Ответим на эти вопросы по порядку.

Вачнадзе освободили очень скоро. Филькин просил задержать его до утра. Утром Филькин не явился, ребенок кричал, в полиции сообразили, что незачем зря задерживать невинного человека. Кроме того, двое замолвили словечко за Вачнадзе – городовой, чтобы получить очередную благодарность, и молодой жандарм, чтобы отомстить за своего друга Архимедова.

У Вачнадзе был второй ключ от двери. Он явился домой к как будто бы запертой лавке. Взволнованный дворник встретил его. Он клялся и божился, что ночью из лавки слышались выстрелы и был виден слабый свет. Но Вачнадзе сделал удивленное лицо и спросил только, видел ли он, что лавка осталась пустая, и один из ушедших запер ее на ключ? А потом он поблагодарил дворника за беспокойство, и, пряча деньги в карман, тот перестал задавать бесполезные вопросы.

Типография продолжала существовать. Она выпустила и распространила еще не одну тысячу листовок. Василий перешел на другую работу, вместо него прислали нового подпольщика. Николай, Ольга и Вачнадзе продолжали работать в типографии.

А Архимедов? А отношение к пропаже Филькина?

На этом лучше всего даст ответ разговор, происходивший в «Отделе Наружного Наблюдения» месяца через два после описанных событий.

Этот разговор вели трое: почтенный господин в золотых очках и с тростью с костяным набалдашником, оборванец с фуражкой, сдвинутой набекрень, и юноша с бородавкой, одетый в студенческое пальто. Этот юноша теперь уже не молчал, как раньше. Он не был новичком и философствовал, как старый филер.

– Да-с… странные дела происходят на белом свете!.. – печально сказал господин в золотых очках. – Вот был Ферапонт Иванович – и нет его… Сгинул, растворился, выражаясь высоким словом. И хоть бы какой след!.. А?..

– Не без того, что эсэры его убрали!.. – глубокомысленно сказал юноша с бородавкой. – Давно они на него зубы точили. Я знаю… Членов боевой организации кто арестовывал? Вот и доарестовался! Эх!..

Все трое сосредоточенно помолчали.

– Есть слушок, – сказал, понижая голос, оборванец, – что Ферапонт Иванович совсем не погиб… Только не мог он неудачу с этой лавкой перенести. Опять же дочери его заели… И ушел он, говорят, в чернецы и живет во лесах, питаясь, так сказать, акридами и диким медом…

– Да, это вам не Архимедов!.. – злобно подхватил господин в золотых очках. – Вот ведь негодяй, крутился-крутился, мозолил глаза, потом выбрал время и перешел комиссионером в частную контору. Какие деньжищи зашибает!..

Все трое помолчали опять.

– А жаль, – печально заговорил снова оборванец. – Архимедов да Ферапонт Иванович очень бы сейчас пригодились!.. Народ бунтуется, бомбы так и летяг. Горячие времена наступают для нас, господа!..

И он был прав. Приближался 1905 год с его героическим рабочим движением и уличными баррикадными боями.

И, предчувствуя эти бои, выковывая сознательность масс, стучала в подвале старого дома черная типографская машина, работала кучка упорных людей, отдающих партии и рабочему классу лучшее, что они имели: свободу, здоровье, жизнь.

– Господин ротмистр!

Низенький господин с военной выправкой, в рыжем непромокаемом пальто, неподвижно стоял на шумном, залитом огнями тротуаре берлинской улицы.

Он стоил у витрины часовщика и, не отрываясь, смотрел на длинные стрелки стеклянного большого циферблата. Было одиннадцать, только одиннадцать ночи. Еще час ожиданья… Услышав призыв, он не обернулся на него. Кто мог позвать его так, в его теперешнем положении?

– Господин ротмистр, князь Львов! Теперь князь Львов содрогнулся – да, обращались к нему. Не ответить, пропустить?.. Но любопытство брало свое. Медленно и как бы нехотя он повернулся на каблуках.

– Поручик Журбачев? Ты? Вы? – Прежнюю настороженность сменило радостное изумление.

– Да, конечно же, я, ротмистр.

Князь Львов качнулся вперед. Он вынул из карманов руки – большие, красные руки воина-фронтовика и сжал в них тонкую кисть Журбачева.

– Выпьем, князь? Пива? Портвейну? Шнапсу? – радостный Журбачев тащил его к двери ресторана.

