Фурия прикусила нижнюю губу: ей стало ужасно стыдно, что она вломилась сюда посреди траурной церемонии, как какая-нибудь наглая туристка. Медленно, чтобы не мешать остальным, она отошла к проходу и хотела повернуться, чтобы выйти, когда старший из детей прервал чтение.

– Подожди, – попросил юноша.

Сначала Фурия не собиралась оставаться. Однако потом она всё же вернулась в хижину и, поколебавшись, опустилась на колени, чтобы детям не приходилось задирать головы, глядя на неё.

Заглавие на переплёте книги находилось кверху ногами: юноша держал её неправильно. Оказывается, он лишь делал вид, что читает. И ещё одну вещь заметила Фурия: полуголые тела всех восьми детей покрывали строчки из белых букв, а не полосы, как ей показалось сначала.

– Ты – библиомантка, – сказал юноша с книгой, в то время как мальчик помладше, вслед за которым она пришла сюда, не выпускал её из виду. Его братья и сёстры тоже таращились на неё. – Нам было предсказано, что ты придёшь.

Предсказано? Как будто она – святая или спасительница.

– Я – Фурия, – сообщила девочка.

– Я – Третий сын, – представился старший из детей. Он указал на другого мальчика: – Это – Восьмой сын.

От возбуждения петушиная книга впилась клювом в ладонь Фурии, но девочка ощутила это только как лёгкое пощипывание.

– Мать пятнадцати. – Одна из девочек показала на безжизненно лежавшую женщину.

Получалось, что семи её детей здесь не было. Только через некоторое время до Фурии дошло, что, вероятно, их нет в живых. Детская смертность в таком месте, как этот лагерь, должно быть, была чрезвычайно высока.

– Мне очень жаль, – сказала Фурия. – Мы вам помешали. Мы не… я не хотела.

– Ты библиомантка? – спросил Восьмой сын.

– Да, – подтвердила она. У неё засосало под ложечкой, а пульс просто захлёбывался.

– Ты можешь провести её туда? – спросил Третий сын.

Фурия боролась с желанием вскочить и убежать. Она медлила с ответом.

Лицо Третьего сына омрачилось.

– Ты можешь провести её туда? – ещё раз спросил он.

Чернильные поганки явно были убеждены, что у Фурии есть какая-то особая власть, и, увидев, как они притворялись, что умеют читать, она поняла, какая именно. Дети умирающей думали, что библиомантка сможет облегчить их матери переход в другой мир. Возможно, потому, что в их глазах библиоманты понимали толк в смерти и убийстве.

У Фурии по коже побежали мурашки.

– Подойди ближе, – попросила одна из девочек и подвинулась, освободив место в кругу для Фурии.

Фурия больше не размышляла о последствиях. Вместо этого она действовала инстинктивно – опустилась на свободное место в кругу, села по-турецки и положила петушиную книгу себе на колени.

В отблесках пламени она разглядела, что буквы, проступающие на телах мальчиков и девочек, не образовывали слов, а представляли собой абракадабру. Должно быть, они были срисованы из одного из заражённых книжной лихорадкой томов из библиотеки «Флёр де Мари». Вероятнее всего, из той книги, которую держал в руках Третий сын.

Он поймал взгляд, который она бросила на книгу, и быстро спрятал её за спину.

– Это наше.

– Я не хочу отбирать её у вас.

– А ты и не сможешь, – возразила одна из девочек, предположительно того же возраста, что и Фурия. – Нас много, а ты одна. Это наша книга!

Третий сын огрызнулся на сестру, она в ответ зашипела на него.

– Это книга со старого корабля? – спросила Фурия.

Дети опасливо переглянулись.

– Да ладно, не бойтесь. Я никому не расскажу.

Фурия положила ладонь на свою сердечную книгу. Клюв спрятался глубоко в обложку и не издавал ни звука.

Грудная клетка женщины поднималась и опускалась через неравные промежутки времени, периодически изо рта вырывался мучительный стон. Самая старшая из девочек склонилась к ней и смачивала ей губы влажной тканью.

– Женщина понимает меня? – обернулась Фурия к Третьему сыну. – Это она выучила вас моему языку?

