Так я и расстался с моим другом. Уже в Швеции я узнал, что господин Абихт скончался в тифлисской больнице и его прах перевезли в Германию, в родной город, ставший его вечным пристанищем. Да будет этому достойному человеку земля пухом! Аминь. Я выполнил его просьбу и забрал с собой три толстые, потрёпанные временем папки. Листочки были исписаны мелким, убористым и красивым почерком, почти без помарок. Аккуратность, пунктуальность и основательность ведения дневниковых записей за столь длительный временной период поразили меня. Даты, цифры… Такое ощущение, что Абихт не писал, а стенографировал эпоху и свою жизнь в ней, тщательно и скрупулёзно фиксировал все события и факты городской жизни. И ещё дневник очень походил на подробный справочник, где можно было почерпнуть массу полезной и важной информации. Но это не был сухой отчёт о прожитой жизни в городе Баку: в каждой строке чувствовалась частичка его сердца, в каждом слове сквозили любовь и понимание. Даже о плохом он умудрялся писать без злобы! Удивительное взаимопроникновение противоположностей! Ему удалось то, что мало кому удавалось: представитель западной цивилизации постиг квинтэссенцию восточной жизни.

Ниже я привожу дневниковые записи господина Абихта, охватывающие период с момента взятия Российской империей крепости Баку до 1920 года. Они свидетельствуют об эпохе, которая начиналась столь многообещающе, а закончилась хаосом; это повествование о том, как благодаря колоссальным нефтяным запасам, передовым технологиям, духу предпринимательства и огромным финансовым вложениям Богом забытый захолустный городишко-крепость на берегу Каспийского моря за коротких 50–60 лет превратился в один из величайших центров мировой нефтедобычи. И только Всевышний знает, скольких человеческих жизней это стоило, сколько жертв и страданий принесла людям эта сатанинская жидкость! Спектр её влияния огромен – от убийства одного человека до межгосударственных войн, от жизни несчастного амбала[1] до судеб трона и царствующих особ!

Меня зовут Рудольф Абихт. Я родился в 1851 году в маленьком германском городке Эттлинген, живописно расположенном на речке Альб и принадлежащем землям Баден-Вюртемберг. Город был основан в 788 году. Отец мой владел (да и сейчас владеет) небольшой таверной, где работала вся наша семья: отец, мать, я и две мои сестрёнки. В школе я учился довольно прилично. Мама возлагала на меня большие надежды. Она мечтала, что её сын станет образованным и важным человеком и будет работать в Берлине. После окончания школы я уехал в городок Карлсруэ и поступил там в Технологический институт – старейшее техническое высшее учебное заведение в Германии, основанное в 1825 году. В институте я изучал инженерное строительство, геологию, технологию производства и получил диплом по специальности «Инженер-технолог». Мои родители имели кое-какие накопления, и это позволило мне арендовать комнату вместе с сокурсником в небольшом домике, принадлежавшем фрау Зигфрид. Это была высокая и сухопарая женщина средних лет. Всегда одетая в чёрное после смерти мужа, она молчаливо и тихо передвигалась по дому, словно тень. По хозяйству ей помогала молодая, толстая, грудастая, краснощёкая, пышущая здоровьем служанка Агнет. Она вечно строила глазки то мне, то моему сокурснику. Но мы старались не давать ей повода приставать к нам и избегали оставаться с ней наедине. Тем более что фрау Зигфрид это бы определённо не понравилось. Городок Карлсруэ называют «немецким Версалем». Его основатель, маркграф Карл III Вильгельм, мечтал повторить стиль «короля-солнца» Людовика XIV. Город и правда получился «солнечным»: главная улица лучами расходится от центрального дворца, построенного в стиле барокко.

Завершив учёбу, я вернулся домой, где ничего не изменилось, если не считать того, что обе мои сестры вышли замуж и обзавелись детьми. Мне предстояло решить, что делать дальше. Со мной учился парень, родители которого переехали из Германии в Россию: у них там было собственное дело. Карл постоянно уговаривал меня поехать с ним в эту удивительную, почти сказочную страну с огромными просторами, заснеженными высоченными горами, с дикими непроходимыми лесами, с бескрайними степями и даже с настоящей пустыней, где бродят караваны верблюдов. Он рассказывал, какие там живут люди: добрые, душевные, немного наивные, не думающие о завтрашнем дне, но старающиеся прожить сегодняшний с полной отдачей. Я решил написать ему письмо, на которое он дал восторженный ответ: дескать, не сомневайся и скорее приезжай в Москву, вторую столицу Российской империи, с обустройством и работой поможем. Мои родители, особенно мама, были против моей поездки на чужбину. Они хотели, чтобы их единственный сын жил поблизости, обзавёлся семьёй, детьми, сделал карьеру в Германии. Однако в силу своего романтизма, желания самостоятельной жизни и жажды путешествий в неведомые страны я настоял на своём и в прошлом году очутился в России. Карл поселил меня в доме, на первом этаже которого располагается фирма его отца. С трудоустройством долго ничего не получалось, и я выполнял мелкие поручения Карла по его работе, вживался в российскую действительность. Вскоре начал говорить на ломаном русском. Так и прошёл целый год.

В Москве я познакомился с голландцем по имени Лев де Бур, который рассказал мне о своей жизни на Кавказе. Он, так же как и Карл, не жалел всевозможных эпитетов для описания столь чудесного края – страны восточной, волшебной, дикой красоты, где обязательно надо побывать. Больше всего он рассказывал о месте, где проживал и работал – великом городе нефти Баку. Вся земля в его окрестностях пропитана этой горючей жидкостью, в ней таятся бесчисленные залежи её природных резервуаров. Газ выходит прямиком на поверхность, и, плавая на яхте по прекрасной Бакинской бухте, нередко в местах его выхода можно наблюдать «горение» водной поверхности. Это чудо нельзя описать словами, его надо видеть! Я с большим интересом внимал рассказам господина де Бура о бакинских чудесах, но больше всего меня привлекло упоминание о том, что там располагается несколько небольших заводов, перерабатывающих сырую нефть в керосин. Зная технологию переработки, я мог пригодиться в качестве инженера-технолога. Голландец уверил меня, что Баку даёт огромные возможности для самореализации, поскольку местный народ в большинстве своём безграмотен, а толковые специалисты нарасхват. Вот так я, 25-летний молодой человек, решился на эту авантюру – поездку в Баку.

Поезд мчал меня по пустынной, слегка волнистой местности с преобладанием известковой почвы. Как мне подсказал мой сосед по купе – армянский купец, торгующий текстилем, господин ТерАкопов, мы въехали на территорию Апшеронского полуострова. Я видел его на карте, он напоминал гигантскую голову орла с клювом, выдающимся в море. Необъятная солончаковая степь издали казалась огромной, уходящей за горизонт водной поверхностью. Соль здесь лежит повсюду буквально пластами. Природа унылая, серая, без растительности. Дожди идут очень редко, реки отсутствуют, а сильные ветра препятствуют росту даже тех деревьев, которым не нужна значительная влага. Это владения апшеронского норда (по-местному – «хазри») – холодного, северного, настойчивого ветра типа боры[2]. Круглый год норд здесь треплет несчастные верблюжьи колючки – единственный распространённый вид растительности.