Священник, отец Карл, как раз протирает стол после собрания. Церковные сборища по вторникам проходят за круглым столом, прихожане приносят записи, и отцу Карлу, несомненно, кажется, что стол они пачкают. Собираются, кстати, у него дома, не в церкви. Дом, правда, при церкви и находится, но на это уже можно не обращать особого внимания.
Захожу, кланяюсь с порога:
– Святой отец, позволите? Только освободился в аптеке, потому на собрание не успел – я по делу к вам.
Карл недоверчиво откладывает тряпку и садится за своё место, во главе стола. Стол круглый – с обязательным заглавным местом. Что тут скажешь.
– Святой отец, беда у меня, – вздыхаю. – Сын мэра, Эжен Корибельский, взревновал ко мне невесту мою – сам хотел бы на ней жениться. И теперь хочет меня со свету сжить. Вот, пускает гнусные слухи… да вы сами знаете…
Пускаюсь в подробности тяжкой своей жизни. Как было нас в семье пятеро братьев и сестёр, а шестая сестрёнка умерла маленькой, и как тосковала мама. Как после смерти дочурки она долго болела, отец только ею и занимался, на нас вообще почти не смотрел. Как аптекарь – согласно официальной версии, друг моего отца, – проезжая мимо, заехал выразить соболезнования и понял, как в этом доме живут дети. Как он проэкзаменовал нас на сообразительность – каждого: и меня, и двоих братьев, и двух сестёр на всякий случай, хотя с ними всё было легче, они были старшие и всё равно скоро вышли бы замуж, – и сказал, что юноша Леокаст может учиться у него аптекарскому делу. Как он вначале просто забирал меня летом, а потом понял, насколько моим родителям нет до меня дела, и забрал к себе совсем, став для меня самым лучшим отцом. Как он умер, и я остался один в огромном доме-аптеке, обязанный взять своего ученика и быть ничуть не хуже покойного учителя при этом… Словом, несу сумятицу из фактов и отъявленного вранья, перемешиваю всё как попало – радует то, что большую часть врак я пересказываю со слов учителя, как он сообщал это всё некоторым посетителям аптеки и старым знакомым.
Отец Карл слушает внимательно, не перебивает. Но, когда я заканчиваю, сокрушённо вздыхает:
– Я понимаю вас, господин Брам, и очень сочувствую. Но в вашей истории нет никакого опровержения того, что вы могли наслать на весь город ночные кошмары. Одинокий юноша, лишившийся даже своего учителя, легко может начать заниматься тёмным колдовством.
– Во-первых, почему это я одинокий? – обижаюсь. – У меня есть ученик и невеста! Во-вторых, почему юноша? Мне тридцать лет без малого! И, наконец, почему на весь город? Корибельский, вроде бы, только про дом мэра рассказывал.
– Но кошмары-то снились всему городу, – снова вздыхает отец Карл. – И, вы уж меня извините, если насылать кошмары на дом мэра – очень просто ошибиться. Мэр олицетворяет собой город, а значит, домом мэра, семьёй мэра весь город и является. Точно так же, как если бы вы прицельно охотились на сына мэра, то каждый из нас может считаться, на самом деле, чадом Корибельского-старшего. Так уж складываются социальные условия…
Хватаюсь за голову. А отец Карл-то не лыком шит! Сам практикует! Тоже мне, церковник, тоже мне, святой отец! То есть по воскресеньям он проповеди читает, по вторникам и четвергам жалобы жителей городка выслушивает, а всё остальное время колдует, значит?! Умные книжки читает, творит всякое?! Нет, неудивительно, почему его так любят, уважают и ценят – это всё магия навроде приворотной, тут и сомнений нет. Но выразить потрясение вслух не могу – сразу станет ясно, что я тоже маг. Потому делаю вид, что поражён совсем другим:
– Да что вы такое говорите, отче! Это что же получается, кто-то мог бы наслать кошмар на одного только Эжена, а пострадал бы весь город?! А если бы я на дуэли с ним сцепился – да, я понимаю, дуэли давно запретили, но в прошлом… словом, убил бы я Корибельского, и умер бы весь город?!
Кошу под идиота. Кажется, отец Карл прекрасно это понимает.
