Хотя Рей сама-то не смогла себя заставить рассказать Финну о том, что произошло в Бостоне. И в кабинете Бена. Так что…
— Верно. Это круто.
— Ну так. Грант офигенный! И ещё виртуальное моделирование, ты можешь в это поверить? Мне почти не терпится приступить к работе.
— Не сомневаюсь. — У По такой восторженный вид, что Рей бы подошла к нему и обняла. Если бы он не был бывшим членом её комиссии и к тому же голым. — Правда, поздравляю. Ты наверное на седьмом небе от счастья?
— Так и есть. Слушай, а может отпразднуем это все вместе? Вчетвером. Когда…
И как же на удивление вовремя из спальни Финна доносится неразборчивый вопль. По и Рей одновременно поворачиваются к двери комнаты.
— Что это было?
— Не знаю. Думаешь, он…
Финн снова подаёт голос, на этот раз чуть внятнее.
— Это он так… кричит, чтобы ему принесли кофе?
На лице По расцветает глупая улыбка влюблённого до безумия человека.
— Господи, он такой соня!
По берёт кружку с фламинго, напевая себе что-то под нос, наливает кофе, кладёт в неё столько сахара и сливок с корицей, сколько нравится Финну, и направляется к выходу с кухни.
— Кстати, Рей. Через пару минут может быть очень громко, — говорит ей По и подмигивает. — Вряд ли тебе захочется это слушать.
— Что ты…
Но По уже испаряется.
А Рей тяжело вздыхает. Потом ещё раз.
Затем встаёт, выкидывает остатки хлопьев в мусорку, берёт рюкзак и велосипедный шлем, и выходит из дома.
***
Джесс говорит, что Бен был непривычно мил.
Точнее, не «мил». Она использует слово «адекватный», объясняя Рей, каким он был понимающим, когда Джесс за день до защиты в панике рыдала в его кабинете; как неуклюже Бен протянул ей коробку салфеток и сказал хоть и натянуто, но вполне ободряюще, что уверен — всё получится; что его замечания по поводу рукописи хоть и строгие, но всё же изменились с «неправильно, переделывайте» на «вам следовало бы ещё раз взглянуть на этот раздел».
— Видимо, он сейчас счастлив, — говорит ей Джесс, озадаченно жуя кончик соломинки. — Судя по всему, причина в тебе. Других объяснений нет.
Рей делает глоток своего арбузного лимонада и меняет тему разговора о новом скалодроме, который недавно установили в спорткомплексе.
Зори, подруга Бена из аспирантуры, весёлая и яркая — та, которой хотела бы стать Рей в будущем — интересуется, как дела у Бена, бегает ли он марафоны и играет ли в шахматы в свободное от лаборатории время.
— Помню, как он волновался из-за Чемпионата мира, или как там это называется. А однажды заставил меня посмотреть его вместе с ним, пока мы ждали, когда центрифуга остановится. То ещё занудное дерьмо. — Она закатывает глаза, но на нечётком изображении Скайпа светится её нежная улыбка; и сквозь густую и уродливую ревность Рей выдавливает признание, что не знает, является ли Бен всё ещё фанатом шахмат.
По каждый день остаётся на ужин, если только Финн не ночует у него дома. И нет-нет, да и рассказывает что-нибудь о Бене, и это происходит постоянно.
Например, о том, как они целое лето путешествовали по Юго-Восточной Азии; как он сначала хотел получить инженерное образование; как им пришлось пойти на выпускной вместе, потому что По не смог найти себе пару, а одному идти не хотелось.
Когда По рассказывает это Финну, пока она моет посуду после ужина, Рей узнаёт, что Бен на самом деле племянник Люка Скайуокера, что причина, по которой он покинул его лабораторию ради Сноука — совершенно необоснованные обвинения Люка в неправильном проведении исследований, и что это привело к тому, что он отдалился от своей семьи. Рей закусывает губу, чтобы удержаться от миллиона вопросов, потому что По думает, что она обо всём знает. А потом, оставшись в своей комнате одна, она бросает телефон в корзину для грязного белья и накрывает его тренировочными леггинсами, которые проносила три дня, просто чтобы не писать Бену о том, как она сожалеет, что всё так вышло. Что тоже была предана своей семьёй, тоже одинока. И если бы не та девушка, о которой По рассказал Рей, если бы он заинтересовался…
Им же так хорошо было вместе. Разве нет?
