступок отразятся на тысячах, сотнях тысяч людей. И что бы с нами ни случилось, вы не должны идти у них на поводу! Я так считаю.

– Непривычно слышать такие рассуждения от советского командира…

– Ну, рос-то я в семье, где и мать, и отец верили и старались нам эту веру привить. Это уж потом я атеистом стал, потому что зла и смертей насмотрелся. А уж если спросят меня там, – Саблин указал пальцем вверх, – почему я потерял веру… Я отвечу, что столько зла и страданий невинных людей Бог терпеть бы не стал! Такое просто не вытерпеть!.. Поэтому лучше думать, что его нет.

– Вы глубоко душевный человек и веру не потеряли, – медленно, но уверенно проговорил митрополит. – Просто вы видели много страданий и горя, но душа у вас светлая! Я вам очень благодарен за понимание.

– У каждого из нас, батюшка, своя дорога… Однако если она прервется завтра, то я хотел бы попросить вас…

– Да, конечно, слушаю вас, – слегка приподнявшись на локтях и глядя на офицера, ответил владыка.

– Если уж всё… я… хочу, чтоб вы помолились за меня. А впрочем… – Саблин замолчал, опустив голову.

– Андрей Игнатьевич, я всегда буду поминать вас в своих молитвах. Будьте покойны. А вас, в свою очередь, хочу попросить…

– Да, батюшка, слушаю вас.

– Если, даст Бог, останетесь живы, то подите, как будет возможность, в храм и восславьте молитвой Господа нашего, да свечечку поставьте, – погладив Саблина по руке, попросил владыка.

– Вы что, шутите?.. Мне, отец Серафим, отсюда уже не выйти. С такими обвинениями, как у меня, конец один – стенка!

– На всё воля Божья! Верить надо, сынок. Не отчаиваться и верить. Господь милостив.

– Что ж, слово офицера… Останусь жив – приду в храм. Давайте спать, батюшка, а то завтра трудный день, – негромко сказал Саблин и несильно пожал руку владыке.

– Вы идите, ложитесь… а я еще помолюсь, – ответил митрополит.

Утро заявило о себе скрипом открывающейся двери. В камеру вошли два солдата, вслед за ними – Реденс.

– Подъем! – крикнул один из солдат.

Комиссар подошел к нарам, на которых лежал митрополит.

– Доброе утро! – громко сказал Реденс.

– Доброе… если вы его злым не сделаете, – ответил владыка.

– Я?.. Ну, что вы. Надеюсь, вы дадите мне ответ на вчерашнее предложение?

– Конечно же, дам, товарищ комиссар.

– Ну-ну, гражданин Чичагов, какой я вам товарищ?.. Вы для меня враг! Так что у меня с вами один разговор! – грубо сказал Реденс.

– Хорошо, Станислав Францевич… Но я вас врагом не считаю, – негромко заметил владыка.

– Так… хватит любезностей. Итак, граждане враги народа, на чем порешили? – громко спросил Реденс, повернувшись к Саблину и Бублику.

– А нам нечего решать. Отец Серафим сам все решит! – ответил Саблин.

– Что-о-о?! – воскликнул Реденс и ближе подошел к Саблину. – Вы, советский командир… может, вы мне еще скажете, что тоже поверили в Бога?!

– И скажу! – твердо ответил Саблин.

– Это уже интересно! А ну, скажите! – усмехнулся Реденс.

Саблин посмотрел на Бублика, потом на митрополита и, переведя взгляд на комиссара, начал произносить слова молитвы, припоминая нужные слова:

– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…

– Замолчать! Заткнись! – кричал комиссар.

В это время Бублик упал на колени и стал, крестясь, кричать:

– Господи, помилуй! Господи, спаси! Спаси и сохрани нас!

– Ну-ка закройте им рты! – крикнул Реденс и сильно ударил Саблина кулаком в живот.

Солдаты подбежали и стали избивать офицера и парня.

Комиссар быстро подошел к нарам, на которых лежал митрополит, схватил его за ворот рубахи, приподняв, ударил и закричал:

– Это ты! Это ты, святоша хренов! Ты заставил их поверить! Как?! Как ты это сделал?! – тряся митрополита, злобно хрипел Реденс.

Владыка Серафим хотел что-то ответить, но сильный удар головой о нары заставил его застонать.

– Бросьте их! – крикнул солдатам Реденс.

Они оставили Саблина с Бубликом и подошли к комиссару.

– Осипов! Сходи наверх, скажи капитану Кузнецову, пусть приговор на эту гниду делает… Надо с ним кончать! – срываясь на крик, шипел Реденс.

Один из солдат ответил: «Понял!» – и быстро вышел из камеры.

– У вас есть десять, максимум пятнадцать минут. Подумайте! Еще есть время отказаться от своей бредовой веры…

– Господи, прости. Дай силы, Господи, преодолеть. Прости, Господи, – шептал владыка Серафим.