Домой Рамут попала только к половине одиннадцатого. Упав в кресло перед камином, она распорядилась:
— Дом, чашку отвара тэи!
Все дочери присоединились к ней. Нет, они не разговаривали о сегодняшнем рабочем дне: видя усталость родительницы, Драгона с Минушью и Бенедой просто молча посидели рядом.
— Утомилась, любушка моя? — защекотав лоб супруги поцелуем, спросила Радимира, когда Рамут наконец опустилась в постель и прильнула к её плечу.
— Пожалуй, чуть больше обычного, — подумав и оценив степень своей измотанности, ответила навья. — Денёк и вправду сумасшедший сегодня. Утро как будто началось спокойно, а потом вдруг — эта Серебрица. А дальше всё завертелось, понеслось...
— Хм, Серебрица... Мне как будто знакомо это имя, — проговорила женщина-кошка. — Расскажи-ка, что там случилось!
Рамут вкратце поведала о беременной женщине с больным зубом и зеленоглазой особе, смущённо умолчав лишь о её развязном нахальстве. Радимира утвердительно кивнула:
— Да, похоже, это та самая. А не было ли с нею некой Цветанки?
— То ли Драгона, то ли Минушь говорила мне, что вместе с нею поймали какую-то её приятельницу, из Марушиных псов, — припомнила Рамут. — Но я не видела её и не знаю её имени: честно говоря, было не до неё... Серебрица нам всем задала хлопот со своей раной. Рана скверная и грязная, в живот... Крови много потеряла, но мы справились.
— Да, да, это она, — повторила Радимира. — С ними ещё должна быть кудесница Светлана. Я знаю эту троицу на летающем ковре, они через Белые горы перелетали несколько раз — из Светлореченского княжества в Воронецкое и обратно. Насколько мне известно, они не безобразничают — напротив, Светлана людям добро делает, исцеляет, в бедах помогает. Она сильная кудесница, сродни знаменитой Берёзке. А Серебрица с Цветанкой при ней кем-то вроде охраны состоят.
— Нет, дочери мне только об этой парочке оборотней рассказывали, а о Светлане я не слышала, — озадаченно проговорила Рамут. — Не знаю, с ними ли она.
— Они неразлучны, где одна — там и вторая, где вторая — там и третья, — сказала женщина-кошка, почёсывая в затылке. — Ладно, горлинка моя, завтра утром я пойду и разберусь, что там такое. Что бы ни натворили эти волчицы, Светлану уж точно не за что в темнице держать, она никому зла не делает. Вероятно, вышло недоразумение.
— Хорошенькое недоразумение — женщину с дитём во чреве чуть не уморила эта охранница Светланы, — хмыкнула Рамут. — До заражения крови дошло, и если б не матушкино сердце, погибли бы оба — и мать, и дитя. Леший эту Серебрицу, что ли, дёрнул лезть к ней в рот грязными щипцами? Какого рожна вообще соваться в чужой рот, коли ты не врач и права никакого не имеешь этим заниматься?
— Я понимаю твоё негодование, радость моя, — с поцелуем промолвила Радимира. — Я во всём разберусь, обещаю. И прослежу, чтобы виновные были наказаны, а невинные не пострадали.
— Очень на это надеюсь. — И Рамут с усталым зевком устроилась поудобнее в объятиях супруги.
— Отдыхай хорошенько, — согрело лоб навьи дыхание Радимиры. — Сладких тебе снов.
— И тебе, родная.
Проваливаясь в дрёму, Рамут вдруг вспомнила, что толком не ела сегодня. Завтрак был весьма лёгкий — можно сказать, условный, от обеда её отвлекла возня с Серебрицей, а потом не было свободной минутки, чтобы перехватить что-нибудь: то одно, то другое, то третье... Весь день — кувырком. А вечером она пришла такой вымотанной, что уж и не до еды стало. Завтра надо будет поплотнее позавтракать, решила Рамут, засыпая. А то вдруг опять какая-нибудь кутерьма перевернёт с ног на голову весь распорядок дня?.. С этим решением навья и соскользнула в тёплый, уютный сонный мрак.
3
Троица на летучем ковре прибыла в Зимград на исходе сеченя (февраль — прим. авт.), когда воздух наполнился тревожно-сладким духом близившейся весны, а снег стал тяжёлым, волглым. Уж много лет скитались они, где-то задерживаясь на день-другой, а где-то и на полгода оседая — смотря сколько дел было в том месте. А дела Светлана находила всегда. Всегда находила тех, кому требовалась её помощь. Кудесница оставалась вечно юной, будто застыв в том возрасте, когда она покинула дом на летучем ковре.
Иные места они посещали не по одному разу — по два, по три, по четыре. Везде, куда они возвращались дополнительно, Светлану встречали, как самую желанную и дорогую на свете гостью. И простой люд её любил, и князья уважали.
В этот раз в Зимграде её помощь потребовалась двум братьям-купцам, которые поссорились несколько лет назад — сами измучились, всю родню измучили, сил больше нет! Никакие судьи, никакие старейшины-мудрецы не могли их помирить. Сам князь воронецкий мирил — не помирил.
Сначала Светлану с Цветанкой и Серебрицей приютил у себя старший брат, Доброгляд. Потчевал хозяин троицу путешественниц сытно и щедро, долго рассказывал кудеснице о затянувшейся ссоре с братом, которая всех измотала... Светлана участливо слушала, а её охранницы уплетали кушанья с купеческого стола. Волшебница поклюёт, как пташечка, да и сыта, а оборотням для поддержания сил требовалось гораздо больше еды. Вот и трескали они всё, что гвоздями не приколочено. Хозяин дивился прожорливости клыкастых гостий, косился на них с некоторой опаской, но коли уж они состояли при кудеснице, то и их, стало быть, уважать следовало. Вот купец и угождал, как мог.
А Светлана вела с хозяином разговоры долгие, задушевные, выпытывала-высматривала своим проницательным, мудрым взором в его сердце такое, о чём тот и сам давно позабыл. А зря, потому что это было ох как важно! Потом заговорила Светлана, и речь её ручейком живительным струилась, узором золотистым сердце окутывала. Животворящим дождём падали её слова на иссохшую душу. Вот уж и прослезился купец, полегчало ему, посветлел взором, задумался. Сказал, что всю ночь размышлять станет. А Светлане низко поклонился.
Знала Светлана своё дело, этого у неё не отнять. Умела она исцелять не только телесные недуги, но и душевную скорбь. А задача Цветанки с Серебрицей — следить, чтоб прекрасную и светлую кудесницу никто не обидел, хотя она, если пожелает, и сама могла за себя постоять не хуже. Однажды какой-то злыдень на неё граблями замахнулся — сдуру. Так Светлана те грабли в горлицу превратила! Порх — и вылетела птица из рук у изумлённого грубияна.
