Было еще очень рано, всего около трех часов ночи, когда человек в черном пальто и в шляпе с узкими полями (обычный вечерний костюм белых в Африке) вышел из лавки торговца старыми вещами. Он прошел несколько улиц и постучался в дверь с неразборчивой, выцветшей надписью.

Несколько минут на стук никто не отзывался. Потом за дверью послышалась возня и топот босых ног. Хриплый, гортанный голос выкрикнул короткую фразу:

«Отворите! Нужна комната на ночь». – Дверь приоткрылась. Незнакомец шагнул вперед: – «Комната для ночлега и ужин. Вот деньги. Утром получишь еще».

Привыкшая к повелительному тону «белых дьяволов» фигура с коптящей керосиновой лампой в руках двинулась вперед, жестом приглашая следовать за собой…

В полутемном чуланчике второго этажа, освещенном все той же коптящей лампой, незнакомец, лежа на постели, с наслаждением поужинал овсяными хлебцами с колбасой, запив все это стаканом крепкого негритянского чаю.

Тщательно заперев ветхую дверь и положив на пол возле кровати большой плоский револьвер, незнакомец неподвижно застыли полусидячем положении. Он спал.

А под утро в городе началась тревога. Международный комитет спасения, осмотрев обломки обгоревшего аэроплана, нашел на нем, вместо трех – только два трупа. Третий человек и, очевидно, именно хранитель документов бежал. Обратились к опытным сыщикам и экспертам. Восстановили все моменты воздушного боя. А потом сделали повальный наружный обыск, и, в помойной яме одного из домов негритянского квартала нашли обломки инструмента, очень похожего на парашют…

Истомленный человек в негритянской гостинице был разбужен громкими голосами и топотом многих ног внизу. Он прислушался. Голоса вдруг умолкли. Он подошел к окну.

К гостинице шел отряд вооруженных людей, затянутых в синее. Он понял…

Коптящий ночник все еще горл на столе. Человек опустил руку за пазуху и бережно вытащил продолговатый бумажный пакет. Сняв стекло с лампы, он начал жечь документы лист за листом.

Лестница заскрипела от осторожных шагов, и в дверь уже раздавались удары. Человек сжигал последний лист. Затем он изорвал на мелкие куски обертку пакета и бросил ее на пол. Затем поднял револьвер и прислонился к стене.

Стук в дверь перешел в грохот, потрясавший весь ветхий домишко. На лестнице раздавались все новые шаги.

– Именем человечества, отворите!

И товарищ Андрей заговорил:

«Вы ищете похитителя „Фурманита“? Да, – это я! Я – последний из восьми, отправившихся на охоту! Последний из четырех, захвативших добычу! Но „Фурманита“ уже не существует. Фурман – мертв, а рецепт уничтожен мной. Рабочему классу не нужно искусственных путей к победе! Будущее – за нас. И мы победим! А теперь… идите!»

Дым и грохот одиночного выстрела наполнили комнату.

Дверь упала под новым сильным натиском снаружи.

На широком письменном столе лежал полуисписанный лист, освещенный ярким рефлектором стоячей лампы. Грузный седой человек в халате, сидя в кресле, плотно налег на стол локтями. Доктор химии Амос Фрайс писал черновик своей завтрашней публичной речи.

«Газ, известный под названием фрайсит, – медленно писал доктор, – есть улучшенная разновидность горчичного газа, в просторечии именуемого ипритом. Он изобретен мной путем весьма простых химических процессов. Все гениальное – просто. Как в древности сталь заменила кремень, как порох в средние века пришел на смену мечу и луку, так теперь фрайсит заменил и вытеснил собой бризантные снаряды…»

Написав эти строки, Амос Фрайс встал и, подойдя к окну, открыл тяжелую раму.

Была ночь, но пылающий свет стоял за окном. С высоты восьмого этажа доктор видел улицу – многоцветный провал в движении бесчисленных авто и трамваев. Магазины выбрасывали сгустки людей, зеленые и синие сигналы регулировали движение. Яркие метеоры вагонов пролетали над бурной сутолокой улиц. Хрипло кричали громкоговорители, огни реклам дрожали на фасадах. Шум, скрежет, движение подымались снизу в черное непроницаемое небо.

