— Рон, — позвала она и нахмурилась, когда он не обернулся, — с днем рождения.
Неделю спустя.
Драко уже позабыл, каково ощущать на коже тепло солнечных лучей.
Февраль закончился, настал март и принес с собой весеннюю погоду. Он сидел на своем привычном месте, на каменных ступенях крыльца, и старался не обращать внимания на раздражающие голоса Блетчли и Девис, которые устроили излишне громкую размолвку. Рассеянные мысли привели его к пониманию того, что он находился здесь уже больше месяца; проживал в доме Андромеды в компании слизеринцев-отступников. Целый месяц без Грейнджер.
Долбаный месяц.
Мнение о том, что время лечит все раны, не распространяется на шрамы юных влюбленных, разлученных раньше срока. Драко до сих пор ощущал себя таким же разбитым, как и в тот день, когда Грейнджер прощалась с ним, перекрикивая дождь, а после отправила сюда.
Он дрейфовал между моментами опаляющего гнева и убийственного оцепенения, что заставляли кости вибрировать в теле. Он дистанцировался от других, предпочитая коротать время вне дома, и вовлекался в обсуждения, когда решал, что одиночество подобралось к нему слишком близко; однако в какой-то момент он обнаружил, что все больше и больше взаимодействует с остальными.
После ухода Теда Андромеда почти не спала; так же, как и Драко. Иногда они пересекались на кухне, где коротали одинокие часы в ожидании рассвета. Потягивали остывший кофе, обменивались парой предложений; пусть ни один никогда не признается, но их странный установившийся порядок приносил обоим некое подобие утешения.
Но не только компания тетки помогала Драко сохранять здравость рассудка.
В послеобеденное время он играл с Тео в Магические шахматы, к ним часто присоединялся Блейз, если Лавгуд не было рядом, как, например, последнюю неделю. Словно услышав эту мысль, на крыльце появился Забини; настежь распахнул дверь, и та с содроганием ударилась о стену, затряслась на петлях.
Он сделал несколько тяжелых шагов и остановился прямо за Драко; палочка была крепко зажата в дрожащей руке. Он сделал еще несколько нервных шагов из стороны в сторону, поднял руку и швырнул невербальное заклинание в одну из яблонь. Та взорвалась с пронзительным треском и обратилась в пепел, который осыпался на землю, подмигивая красными и оранжевыми искрами.
— Полегчало? — спросил Драко.
— Нет, — выплюнул Блейз, медленно поворачиваясь. — Чувствую, словно убил невинного.
Не сумев придумать ответ, Драко молча изучал Забини: на челюсти виднелась недельная щетина, губы потрескались, опухшие глаза были воспалены.
Бессонница никогда не останется незамеченной. Она вгрызается в твою внешность.
Драко наблюдал, как на Блейзе сказывается долгое отсутствие Лавгуд, и увиденное заставляло его чувствовать себя некомфортно, ведь тот всегда оставался самым разумным, в то время как Тео имел неустойчивый характер, что приводило к частым вспышкам гнева. Себя же Драко относил к чему-то среднему.
— Я свихнусь от этих двоих, — сказал Блейз охрипшим голосом, снова расхаживая взад-вперед. — Орут друг на друга, словно пара малолеток, и уверен, даже причины не помнят.
— Они скоро успокоятся...
— Еще и Тео бесит.
— Забини, присядь. От твоего хождения меня укачивает.
— Прошло семь драных дней, Малфой! — выпалил он. — Семь! Обычно она уходит на три, ну, максимум на четыре. Что-то случилось...
— Блейз, успокойся.
— Черт, Малфой, не говори мне успокоиться! — выплюнул он. — Ты понятия не имеешь...
— О чем? — оборвал Драко, сощурившись. — Думаешь, семь дней — это много? А как насчет долбаного месяца!
Блейз замешкался.
— Ты о Грейнджер? — спросил он циничным тоном. — Это другое.
— Нет, не другое.
— Ты, наконец, признаешь, что любишь ее? — произнес он с вызовом.
Драко отвел глаза, уставившись на все еще дымящиеся остатки яблони.
— Спроси меня снова, когда случится что-нибудь хорошее. — Он закрыл глаза. — Спроси меня в тот день, когда никто не погибнет.
