Сегодня я проснулся, как говорят, с первыми петухами. В комнате было немного душно, и я вышел на небольшой балкон. Вдали сверкала морская гладь, утро было на редкость безветренным. Кроваво-красный диск только начинал своё восхождение над линией горизонта. Исходящие от него яркие лучи, скользя по поверхности воды, словно набирали силу, чтобы поглотить весь город. Мне стало не по себе от этих странных ассоциаций, возникших в моей голове. Знамение?… Я вернулся в комнату, принял душ, оделся и вышел из своего коттеджа. Вокруг было тихо, лишь изредка далёкий лай собак нарушал безмолвие. Наш городок ещё спал. На душе было тревожно, неспокойно. Я направился в столовую в надежде позавтракать. Но, войдя в помещение, увидел только Аликиши, который возился на кухне. Помещение было большое, светлое, сияющее чистотой. Столы покрывали белоснежные скатерти.

– Доброе утро, Аликиши! Кажется, повар ещё не вышел на работу?

– Хотелось бы, чтобы оно было добрым… Повар будет в 7 часов, но вы не беспокойтесь, господин Линдберг, пожалуйста, присаживайтесь, я вас покормлю, – ответил он, чуть кланяясь и приложив левую руку к груди.

Это был высокий, худощавый, очень подвижный и умудрённый жизнью старик. Он помогал повару на кухне. За пять минут на столе появились очень твёрдый сахар, масло, мёд, брынза, молоко, сливки, стакан мацони и горячая лепёшка. Ещё через десять минут с пылу с жару был подан омлет с беконом – прямо со сковороды.

– Кушайте на здоровье, господин Линдберг!

Аликиши довольно сносно говорил по-русски. Все знали, что этот старик всегда был в курсе всех событий, происходящих в городе. Он каждый божий день ездил на главный городской базар для закупки продуктов, где и узнавал последние сплетни и новости. Как и везде на Востоке, базар был местом, куда стекалась вся информация, тайная и явная, правдивая и выдуманная. Торгуя, люди судачили друг с другом обо всём на свете.

– Что слышно в городе? – поинтересовался я.

– Ничего хорошего, господин Линдберг, сказать не могу. Говорят, что большевики уже вошли в нашу страну и идут прямиком сюда, в Баку.

– А что предпринимают правительство, парламент? Войска мобилизованы?

– Точно не знаю, но говорят, что никто не собирается сопротивляться.

– Как такое возможно?!

– Не моего ума это дело, но что толку в том, чтобы напрасно пролилась кровь? Силы несопоставимы. Жалко юнцов посылать на верную смерть…

Мне было странно слышать такие рассуждения, но я не стал отвечать, а только поблагодарил за еду и новости, заплатил за завтрак и откланялся. Выйдя из столовой, я направился в головную контору Вилла Петролеа (так назывался наш городок, который уже начал просыпаться). В конторе я застал несколько работников, которые обсуждали сообщение в утреннем выпуске газеты «Азербайджан»: ультиматум большевиков принят, и правительство с парламентом страны слагают свои полномочия. Мне надо было увидеться с управляющим, и один из работников сообщил, что в 10 утра состоится экстренное совещание руководителей компании братьев Нобелей и компании Детеринга «Ройял Датч Шелл». На совещании объявили, чтобы никто не поддавался панике и все продолжали работать. Большевикам тоже необходимо организованное нефтяное производство, поэтому будем договариваться с ними, как и с любой другой властью. На резонный вопрос о том, что делать, если большевики решат национализировать компании, был дан ответ, что в таком случае можно будет подумать о продаже акций новой власти.

Я был хорошо осведомлён о происходящих событиях в Петербурге и Москве и поэтому не питал никаких иллюзий, твёрдо решив завтра же выехать в Тифлис, а оттуда в Европу, не дожидаясь всяческих сюрпризов от новоявленных правителей. За год, проведённый в Баку, я сблизился с одним из ведущих инженеров компании братьев Нобелей, господином Абихтом, весьма интересным человеком, который, казалось, упивался жизнью здесь. Он с невероятной любовью рассказывал о городе, о людях, проживающих в нём, о местных обычаях и традициях, о необычайной природе и море. К несчастью, в последнее время он тяжело болел, его мучила одышка и он испытывал сильные боли в области сердца. В конце концов друзья уговорили его лечь в Михайловскую больницу.

