Глаза Драгоны сразу полыхнули голубым огнём, рот поджался, лицо посуровело.

   — С чего ты взяла? — резким тоном спросила она.

   Бенеда продолжала сверкать лукаво-торжествующими искорками во взгляде.

   — Да сегодня в зимградской больнице только и разговоров, что про кудесницу Светлану! — сообщила она, обращаясь не к сестре, а больше к Рамут, которая изначально и задавала вопрос. — Драгона её везде водила, всё показывала: «Тут у нас то, а вот здесь у нас сё...»

   — И где здесь основания для выводов, к которым ты пришла? — Драгона, сверкая голубыми ледышками глаз, длинными сильными пальцами скомкала льняную вышитую салфетку.

   Бенеда, хитро прищурившись и подперев кулаком подбородок, проговорила многозначительно:

   — Да так... В воздухе витало.

   В её глазах искрилось бесконечное лукавство и шаловливость. Казалось, Драгона сейчас швырнёт в неё салфетку, но она сдержалась и разжала руку, уронив комочек ткани на стол.

   — Ты ведёшь себя, как несносный ребёнок, сестра, — только и сказала она. — А вроде бы взрослой считаешься... Тебе лишь бы сболтнуть какую-нибудь глупость!

   — А коли глупость, чего ты так напряглась-то? — не унималась сестрица.

   Драгона опять недобро поджала губы, а Рамут примирительно проговорила:

   — Девочки, довольно. Независимо от того, правда это или нет, нехорошо выдавать чужие сердечные тайны во всеуслышание, Бенеда. В том, что касается чужих чувств, стоит проявлять бережность и сдержанность.

   Бенеда лишь возвела глаза к потолку, изобразив на лице святую невинность. Драгона, поднявшись из-за стола, сказала:

   — Благодарю, я уже сыта. Пожалуй, с вашего позволения, госпожи родительницы, я пойду отдыхать. — Она поклонилась Радимире и Рамут, а проходя за спиной у младшей сестры, слегка занесла руку словно бы для удара и тихо прошипела: — Зар-раза!..

   Бенеда хихикнула, но под строгим взглядом Рамут напустила на себя чинный и чопорный вид, принимаясь за свою запеканку.

   Ужин подошёл к концу. Рамут не стала лезть к Драгоне с расспросами — по крайней мере, сразу же после этого разговора, который, похоже, её сильно смутил, несмотря на все её отрицания. Другие дочери тоже ушли отдыхать, а Рамут с супругой остались посидеть у огня, наслаждаясь обществом друг друга.

   — Спешу тебе доложить, ладушка: я, как и обещала, разобралась с этим происшествием с Серебрицей, — сказала женщина-кошка.

   — Вот как, — приподняла бровь Рамут.

   От её привычки к сдержанности её голос прозвучал негромко и безмятежно, как будто она уже потеряла интерес к этой истории, а отвечала лишь для поддержания беседы. От Драгоны она уже узнала, что зеленоглазая узница полностью поправилась и ей предстояло уплатить виру. Но дочь, погружённая в свои мысли, в подробности не вдавалась, рассказала лишь в двух словах. Радимира же, казалось, знала и собиралась сказать больше, судя по её многозначительному виду.

   — Кудесница Светлана сегодня навещала обеих своих охранниц, — проговорила женщина-кошка. — Она во всём этом не участвовала и была занята своими делами, а эти двое пошли погулять. Ты знаешь, что сейчас Масленица, в городе шли гулянья... Вот там-то, посреди веселящегося народа, люди из Сыскной палаты и настигли Серебрицу, чтобы её взять и заключить под стражу по обвинению в нанесении вреда здоровью человека и недобросовестному знахарству. Оказывается, это наша Минушь постаралась, донесла куда следует, а княжьи ребятушки не стали дело затягивать, шустро сработали. Они думали, сейчас быстренько и возьмут их, вот только не на тех напали!.. Ну и заваруху устроила эта лихая парочка! — Радимира усмехнулась. — Ежели б кошки не подоспели, то и не взяли бы их, и улизнули бы они из города. Эта Серебрица не так проста, как кажется... Цветанка тоже отличилась. Ох, лада, видела бы ты список её обвинений! — Радимира рассмеялась, хлопнув себя по колену. — Особенно мне понравилось про злоумышленное разбрасывание солёных огурцов, дабы стражи порядка навернулись и свои головушки да мягкие места расшибли... Ох, умора! Тебя как большую любительницу этого овоща такое жестокое и варварское его применение должно возмутить!

   Рамут сдержанно улыбнулась. Она не могла припомнить, была ли когда-нибудь знакома с Цветанкой, но из услышанного следовало, что это и впрямь весьма лихая особа. Но её занимало другое.

   — Скажи, дорогая, Серебрица — действительно навья? — спросила она. — Мне сперва показалось, что это очень похоже на правду, но потом я усомнилась в своих впечатлениях. Хотя она и говорит на нашем языке, но не совсем чисто, а способностью владеть оружием мало кого удивишь...

   Радимира посерьёзнела, её недавняя весёлость исчезла, уступив место суровости.

   — Да, навья, — ответила она кратко. — Именно по этой причине её освобождение из-под стражи задерживается, тогда как Цветанка уже завтра будет на свободе.

   — Что? — нахмурилась Рамут, невольно задетая за живое. — Теперь её держат под замком, только потому что она — навья?

   Радимира, видимо, поняла, как это прозвучало, поэтому добавила примирительно:

   — Ладушка, не обижайся и не принимай на свой счёт. Не потому что она твоя соотечественница, а потому что... как бы это сказать? Её деятельность во время войны вызывает некоторые вопросы. Я уже допросила её, она сделала весьма подробное признание, но кое-что из сказанного ею нужно проверить. Это непросто, поскольку прошло очень много времени. Но мы должны убедиться, что у неё нет вредоносных замыслов.

   Рамут сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

   — Благодарю за разъяснение, — проговорила она несколько натянуто и суховато. — Кажется, мне повезло больше. Надеюсь, моя деятельность не вызывает вопросов? Я как-никак военный врач.

   Рука Радимиры тепло легла сверху, накрыв кисть навьи, а голос промурлыкал очень мягко, с нежностью и обожанием.