Этим же вечером Луна вернулась и сказала включить радио, бессвязно бормоча о чем-то под названием «Поттеровский дозор».
Блейз побрился.
Драко надел пальто, что подарила ему Грейнджер, и уничтожил две яблони.
Еще одну неделю спустя.
Ей снился сон, в котором кричали люди; она не могла ни пошевелиться, ни моргнуть.
Откуда-то сзади слышались голоса Драко, Гарри и Рона, они звали ее по имени, но она не могла повернуть голову, чтобы отыскать их. Кровь падших покрывала ее ноги подобно до ужаса прекрасному паразиту. Во сне она приказала себе перевернуться или сдвинуться с места, но все было бесполезно, поэтому она перестала сопротивляться и стала прислушиваться к голосам.
— Как думаешь, Гермиона стала себя как-то странно вести?
Это был голос Рона, он звучал ясно и близко. Она сосредоточилась на этом голосе, и вопли умирающих стали ослабевать, сон покидал ее.
— О чем ты?
Гарри. Ей удалось моргнуть, после чего окружение превратилось в знакомую палатку. Всасывая воздух сквозь зубы и отряхивая волнительные остатки кошмара, она осмотрелась в поисках ребят и обнаружила возле входа их тени, мерцающие за тканью. Они находились снаружи, Гермиона слышала отрывистый треск костра, когда прислушивалась, пытаясь уловить их разговор.
— Она... — Рон вздохнул. — Она очень тихая, постоянно читает свои книги.
Гарри хмыкнул.
— Как по мне, это нормально для Гермионы...
— Она не разрешает мне прикоснуться к ней, — выпалил Рон, и Гермиона нахмурилась, лежа на подушке. — И я не о том, чтобы... ну, знаешь, этом. Она не дает обнять, даже не остается наедине.
— Может, она пытается сосредоточиться на поиске крестражей, — предположил Гарри. — Ты же знаешь, в кого она превращается, когда полностью отдается чему-то.
— Нет, здесь дело в другом, — возразил Рон. — Как думаешь, она может все еще злиться из-за Лаванды? Ну, знаю, я облажался тогда... но я подумал, после того, что случилось на свадьбе Билла и Флер...
— Умоляю, не нужно подробностей.
— ...что теперь у нас все хорошо, — быстро продолжил он. — Что теперь мы будем вместе и все такое, как парень и девушка. Вроде того.
Гермиона поморщилась и прикрыла глаза; слова Рона терзали ее совесть.
— Может, она чем-то расстроена, например, ситуацией с родителями, — услышала она неуверенное предположение Гарри. — Ты можешь просто ее спросить?
— Я обязательно ляпну что-нибудь глупое и все испорчу. Спросишь ее вместо меня, а?
— Рон, не уверен, что это хорошая идея. Я совсем не хочу в это лезть...
— Скорее всего, она поговорит с тобой обо всем, — продолжал настаивать Рон. — А если это сделаю я, то она явно придумает какое-нибудь оправдание и уйдет. Отвечаю, она не останется со мной наедине.
— И с чего ты решил, что она откроется мне?
— Ну, вы же двое делитесь всяким таким. Ты сам сказал, что вы как брат и сестра.
— Да, но...
— Прошу, дружище, — сказал Рон, и сердце Гермионы сжалось от отчаяния в его голосе, — хотя бы попробуй, а потом я, может, мог бы...
— Подожди немного, — Гарри пробормотал так тихо, что она едва расслышала. — Она может быть еще расстроена тем, что мы бросили ее в Хогвартсе.
— Нет, здесь дело в другом.
— Дай ей немного времени, Рон, — сказал Гарри твердым голосом. — Сейчас все ведут себя немного непривычно, время такое. Наверное, в Школе что-то случилось, вот она и думает об этом. Что-то вроде истории о Снейпе. Наверное, там не только это произошло.
— Ага, например, она больше не видит во мне парня, — пробормотал Рон настолько тихо, что Гермионе пришлось напрячь весь свой слух. — Может, теперь ей нравится кто-то другой.
Она сделала резкий вдох и не спешила выдыхать, оставаясь максимально тихой, когда голоса парней утихли. Ее пульс слегка ускорился; Гермиона спохватилась — неужели она как-то выдала свое бодрствование.
— Рон...