Мне очень хотелось проститься с ним, но вырваться удалось только во второй половине дня. Абихт полусидя возлежал на койке и что-то писал.

– Добрый день, господин Абихт, рад вас видеть! Как вы себя чувствуете?

– Приветствую вас, молодой человек! Врачи обнадёживают меня, и действительно – мне несколько лучше. Спасибо, что не забыли старика, весьма признателен.

У Абихта были великолепные пепельного цвета волосы, которые он время от времени всей пятернёй правой руки приглаживал назад. Это был пожилой господин приятной наружности с живыми, источающими мысль голубыми глазами. В самую первую встречу собеседник подпадал под чары его мощного обаяния, которое было настолько сильным, что люди буквально искали повод с ним пообщаться. Он был внимателен к любому обратившемуся, невзирая на его возраст и социальное положение. В Баку, напоминающем большую деревню, где все знали друг друга, каждый по возможности старался получить от Абихта дельный совет.

– Вы меня успокоили, я очень переживал за вас. Откровенно говоря, за непродолжительное время, которое я здесь провёл, я весьма привязался к вам. Эти чёртовы обстоятельства, когда всё рушится… – Я запнулся, подбирая слова. – В общем, завтра я уезжаю и зашёл попрощаться.

– Вы правильно поступаете, ибо в этой части Земли происходят поистине огромные тектонические сдвиги, которые не пощадят всех, кто привязан к старому укладу. У меня к вам большая просьба. Вы хоть и недолго пробыли в Баку, но я нашёл в вашем лице преданного и настоящего друга, невзирая на большую разницу в возрасте. – Он замолк, собираясь с силами для продолжения разговора.

– Я польщён вашими словами. Быть вашим другом – большая честь для меня.

– За долгую жизнь в этом удивительном месте я познакомился со многими замечательными людьми. Истинные дети своего времени, они стали локомотивом эпохи, создали новую реальность. На моих глазах обыкновенные мальчишки и юноши превращались в специалистов международного класса, лидеров наций, в людей, одарённых многочисленными талантами, гениальной интуицией и божественным предвидением. Извините за высокопарность, что-то меня занесло… Так вот, я так долго живу в этом городе, что товарищей и знакомых у меня довольно много. Было и несколько по-настоящему близких друзей, но кто-то из них умер, а кто-то уехал. Из старой гвардии остался только господин Тагиев, но он не может выполнить мою просьбу. Я весьма щепетилен в выборе людей, а среди тех, кого я потерял, были потрясающие личности… Мы живём в такое страшное и тяжёлое время… – Он тяжело задышал, речь давалась ему с трудом. – Прямо перед вашим приходом меня посетил член парламента, который рассказал ужасающие новости… Они пережили прошлой ночью сущий кошмар! Их фактически принудили отречься от власти. Пришёл конец нашей недолгой независимости! Теперь будет новое правительство, и неизвестно, к чему всё это приведёт… Прогнозы неутешительные, я бы даже сказал – весьма скверные. Бедные простые люди, нет им покоя!.. – Он опять замолчал, собираясь силами. Я из почтения не прерывал его монолог. – К чему эта пространная прелюдия? Перейду непосредственно к делу. Меня хотят посадить в санитарный вагон и увезти в Тифлис, где относительно безопасно. Ну а дальше, в зависимости от моего самочувствия, при удачном раскладе я попаду Германию, на мою родину. Здесь, в Баку, у меня большая библиотека, но, думаю, сейчас она никому не нужна. Время такое… Единственное, что я хочу сохранить, – это мои дневники, которые велись с тех пор, как я приехал сюда. Страшно сказать, сколько лет назад это было! Дневники – фактически вся моя жизнь, но брать их с собой я не рискую: неизвестно, что со мной случится в ближайшем будущем. Могу я попросить вас позаботиться о них? Пожалуйста, захватите тетради с собой и вышлите из Швеции на германский адрес, по которому проживают моя сестра и её дети. Я буду вам крайне признателен! Даже если со мной произойдёт самое худшее, дневники сохранятся в качестве памяти обо мне. – Абихт протянул мне папки. – Вот, возьмите, это мои заметки, описывающие последние события, происходящие с нами. Мало кто понимает, что творится вокруг, но я чувствую, что близится нечто ужасное и неотвратимое.