– Может, поженимся? – предложил мне Усик, и мы даже стали подбирать свидетелей.

Отношения у нас были такие, что лучше и не намечтаешь: более заботливого и внимательного мужчины я рядом с собой никогда не видела. Но какой он мужчина, он же мне брат, хоть и придуманный… Сколько продлились бы наши сборы к такой же придуманной свадьбе – бог весть, если бы муж моей институтской подруги не передал через меня Усику деньги за какую-то то ли работу, то ли услугу.

– Есть мой гонорар? – поинтересовался братец по телефону.

– Есть, в запечатанном конверте.

– Распечатывай и считай! – скомандовал он весело.

Ну я и распечатала. Подсчитала. Усик помрачнел, а на следующий день без всяких разговоров, на пороге, забрал у меня, недоумевающей, конверт и больше никогда в моей жизни не появлялся. Решил, что я его нагрела, забрав часть денег себе.

Очень скоро он сошелся с бывшей женой, без которой прекрасно обходился десять лет, и отбыл – нетрудно сообразить куда.

Я не знаю, как там за океаном живется Яшке, Мишке и Усику, – мне здесь, в бывшем Советском Союзе, живется отлично. Но если моя мама права и они все были в меня влюблены, то почему же никто из них не остался со мной?

Познакомились мы, смешно сказать, на антисемитском митинге. Я попала туда случайно: шла от метро «Площадь Восстания» и решила сократить дорогу.

Путь вынес к «Октябрьскому». Смотрю – толпа там у входа жуткая, это при том что пятница и на улице градусов тридцать жары. За город надо ехать, на травку, поближе к водичке… Я еще подумала: такая жара, а они женятся. Что же сегодня дают в концертном зале, что такое столпотворение? Я пропустила что-то значимое?

Влезаю в людскую гущу и с удивлением вижу персонажей, стоящих с самодельными плакатами в руках. На листах ватмана вкривь и вкось начертано: «Россия не Израиль», «Раввин, вон из России!». Тоже мне, бином Ньютона… Но любопытно. Стала я приглядываться и прислушиваться. А народ беснуется, слов нет! Среди какой-то группки два красных от натуги парня выясняют, кто святее, Иисус или Иуда. Дай, думаю, послушаю.

Один из них орет:

– Ваш подлый Иуда предал нашего бедного Христа!

Второй ему в ответ:

– Это ваш гад Христос толкнул Иуду на предательство!

– Иуда убил еврея Христа!

И первый норовит оппоненту в глаз заехать.

Я, конечно, пролезла поближе и встряла.

– Об чем спич? Один еврей убил другого или там… предал… Так это их личное еврейское дело! Чего вы лезете?

Потом отвлеклась на какого-то придурка, который в строгом сером костюме и при галстуке орал в мегафон:

– Русские – все налево! Евреи – все направо, в Октябрьский зал! Русские налево! Евреи все в Октябрьский зал!

– Где, видимо, и будет еврейский погром, – добавила я и пошла далее выяснять, что же здесь все-таки происходит.

И тут заметила, что за мной шаг в шаг ходит совсем молоденькая девушка, почти девочка. Ходит молча, но глаз с меня не сводит. Что она там делает и на чьей она стороне, я даже не стала задумываться: делать ей нечего, вот и слоняется.

Я направилась к импровизированному помосту: там, держа с двух концов транспарант с текстом на иврите, стояли два мальчика лет семнадцати. Один был с приколотыми пейсами и в касторовой шляпе. Я, естественно, прицепилась и к ним:

– Ребята, а вы тут кого представляете?

Мальчики дружно сказали «Му-у…», а за своей спиной я услышала тихий, но отчетливый голос:

– Гилель.

Я обернулась, увидела странную девочку и уточнила:

– Что такое гилель?

– Это молодежная еврейская организация, они оттуда.

– Ну допустим. А ты-то откуда знаешь?

Девочка пожала плечами. Времени в данный момент я решила на нее не тратить и продолжила беседу с ребятками.

– А что у вас тут написано?

Тот, что с пейсами, промолчал, зато второй пустился в долгие объяснения, из которых было понятно только одно: евреев всегда и везде бьют, потому они богоизбранный народ. Как-то у него в голове история иудеев сложилась с точностью до наоборот. Я поинтересовалась:

– И часто тебя лично били?