Мальчик кивнул:

– И ещё Мать восемнадцати – мать Матери пятнадцати.

Фурия ощущала такой же жуткий страх, который испытывала петушиная книга. Именно сейчас ей бы не помешало немного уверенности в себе.

«Только не подведи меня!» – подумала она, раскрывая книгу где-то на середине.

Мальчик с книгой по-обезьяньи повторил её движение, словно зеркальное отражение. При этом он напряжённо смотрел на её руки, чтобы не упустить ни малейшей детали.

От возбуждения Фурия стала задыхаться: только теперь до неё дошло, во что именно она ввязалась. Если бы женщина, лежавшая перед ней, была уже мертва, девочке было бы легче притворяться перед её детьми, что она способна сделать то, за чем они позвали её. Однако Фурии было ясно: они ожидают от неё не пары слов утешения, которые должны облегчить их матери последний путь.

Она должна убить Мать пятнадцати. Возможно, среди чернильных поганок это служило гарантией попадания на небеса – в Асгард[6] или во что они там верили? – если жизнь чернильной поганки прервёт библиомант. Пережиток военного времени.

– Проведи её! – потребовал Восьмой сын.

Все остальные повторили хором:

– Проведи её! Проведи её!

Лицо женщины несло на себе печать жесточайших лишений: щёки запали, лицо избороздили шрамы и морщины. До подбородка тело было прикрыто ветхим одеялом, однако его контуры под ним обнаруживали крайнюю степень истощения. Босые ноги, выглядывавшие из-под одеяла, напоминали кости скелета, а руки, казалось, тоже состояли только из костей и сухожилий. Угольно-чёрная кожа с оттенком синего у женщины выцвела до серого цвета. Глаза были покрыты струпьями, губы потрескались, словно высохшая сахарная глазурь. Фурия видела, как от пули умер её отец, однако он был здоровым и сильным шестидесятилетним мужчиной. Этой же женщине, должно быть, не было и сорока, но в момент смерти она казалась намного старше, чем Тиберий Ферфакс.

– Проведи её!

Никого из присутствовавших не интересовали её сомнения. Мальчики и девочки видели перед собой свою мать на смертном одре, не заслуживавшую дальнейших страданий.

– Давай же! – потребовал Восьмой сын.

И Фурия расщепила страничное сердце. Третий сын повторил за ней её движения: он расправил страницу обеими руками и поставил обе ладони ребром посреди своей раскрытой книги. Под ладонями Фурии страница разделилась на два слоя, через них пробился луч и осветил измождённые лица. Под руками мальчика не произошло ничего подобного, но он по-прежнему зеркально копировал библиомантический ритуал.

– Проведи её, – попросила девочка, смачивавшая матери губы. – Пожалуйста! Скорее!

Петушиная книга молчала, пока Фурия читала про себя тайные знаки внутри страничного сердца, шевеля губами.

Мать пятнадцати умирала, и Фурия никогда не узнает, что послужило причиной её смерти. Вероятно, жители лагеря страдали болезнями, которые во внешнем мире и остальных убежищах давно уже удалось искоренить. Может быть, у неё было воспаление лёгких или рак, а может быть, и простой грипп. Фурия закрыла глаза и увидела перед собой надпись, словно бы горящую с внутренней стороны век. Она сосредоточилась на грудной клетке женщины. В кромешной темноте – чернее, чем вечная ночь Забытых земель, – девочка ощутила, как еле трепещет изношенное сердце несчастной.

«Пожалуйста! – эхом отдалось у неё в голове. Это был голос девочки, звучавший громче, чем хор остальных детей. – Скорее!»

Всё получилось гораздо легче, чем ожидала Фурия. Она просто пожелала, чтобы произошло то, что в данный момент было правильнее всего. Сердце женщины медленно затихло, как затихает котёнок, свернувшись клубком, успокоилось и больше не билось. Предсмертный хрип тоже затих, и на головы детей снизошла тишина. Фурии казалось, что она сама перешла куда-то – туда, где были мир и покой. Как будто она взяла женщину за руку и показала ей дорогу в мир, который был намного лучше этого. Без боли и без бремени ответственности на плечах.