Детали о жизни Бена Рей впитывает словно губка. А ночью, глядя на Большую Медведицу, светящуюся на её потолке, чей кончик ковша слегка перекошен вправо, она складывает все известные о нём детали и вертит в голове.
Бережно хранит.
И как последняя дура думает, что, наверное, даже несмотря на всё произошедшее, если бы она могла вернуться в прошлое, то всё равно бы влюбилась в него.
***
За семестр аспирантам разрешается примерно два пропуска без уважительной причины. Что произойдёт, если их будет больше (исправительные работы, исключение из программы, смерть от крысиного яда), Рей пока неизвестно, но любой вариант звучит крайне неприятно, дабы последние два года прилежно учиться. Тем не менее она предпочитала сохранять оба своих халявных пропуска как можно дольше, а затем тратить два последних четверга семестра, прячась в лаборатории и притворяясь, что она настоящий учёный, а не раб бессмысленных, необоснованных прихотей адской науки.
Однако в этом году она, видимо, сделала что-то не так. Ведь в предпоследний четверг семестра, в три сорок семь вечера, Рей получает лаконичное, отчасти угрожающее письмо от Шери — секретаря кафедры, и понимает, что нужно поспешить в другой конец кампуса. Всю дорогу она бормочет что-то себе под нос и гадает, как ей удалось накопить два пропуска без уважительной причины. Ну ладно, был случай, когда в студенческом кафетерии сломались морозильные камеры, и персонал решил раздать бесплатное мороженое каждому посетителю. Рей вспоминает об этом с большой любовью и абсолютно ни о чём не жалеет, но вот второй случай…
— Чёрт бы побрал эту птицу, — ворчит Финн, идя с ней в ногу. Рей понятия не имеет, о чём он говорит.
— Какую птицу?
— Со сломанным крылом. Мы нашли её перед семинаром рядом с корпусом иммунологии, когда сидели на улице, прежде чем…
— … за ней приехал сотрудник по охране дикой природы. Чёрт возьми! Это должно считаться отсутствием по уважительной причине.
— Должно, но я не уверен. — Финн пожимает плечами, придерживая дверь для Рей. — Наверное, Шери и сломала бедной птичке крыло.
— Вполне вероятно.
Аудитория почти пустая. Почти. Справа есть свободные места, любезно предоставленные студентам, которые в отличие от Рей и Финна оказались мудрее и сохранили дни пропусков. Здесь так много свободных мест, что с трудом верится, как несколько месяцев назад ей пришлось сидеть на чьих-то коленях, чтобы втиснуться в аудиторию. Слева, со стороны преподавателей, народу намного больше: в основном те, кто занимается биоинформатикой, следовательно сегодняшний семинар, скорее всего, будет посвящён вычислительным данным, и это означает, что через пять минут после начала доклада Рей захочет быть где угодно, только не здесь.
В общем, всё как обычно. И это никак не связано с тем, что Бен сидит прямо здесь, позади доктора Фазмы и доктора Слоун, которые о чём-то с ним разговаривают и при этом улыбаются.
Как бы там ни было, Бен работает на кафедре биологии, поэтому его можно встретить где угодно и когда угодно. Рей видит его, а он — её, и все эти взаимные «гляделки» вежливы, дружелюбны, очень по-взрослому профессиональны, и…
В любом случае всё в прошлом. Она может находиться в той же аудитории, что и Бен, сосредоточившись на докладе…
— Блин, молекулярные шапероны.
— Боже. Нельзя было вмешиваться в круговорот жизни.
— Этой птице наверняка поделом.
— Надо было забить на мороженое.
— Но оно было с черешней!
— Знаю. А ещё с амаретто.
— Было классно, — вздыхает Финн. Они находят места, где смогут пялиться в свои телефоны хотя бы процентов восемьдесят доклада. — Я просто надеюсь, что птичка счастлива. Иначе все эти страдания, — он показывает на трибуну, где доктор Кенеди сражается с лазерной указкой, — коту под хвост.
— Что коту под хвост? — На плечо Рей весьма ощутимо опускается чья-то рука именно в тот момент, когда до её ноздрей доносится аромат парфюма По. Узнать его очень легко, потому что в последнее время именно так пахнет ванная в её квартире каждое утро. — Как дела у моих любимчиков моложе тридцати? — По наклоняется, обхватив руками спинки стульев Рей и Финна, как будто в том, что посреди конференц-зала штатный профессор позволяет себе подобные вольности по отношению к студентам, нет ничего сверхъестественного.
