Она лежит на боку, подтянув колено к животу, и перед ним открывается потрясающий вид на её обнажённое тело: россыпь веснушек украшает кожу чуть ли не с головы до ног, прячась под распущенными волосами и по-дурацки милыми, нелепыми гольфами, и Бен…

… столько хочет сделать для неё. Сделать с ней. Он никогда не считал себя хорошим человеком — но всегда надеялся, что способен на большее.

Комнату освещает приглушённый свет, но краем глаза он видит, как на столике каждые несколько секунд ритмично мерцает индикатор уведомления мобильника. Бен не обращает на него внимания и подходит к кровати, пытаясь присесть как можно осторожнее. Но матрас прогибается под его весом и Рей, сонно моргая, постепенно просыпается, пытаясь сконцентрировать дезориентированный взгляд.

Возможно, она спала гораздо крепче, чем думал Бен. А может и нет, ведь сразу же улыбается ему, протягивает руку и касается его бедра через штаны, которые он так и не снял. В памяти тут же всплывает момент, когда он впервые увидел Рей — её улыбку, затуманенный взгляд и дрожащие руки, отчего ему пришлось глубоко вздохнуть, чтобы прийти в себя.

— Приветик.

— Здравствуй.

Рядом с ней он беспомощен. Сам не свой. Лучшая версия себя, но всё равно… безнадёжен. Абсолютно безнадёжен.

— Долго я спала?

— Всего несколько минут.

— М-м-м. — Она потягивается, восхитительно изгибаясь, даря возможность рассмотреть веснушки и золотистую кожу. — Это для меня?

Ах да. Вода. Он кивает и протягивает ей стакан, стараясь не пялиться на её сиськи, — или, не дай бог, ниже — когда она приподнимается на локте, чтобы попить. Тем не менее она благодарно улыбается ему своей ослепительной и обезоруживающей улыбкой, от которой совершенно невозможно отвести взгляд.

— Ты влюблён в неё? — спросил По несколько недель назад, заметив, что Бен не отрывает взгляда от мобильника, вместо того, чтобы смотреть футбольный матч по телевизору. Бен покачал головой, думая: «Какой же бессмысленный вопрос». Как и слово «Любовь». Его родители и Люк постоянно прикрывались им как оправданием, своего рода извинением, чем-то, за что можно спрятаться от своих ошибок и косяков. И всё же, избежать их практически не удалось. Бен никогда не заморачивался мыслями о любви, и даже встреча с Рей… по правде говоря, почти ничего не изменила.

— Я просто хочу, чтобы у неё было всё, в чём она нуждается, — ответил он. По кивнул и многозначительно улыбнулся, и Бену, первый раз со времён школы, захотелось ему втащить.

Рей возвращает ему пустой стакан и снова откидывается на подушку. Теперь она к нему гораздо ближе.

— Хочешь спать? Я могу перебраться на свою кровать.

Бен лишь качает головой, потому что не уверен в словах, которые могут сорваться с губ, если он откроет рот и скажет «нет». Нет. Он не хочет, чтобы она уходила. Никуда. И никогда.

— Уверен? Моя мягкая игрушка наверняка думает, что я постельная эгоистка.

Она ведь именно такая, не так ли? Отбирает. Захватывает. Всегда чего-то хочет, и Бен уже устал гадать, почему так происходит. Почему она такая.

— Неужели нынче миллениалы* спят с плюшевыми мишками?

— Эй! Не беси меня. Это песец.

Бен улыбается и чуть ли не на автомате запоминает этот факт. В конце концов, именно этим он и занимается в последнее время: думает о Рей, впуская её в свою жизнь.

— Всё нормально. Мне обычно не бывает холодно. — Он убирает прядь волос с её лба, как будто имеет на это право. — И, по словам одного человека, я, возможно, храплю.

Рей ахает в притворном негодовании.

— Как посмели? Покажи мне, кто это ляпнул, и я лично отомщу за тебя… — Она визжит, когда Бен прижимает ледяной стакан к её шее, а потом заливается смехом, подтягивая к груди колени и пытаясь увернуться от него. Её очарование сбивает с толку — и это постоянное напряжение никогда его не отпускает.

— Прости, прости. Ты не храпишь. Ты спишь, как фея!

— Ты чертовски права. — Он удовлетворённо ставит стакан на прикроватную тумбочку, а Рей так и остаётся лежать, свернувшись в клубочек; её щёки горят, а на губах играет улыбка.