Лицо мальчишки расцвело. Одновременно с этой весенней метаморфозой напарник стал показывать ему запрещающие знаки. Сигнализация явно говорила «заткнись», но толку от этого не было никакого: паренек с упоением стал излагать сумрачную историю избиений. Девочка сзади презрительно произнесла: «Мученик сыскался».

Вот тут я наконец решила обратить внимание на нее, тем более хотелось узнать, в честь чего происходит весь сыр-бор в такую жару перед БКЗ. Но опять раздался противный голос мужика с рупором и я пошла в его сторону. Не меняя пластинки он орал:

– Русские налево, евреи направо!

Надо было определиться, наконец! Я нарисовалась под самым его локтем. От серого пиджака удушающе пахло мокрой псиной и потом.

– А если я половинка, мне куда?

Лицо мужика приобрело зверское выражение, запахло еще сильнее.

– Вот тут девушка интересуется!!! – завизжал он на всю площадь, а я, честно говоря, перепугалась и достойно заявив громким голосом «Никто уже не интересуется!», попятилась.

Не бежать стремглав меня удержало чувство страха, поэтому удалилась я весьма гордой поступью, хоть и на дрожащих ногах. В тот момент казалось, что я слышу стук собственных каблуков, а вся толпа замерла, как на стоп-кадре в немом кино.

Отойдя на безопасное расстояние от эпицентра опасности я грохнулась на первую попавшуюся скамейку, но подняв глаза снова увидела девицу, слонявшуюся за мной. Она была абсолютно никакой. Вот просто пустое место! Одета неопределенно, волосы серенькие, глаз как будто и вовсе нет. Смазанная какая-то девочка.

– Ну и что ты за мной все ходишь?

– Я не просто хожу, – сказала она серьезно, – а с целью.

– С какой целью? – мне стало смешно.

– Я восхищаюсь.

– Чем? – уточнила я.

– Тобой! Ты такая яркая, такая красивая, такая смелая!

– Это, конечно, спасибо, но уж явный перебор насчет смелости.

– Нет-нет, очень смелая! Как ты их всех…

– Знаешь что, – решила я приостановить поток славословия, – ты присядь и расскажи, что ты здесь делала, кроме того что мною восхищалась. И давай-ка не будем переходить рамок: обращайся ко мне на «вы».

– Но мы же в одной команде! – возразила девочка изумленно.

– Во-первых, я тебе в мамы почти гожусь, а во-вторых, ни в какой я и ни с кем команде. А теперь отвечай на поставленный вопрос, что ты здесь делала.

– Просто шла домой и увидела афишу.

– А афиша о чем? О том что митинг будет?

– Да нет, – девочка даже расстроилась, видя, что я ничего не понимаю, – афиша о том, что в Октябрьском будут петь мессианские евреи.

– Поподробнее, пожалуйста. При чем тут евреи с афиши? И куда ты шла?

– Домой я шла, из школы. Я в еврейской школе учусь на Добролюбова, а эти тут евреев бить собираются. Они и около Юбилейного митингуют сегодня.

– Понятно, что ничего не понятно, – призналась я честно. – Лучше скажи, почему тебя так далеко от дома в школу запихнули?

– Так другая еврейская еще дальше, на Лермонтовском, а тут на 7-й троллейбус села – и в школе. Я даже еще кое-что подучить успеваю.

– А как же тебя, душенька, зовут?

Смазанная девочка захлопала белесыми ресницами и заулыбалась. Зубки у нее были белоснежные, один к одному, как на рекламе зубной пасты. Действительно, когда о девушке нечего сказать, говорят, что у нее красивые зубы и она уважает своих родителей.

– Меня странно зовут, – Зинаида.

– Это не странно, а редко, – утешила я ее.

– Наверное, – согласилась она. – А фамилия моя Шляпник.

– Значит, ты еврейка? – пропустила я мимо ушей ее диковатую фамилию.

– Не-е-ет, – протянула Зина. – Это мамин муж еврей, но он меня удочерил.

– Он что, верующий еврей?

– Да так-сяк. Но семьянин Рафик – хороший, – заверила она.

Мне, честно сказать, было абсолютно наплевать, какой он там семьянин, этот Рафик, но поразила неуместная обстоятельность девочки и ее лексикон.