В 2004 году Элла тоже окончила вуз – экономический факультет университета и работала флористом у знакомой в магазине. Такие были времена.
Цветочный магазин открывался в 11.00, поэтому каждый день после ухода Микши на работу у Эллы всегда были минимум два часа в запасе, чтобы убраться в квартире, вытереть пыль со шкафов, полок и стола, выпить кофе.
Во вторник 14 сентября 2004 года Элла взяла выходной. Ей нужно было во что бы то ни стало наконец вымыть эти огромные панорамные окна. Окна были совсем непрактичные, и на них были видны даже самые ничтожные следы от насекомых, пыль, не говоря уже о разводах от моющего средства, а также плевках слишком эмоциональных друзей, которые очень часто бывали у них в гостях. Гостям Элла была всегда рада, но вот эти разводы, следы, пятна очень её раздражали. Она любила смотреть в чистые окна. Особенно по утрам, когда вокруг всё ещё спит. Она закалывала свои длинные чёрные волосы первым попавшимся под руку предметом, часто это был карандаш или ручка, и подолгу смотрела в окно.
Впереди за высотным жилым домом возвышалась гора. В облачную погоду было особенно приятно наблюдать за тем, как облака обволакивают гору, а потом усаживаются на крыши домов. Иногда она даже думала, что это гора дышит туманами белых облаков. А потом просыпалось солнце и город начинал дышать серыми выхлопами.
Сейчас из этого окна больше не видно гору. Её закрывает новостройка, выросшая прямо за жилым домом, крышу которого золотило солнце.
14 сентября она также стояла у окна и допивала кофе, когда кто-то позвонил в дверь. Элла настолько привыкла, что к ним приходят только знакомые, что даже не поинтересовалась из-за двери: «кто там?». Налетела на дверь, молниеносно повернула замок и нажала на дверную ручку.
В дверях стояла женщина с ребёнком лет трёх.
– Irmabinich[2].
– Ellada, – улыбаясь сказала Элла и поинтересовалась, – Wie kann ich helfen?[3] – Элла даже не поняла, как сама того не осознавая перешла на немецкий. Она ни на минуту не задумалась, что говорит на иностранном языке.
Женщина показала на ребёнка и сказала:
– Und sie ist Mikaella, meine Tochter. Mikschas Tochter[4].
Элла поняла, что окна в этом доме ей уже мыть не обязательно. Наверное, так и должно было произойти. Она пригласила мать и дочь в квартиру, заварила чай. Потом они долго беседовали. Ей не было больно. Ей было страшно. Страшно от того, что она жила с человеком и не знала его. В этот момент Элла поняла, что она недостаточно любила венгра, раз ей даже не хотелось с ним что-либо выяснять, уточнять, анализировать. Ей даже не было интересно, любит ли он её, или может он любит Ирму?
Позднее из письма она узнает, что Ирма с ребёнком уехали в Бохум, а Микша обосновался в Берлине. Микаэлла общается со своим отцом и даже ездит к нему на каникулы. Потом Ирма напишет ещё раз и расскажет, что вышла замуж за Рауля Имнадзе, который работает в Бохумском Университете. Она сама тоже начала работать там. Возглавляет отдел международного сотрудничества. От Рауля она родила двоих сыновей, Георгия и Малхаса. Элла ещё поблагодарит Ирму за тот ереванский визит и за то, что та сделает для неё впоследствии. Но это потом. А сейчас, она оставила мать и дочь в квартире, сама взяла сумку, положив туда только зарядку от телефона, выключенный предварительно мобильный марки Motorola с650, и вышла из квартиры. Выходя, она посмотрела в сторону окна, но не подошла к нему, чтобы в последний раз увидеть гору, дышащую облаками.
И только когда она оказалась одна на лестничной площадке, почувствовала, как всё кругом завертелось. Было ощущение, что пол, выложенный плиткой, трескается и раздвигается и она вот-вот провалится куда-то в бездну. Элла облокотилась о стену, но та казалась ей мягкой, какой-то нереальной, неощутимой. На таких же мягких, почти ватных ногах она с трудом спустилась по ступенькам и села на выступ стены возле подъезда.