Недавно она вот так улыбалась в его шею, обнимая, и это было…

— Кстати, прости за гольфы, — произносит она морщась. — Я знаю, что это немного… сомнительно.

Бен опускает взгляд и смотрит на жёлто-синюю вязку вокруг её подтянутых икр.

— Гольфы?

— Ну, не за сами гольфы. Просто за то, что занималась в них сексом.

Секс. Они занимались сексом. Он трахнул её, и это действительно непростительно. Подло.

— Так уж и сомнительно?

— Да, и очень. Я это вычитала в журнале «Cosmopolitan», пока ждала парикмахершу Отом, чтобы постричься в «Great Clips».

Бен выгибает бровь.

— Я даже и не знал.

— Да просто ты, наверное, читал «People», пока ждал парикмахершу Отом, чтобы постричься в «Great Clips».

Какая же она засранка.

— А ненависть ко всяким носкам — это очередная фишка миллениалов? Как фиктивные свидания и поедание лака для ногтей?

— «Tide Pods»**, — смеётся Рей.

— М-м?

— Мы едим «Tide Pods». — Бен хмурится оттого, что Рей начинает хихикать. — Но типа не по-настоящему. Там какая-то раздутая история «BuzzFeed»… — Она качает головой. — Короче. Главное — извини за гольфы.

Бен пожимает плечами. Возможно, желание сказать, что он захотел бы её трахнуть, будь она даже в термобелье и парке — не самое удачное решение в данный момент, поэтому он просто говорит:

— Почему это вообще кого-то волнует?

— Ну, у меня, например, ужасно уродливые пальцы ног.

— Да ладно?

— Угу. Реально несуразные. До ужаса дурацкие. Напрочь отбивают всё желание. Мой встроенный контрацептив.

Вот так всегда. Она постоянно его веселит.

— Рей. Я видел тебя в шлёпанцах. Много раз. И кстати, они совсем не соответствуют лабораторному дресс-коду.

— Думаю, ты ошибаешься, — хмуро отвечает она.

— Да неужели?

— Ага. И вообще, на что это вы намекаете, доктор Соло? Я очень серьёзно отношусь к рекомендациям по санитарным нормам окружающей среды и безопасности, и… что ты…

Рей такая лёгкая, что он может одной рукой держать её за талию, пока сражается с ней, чтобы снять гольфы. Она неслабо отбивается, и завтра у него наверняка появится парочка синяков, но когда ему, наконец-то, удаётся это сделать, Рей уже вовсю задыхается от смеха. Бен гладит её маленькие идеальные ножки и кивает.

— Что ж, ты была права.

Тяжело дыша, она одаривает его суровым взглядом.

— Твои ноги весьма чудовищны.

— Чего?! — ахает она и, высвободившись, вскакивает, толкая его в плечо с такой силой, что он оказывается на спине под ней. Она почти ничего не весит. Рей такая маленькая, но занимает так много места в его голове. — Возьми свои слова обратно.

— Ты сама это сказала.

— Возьми свои слова обратно! У меня милые ножки.

— Омерзительно милые.

Её тёплое дыхание согревает его щёку, когда она заливается смехом.

— Что за чушь?

— Так и есть. Вроде бы было какое-то немецкое слово. Мило до омерзения.

Она прикусывает его за губу немного болезненно, а Бен… ему остаётся лишь только то, что у него лучше всего получается рядом с ней — полностью терять над собой контроль и требовать больше, чем имеет на то право, больше, чем она, возможно, может ему дать. Он переворачивает её и накрывает собой, превращая укус в поцелуй, или, может, это делает Рей, ведь именно она проводит языком по месту своего укуса.

Он должен попросить разрешения. Уместно ли это. Бен так и собирается поступить, но как же легко поддаться её рукам, которые обвивают его шею и тянут вниз; она тёплая, мягкая, пылкая, окутанная их общим запахом от самого неземного и умопомрачительного секса, которым он когда-либо занимался. Бен думал, что секса в его жизни было достаточно, чтобы точно знать — ему это больше неинтересно. А потом, спустя более десяти лет, появилась Рей.

Ничего он не знал.

Она вся липкая по его вине. Он должен отнести её в душ и отмыть, позаботиться о ней, но понимает — единственное его желание, чтобы она такой и оставалась. Испачкать её ещё больше. Но позволит ли она трахнуть себя ещё раз? Если ей хорошо с ним, он кончит раз десять подряд и всё равно не сможет держать себя в руках больше пяти минут. Как опрометчиво было впустить Рей в свою жизнь. Просто пиздец.