– Шнапсу? Я рад, – густым голосом сказал ротмистр.

– Какая встреча, князь! – Журбачев снял шляпу и положил ее на край стола. Незаметно он поглядел на стенные часы. До свиданья с ней остался почти час. Они успеют поговорить и выпить.

– Представьте, князь, иду по улице, думаю о прошлом, о вас, – тонкие руки поглаживали волосы направо и налево от пробора, – и вдруг вы сами собственной персоной! Поговорим, князь, поговорим! – Журбачев наливал вместительные рюмки.

Они заговорили о прошлом. Собственно, говорил только Журбачев. Ротмистр молчал – он как бы нехотя выпил первую рюмку, а затем, разом забыв благое решение, только и занимался ее наполнением и опорожнением. Да, «дикий ротмистр» никогда не церемонился с водкой.

Журбачев говорил теперь о себе. Да, он здорово победствовал здесь первое время. Рассчитывать не на кого, он был, как на мели, что только не приходилось делать. А потом… внезапно улыбнувшись, поручик склонился ближе.

Потом знакомство с дамой – с дамой из высшего круга. С этого пошло все. Где он работает? Сейчас, собственно, нигде. Эта дама требует, чтобы он не утомлял себя работой. Он обеспечен всем необходимым… Конечно, с одной стороны, это тяжело – муж подозревает, вечные сцены, он должен бегать на свиданья бог знает куда.

– А вы, князь, как вы провели эти подлые годы?

Все это время ротмистр сидел неподвижно, слушая, как сквозь сон, подавая односложные ответы.

Не пьяный, нет, он не был пьян – водка только слегка расшевелила его. Нет, он просто устал от тайны. Неожиданно он решил рассказать все.

– А вы, князь? – снова повторил поручик.

– Долг перед родиной – самое святое для офицера! – вдруг веско и неожиданно сказал ротмистр.

– Долг перед родиной? – поручик ожидал не того. Он вдруг обиделся.

– Долг перед родиной? – он покраснел и налил себе рюмку. – Но родина забыла о нас. Россия живет своею жизнью, мы отщепенцы, накипь в европейском котле. Мы мучились достаточно, теперь каждый устраивается, как может. Где она, эта ваша родина?

Он остановился, ожидая ответа. Ротмистр молчал, покачиваясь, положив на стол руки в широких обшлагах.

– Генерал Вихорев! – крикнул поручик возмущенно, и ударил рукой по столу. – Вы помните Вихорева – гения атак и боковых обходов? Он в Лондоне повар торгового пароходства. Полковник Шрамм – ваш друг – герой Перекопа, где он? На деньги жены он открыл тир для стрельбы в цель. Хрущев, Осадчий, Острокидзе – надежда армии, лучшие дворянские фамилии – они работают приказчиками и лакеями в Париже. А вы – разве у вас вид подходящий для офицера и князя?!

– Я? – сказал ротмистр, как-будто он только и ждал этого мгновенья. Он наклонился вперед и схватился за стол, как бы падая в развернувшуюся бездну. – Я… Вы слышали о кондотьерах?

Удивленный поручик откинулся на спинку стула.

– Кондотьеры, – внятно и торжественно сказал князь Львов, – люди, лишенные родины, продающие чужим свое славное оружие. В средние века они появлялись отовсюду – из своих разоренных и нищих государств. Они добивались многого – иногда даже престола. Вспомните Цезаря, Борджиа, Медичи, Сфорцу. Они бились не против всех – только против своих исконных врагов. Мы, русское офицерство, мы теперешние кондотьеры Европы.

Поручик молчал. Он явно не понимал. Кондотьер? Какой высокопарный вздор. Он покосился на смятую кепку ротмистра, на его вдохновенное багровое лицо.

– Вы, князь, вступили в иностранную армию?

– Нет… – князь помотал головой.

– Ведете антисоветскую кампанию?

Ротмистр молчал. Странными, пронизывающими глазами он смотрел на собеседника.

– У кондотьеров были и другие обязанности, – оказал он тихо, – обязанности более деликатного свойства. Они устраняли врагов государства – поодиночке, а не в открытом бою. Им сообщали имя человека, и человек этот исчезал. Я… – ротмистр помолчал и обвел зал глазами, – за последнее время я убил шестерых большевиков, и сегодня, меньше, чем через час, с божьей помощью, должен убить седьмого.