– Ну что вы, господин Брам, – терпеливо объясняет он, – какое же колдовство в дуэли? Это просто бессмысленное убиение людей. Колдовство, хоть и бесовское дело, а всё-таки какой-то смысл в нём всегда есть: колдун никогда не хочет просто так кого-то убить, ему это зачем-то надо. На дуэли же тем, кто собирается стрелять, движет исключительно ненависть. На одной только ненависти колдовство не построишь – вся бесовщина строится на многих ступенях, которые в конечном итоге приводят к единому смыслу. Да даже светлые чары – вот аптекарство, например. Разве можно сварить хорошее снадобье, когда только денег на нём хочешь заработать, а не людей исцелить?
Был бы Фальяном – покраснел бы. Сам не умею. Раскусил меня отец Карл, ох, раскусил. Мне совершенно всё равно, исцелю я человека или нет, потому и готовлю по книжкам, без, так сказать, души. И получается, что вроде бы настойки действуют, а по сравнению с Фальяновыми – ерунда это, а не настойки.
– Понимаю вас, – говорю взвешенно и серьёзно, – только другого сообразить не могу: кто же у нас в городке такой могучий колдун, что насылал кошмары на Корибельского, а получилось – на весь город? Если я у него недругом стал, значит, наверняка не я один – Эжен вздорный юноша…
– Вы у нас такой колдун, господин Брам, вы. – Отец Карл смотрит на меня пристально. – Корибельский-младший ещё вчера мне рассказал, что учитель ваш занимался оккультной бесовщиной. Пока только кошмары людям снятся, я вам ничего не скажу – только посоветую в дальнейшем старательнее думать именно об Эжене, а не о сыне мэра, а не то весь городок наш замучите. Но если начнётся что-то посерьёзнее – вы уж извините, но мы придём с обыском.
Ничего себе поворот.
Не знаю даже, чем я больше потрясён – тем, что отец Карл меня не сдал здоровякам из народа, вооружив их факелами с боевым кличем «жги колдуна!», или тем, что он и вправду поверил: кошмары вызваны моей личной местью.
Торопливо извиняюсь перед отцом Карлом, заверяю его, что предприму все усилия, чтобы такого больше не повторилось, и решать свои разногласия с сыном мэра буду культурно и цивилизованно. Встаю, ухожу, и не понимаю: что же мне теперь делать?
Впрочем, утром всё равно собирались уходить. Значит, так и будет. Приснятся жителям города кошмары ещё раз – ну так это моё старое заклятие всё ещё работает, тут у отца Карла никаких сомнений не будет, раз уж он такой образованный маг. Только повздыхает, что ученик я бездарный и отменить заклятие не могу, а жду, пока само схлынет. А назавтра мы попросту уедем, и всё будет, как обещает Берониан. Я вернусь в город богачом и поведу под венец свою прекрасную невесту. А с отцом Карлом мы, может, ещё профессионально подружимся. Вот будет у меня много денег, я ему церковь отремонтирую и вотрусь в доверие, будем обсуждать бесовскую колдовщину… тьфу, колдовскую бесовщину. Нет, ну ничего себе отец Карл даёт! Что уж тут скажешь, тут только смеяться.
Около полуночи Берониан заглядывает ко мне в спальню: – Я на минутку, не дольше. Что ж, завтра в десять утра подъём, Леокаст. Идёшь за своей невестой, и уезжаем. Я буду за тобой перемещаться – постараюсь не появляться, пока из города не выйдем. И отправимся в столицу – дальше сам всё знаешь. А я пошёл дальше подпитываться, мне это перед путешествием очень нужно.
И исчезает, не дав даже ответить. Мысленно стону. Мало того, что Фальян растолкал меня сегодня до полудня, так ещё и завтра вставать спозаранку и ехать куда-то… Ненавижу рано подниматься. Отлично знаю, что сам Фальян каждое утро встаёт в семь, ну от силы в восемь, когда устал очень после ночных ритуалов: приведёт себя в порядок, поест, откроет аптеку. Но я-то не Фальян! Я всегда любил подольше поспать, и как тут… зачем… впрочем, ехать надо по делу, а значит, не на что жаловаться. Главное – решить, какую карету нанимать. Наверное, надо зайти на соседнюю ферму, взять пару лошадей и отправиться верхом, зачем мне эти «каретные» траты? Благо невеста моя верхом ездить превосходно умеет, училась. Ещё бы – дочь кузнеца-ювелира! Отец её мечи делает, которыми всадникам положено махать, так что озаботился тем, чтобы дочка если не размахивать мечом, то хотя бы ездить на лошади умела.