У неё было странное ощущение, как если бы она выпала из большого панорамного окна, что на 4 этаже дома, в квартире, где она так тщательно вытирала пыль, а сейчас сидят незнакомые ей женщина и девочка. Женщина и дочка знакомого ей мужчины. Неужели это всё обман? Эта гора, дышащая туманами облаков, это солнце, золотящее крыши. Этот холод, просачивающийся зимой сквозь добротную оконную раму. Она сидела и не верила, что всё это происходит с ней. Как будто смотрелась в зеркало, но видела чужого человека и чужую жизнь.
Лишь спустя некоторое время, когда она немного пришла в себя, заметила, что напротив, возле помойки, на низком бетонном ограждении сидит женщина и смотрит на неё. Элла присмотрелась тщательнее. Да, это была молодая женщина. В руке у неё была бутылка, которую она то и дело прикладывала к губам. Судя по тому, как она сидела и как тянулась к бутылке было понятно, что пьёт она не воду. Вдруг женщина выпрямилась, закинула ногу на ногу и крикнула.
– Гого[5], что смотришь? Не хочешь выпить? Иди, гого, давай, не бойся. Хуже не будет.
Элла встала со своего места, подошла к женщине, взяла у неё из рук бутылку, сделала глоток. Вытерла рукой мокрые губы, потом сделала глоток побольше.
– Пей, пей, гого. Вино – это лекарство. А хорошее вино – хорошее лекарство. Пей, гого, пей, – сказала женщина и протянула Элле руку, – Иветта, Ива.
– Эллада, – ответила ей Элла и подумала, что, наверное, впервые за долгое время в один день она дважды представляется полным именем. Это показалось ей странным, может что-то таящим в себе, но что именно, она пока не придумала.
– Элла, – добавила она и уселась рядом с женщиной.
Был тёплый сентябрьский вечер. Они пили и оживлённо разговаривали возле помойки у дома, из которого полчаса назад на ватных ногах вышла обиженная на жизнь молодая девушка. Иветта тоже пила не от радости. Приехала она из Тбилиси. Она художница, и её пригласили преподавать в одном из частных институтов искусств. Таких институтов в конце 1990-х открылось очень много. Но после двух месяцев работы с Иветтой досрочно расторгли контракт. Скорее всего институту не продлили лицензию. Но возвращаться ей не хотелось. Там, на родине, условия и перспективы были не лучше. Теперь у Иветты ни работы, и ни крыши над головой. Из комнаты, что она снимала, надо будет съезжать, ведь платить нечем. Элла сразу же предложила пожить у неё в доме родителей, пока та не найдёт работу. И Иветта, кажется, уже согласилась. Но потом Элла подумала ещё немного, сделала ещё глоток и спросила:
– Ты хорошо рисуешь?
– На любителя! Но умею рисовать, и преподаю тоже.
– Тогда у меня, возможно есть идея как тебе помочь, – она достала телефон, включила его, там уже было четыре неотвеченных звонка и пять сообщений. Но Элла не стала их даже просматривать. Не важно, от кого они были. Нашла в телефонной книге соответствующее имя и позвонила.
– О, привет, ты не занята? Это хорошо, – протараторила Элла. – Ты как сейчас? Проекты есть? Помощь нужна? У меня есть хорошая девушка с золотыми руками. – на этих словах она обернулась к Иве и подмигнула ей. – Да, да, всё умеет. Хорошо, тогда мы идём.
Вторую бутылку, купленную в магазине «Карап» на углу улицы Туманян и проспекта Маштоца, девушки допивали уже на ходу, направляясь в сторону НИИ имени Мергеля-на. Там, в одном из домов за зданием НИИ, у Иветты начнётся новая, наверное, самая счастливая глава её ереванской жизни. Но Эллы в ней не будет.
Было темно, уличные фонари слабо освещали улицу. Элле почему-то показалось, что, когда этот проспект носил имя Ленина, здесь было больше света. А с дубов на проспекте Баграмяна в детстве почему-то больше падало желудей.
– Это проспект маршала Баграмяна. Раньше он назывался проспектом Дружбы, а теперь Баграмяна. Вон, его памятник. – сказала Элла и показала рукой направо, через дорогу.