Доктор Фрайс зевнул и потянулся. Он подумал о завтрашнем дне, о статьях бесчисленных газет, о торжественных речах и тостах, о всех почестях, которыми тщеславная страна ознаменует юбилей творца фрайсита.

Свежий весенний ветер рванулся в окно. Амос Фрайс плотней закутался в зеленый шелк халата. Он отошел к столу и снова сел в рабочее кресло.

«Как известно, фрайсит вообще не газ, – продолжал писать доктор, – это бесцветная жидкость с температурой кипения свыше двухсот градусов. Благодаря этому фрайсит устойчив – местность, отравленная им, заражается на дни и недели. Распыляемый с самолетов или распространяющийся при взрывах снарядов, он производит на организм смертоносное действие. Своим запахом фрайсит напоминает чеснок, растения, гниющие в болоте или же свежую обыкновенную горчицу».

Доктор Фрайс вздрогнул и застыл с пером между пальцев. Ему показалось – нет, он ясно чувствовал это – он различил раздражающий запах горчицы в воздухе, идущем от окна. Он протянул руку, схватил плоскую коробку и поднес ее к груди.

Звякнула жестяная крышка – резиновый серый ком заболтался на соединительной трубке. Доктор раздвинул резину и стал натягивать на лицо маску.

Наступил на мгновение мрак, и затем в круглом зеркале над столом доктор снова увидел себя. Коробка угольного фильтра качалась над застежками халата. Коленчатый хобот бежал от нее к лицу и переходил в плоскую серую маску. Два круглых стеклышка, два мутных мертвенных глаза смотрели на Фрайса.

Доктор взглянул на свои руки. Они дрожали мелкой дрожью. Он подбежал к окну и потянул к себе раму.

В круговом повороте стекла вновь на секунду мелькнули потоки огней, движение толпы и темное небо. Доктор захлопнул окно и бросился в спальню.

Противогаз сжимал лицо и затруднял дыхание. У кровати доктор сбросил халат и распахнул дверцы шкафа. Газоуловитель – круглый блестящий инструмент – стоял на ночном столике. Со смутной надеждой Амос Фрайс мельком взглянул на него.

Лаковый диск прибора менялся у него на глазах: из ярко-желтого он становился мутным, кроваво-темным. Фрайсит, смертельный газ, в сильной концентрации наполнял воздух.

Доктор извлек из шкафа груду одежды. Он быстро натянул на себя поверх белья желтые клеенчатые брюки и такие же сапоги до колен с твердой и толстой подошвой. Коробка фильтра, подскочив, стукнула его по глазам, когда он рванул через голову узкую резиновую куртку и затянул ее у горла шнурком.

Только надев на руки перчатки из того же материала, Амос Фрайс перевел дух. Теперь он был одет в боевой костюм химического солдата.

Торопясь и дрожа, прошел он в кабинет и рассовал по карманам бумаги и деньги. Ночная атака… Нужно бежать… Много дней город будет негоден для жизни. Бежать сейчас же, пока не началась паника. Он открыл дверь в прихожую и на цыпочках подошел к комнате прислуги.

Там было тихо. Затаив дыхание, Фрайс приоткрыл дверь – девушка спала. Доктор секунду поколебался, снова закрыл дверь и подошел к вешалке.

Он надел пальто, мягкую шляпу с полями и, что-то вспомнив, снова прошел в кабинет. Марлевым длинным бинтом он обмотал лицо поверх противогаза. Потом снова надел шляпу, поднял воротник и поверх всего закутался в пуховый шарф…

Среди нежной бархатной обивки, металлического блеска ручек, мерцания толстого стекла лифта возник сгорбленный долговязый субъект в пальто песочного цвета, в котором доктор едва узнал себя. Мягкая шляпа пригибалась к бортам воротника, забинтованный край лица выступал из-под толстого шарфа. Оттуда смотрел единственный стеклянный мутный глаз. «Зубная боль», сообразил Фрайс. Лифт остановился, и Амос Фрайс решительно шагнул наружу.

Небьющиеся стекла противогаза отдалили действительный мир, сделали его призрачным и нереальным. Улица была зловеще бурной. Вагон надземной дороги загремел над Фрайсом, заставив его поскользнуться. В нервном блеске фонарей, в свете пылающих реклам радужный туман висел над тротуаром. Туман густел. Бесцветной росой он оседал на шляпах и костюмах. Только один Фрайс понимал значение этого тумана.