Судя по чернильному оттенку неба, время близилось к пяти утра. Малфой, одетый в подаренное Грейнджер пальто, сидел на переднем крыльце, вдыхая слабые остатки ее аромата, периодически взмахивал волшебной палочкой, возобновляя согревающее заклинание, что защищало его от морозного воздуха.

Здесь мало чем можно было себя занять, разве что размышлениями; его мысли всегда были беспокойными подобно штормовому морю. И сегодняшняя ночь ничем не отличалась.

Он не услышал звука открывшейся двери.

— Доброе утро, солнышко, — шутливый тон Тео нарушил тишину; Драко бросил на Нотта холодный взгляд, когда тот присел на ступенях рядом. — И почему ты не прячешься в теплой постельке?

— Вероятно, по той же причине, что и ты.

— Красота утреннего леса?

Драко нехотя усмехнулся.

— Не совсем. Просто... мысли не дают заснуть.

— Ах, это, — Тео кивнул. — Здесь едва ли лучшее место, чтобы предаваться сладкому сну, Малфой. Я бы сказал, что позже тебе полегчает, но если бы это было правдой, я бы не ошивался здесь с тобой в такую рань.

— Великолепно.

Тео постукивал пальцами по коленям.

— Так ты действительно сменил сторону?

— Сидел бы я здесь, будь это не так?

— Твоя правда, — признал Тео. — И как ты объясняешь свою внезапную любовь к магглорожденным? Я видел твой взгляд, когда на днях произнес «грязнокровка».

Драко вздохнул и закрыл глаза.

— С нашей последней встречи многое изменилось.

— Разъяснишь?

— Не сейчас, — он покачал головой. — Разве я могу объяснить тебе то, чего сам не понимаю?

Тео фыркнул и закатил глаза.

— Это лишь поэтический способ сказать мне не лезть не в свое дело.

— Тогда не лезь не в свое дело, — Драко пожал плечами. — Почему ты такой придурок, Тео? Когда-то мы дружили...

— Да, но как ты заметил, многое изменилось, — немного холодно произнес Тео. — У каждого есть эти драные секреты, и Блейз, и Майлз с Трейси внезапно воспылали любовью к магглам. Черт, даже ты...

— Я не воспылал, — перебил он. — Я... растерян, как и ты.

— Откуда тебе знать, что я чувствую?

— Я видел вас с Тедом. Ты не испытываешь к нему ненависти, а он магглорожденный.

Тео потер руки и опустил взгляд.

— Тед отличный мужик, — нехотя начал он. — В свою первую неделю в доме я влил в себя темное зелье, что стащил у отца. Я был зол и... хотел, чтобы все закончилось.

Драко перевел на него взгляд.

— Ты хотел покончить с собой?

— Не знаю, — тихо сказал он, закрыв глаза, — я был в курсе, что зелье опасно, но я так злился. Оно буквально начало пожирать меня изнутри, было чертовски больно. Тед нашел меня, промыл желудок и оставался рядом на протяжении шести часов, стараясь исправить все повреждения. Я попросил его никому не рассказывать о случившемся, он так и сделал. — Замолчал, склонил голову на бок. — За день до этого я назвал его грязнокровкой.

Повисшее молчание словно остановило время, запрещая сделать даже вдох; Драко ощутил всю тяжесть его тоски, и не смог подобрать слов, что были бы приемлемы после признания Тео. Малфой задумчиво нахмурился, нерешительно поднял руку и в успокаивающем жесте похлопал Тео по спине.

Нотт цинично приподнял бровь.

— Если хоть попытаешься меня обнять, мало не покажется.

— Я не собирался тебя обнимать, кретин...

— Не сомневаюсь. — Тео насупился. — Мы закончили этот ненужный и жалкий разговор?

— Похоже на то, — ответил Драко и нахмурился, когда Тео встал со ступенек, чтобы вернуться в дом. Взволнованно выдохнув, Малфой бросил через плечо: — На всякий случай, Тео, я до сих пор считаю тебя другом.

— Мне стоит станцевать от счастья?

— Я... Если тебе нужно будет чем-либо поделиться, можешь обратиться ко мне, ясно? — легкомысленно предложил он. — Я знаю, как все происходящее выносит мозг. Уж поверь.

Тео заколебался, откашлялся.

— Уяснил, — пробормотал он, теребя дверную ручку. — Это взаимно.

Гермиона аппарировала в Сент-Джеймсский парк.

Она хорошо знала эту местность и была достаточно осторожна, чтобы остаться незамеченной, выбрав небольшую группу деревьев на пересечении улиц Мэлл и Хорс-Гардс Роуд. Площадь Пикадили находилась примерно в десяти минутах ходьбы, поэтому Гермиона стремительно направилась к месту встречи, следуя заранее запланированному маршруту. Гул транспорта и городские звуки давили на слух; она склонила голову, чтобы избежать взглядов компании, идущей навстречу.

В любой другой день она бы задержалась, чтобы полюбоваться искусным архитектурным решением зданий на Карлтон Хаус Террас, но она, не уделив внимания даже королевским строениям, двинулась дальше, пересекая Пэл Мэл. По мере приближения к сердцу Лондона, поток пешеходов увеличился, поэтому она плотнее сжала палочку в кармане, вспоминая совет Грюма.

Постоянная бдительность.

Двигаясь вверх по Ватерлоо и Риджент Стрит, она сощурилась, когда заметила яркую рекламу на Площади, бросающую на тротуары красные, голубые и зеленые отсветы; увидела статую. Она позволила себе небольшой вздох облегчения, когда приблизилась к монументу быстрыми шагами; взгляд метался во всех направлениях, выискивая вспышки рыжих волос или блики света, отражающиеся в очках.

Как и следовало ожидать, вокруг слонялось много людей, они обходили друг друга, сталкивались и расходились каждый в свою сторону или же усаживались на ступенях у основания статуи: европейские туристы, вовсю фотографировавшие город, подвыпившие студенты, которые давно сбили режим сна, занятые профессионалы, спешившие в офисы по причине поджимающих сроков. Гарри и Рона видно не было.

Она остановилась и скрестила руки, чтобы побороть холод, принялась изучать статую, тревожно размышляя — вдруг она неверно истолковала послание. А если ребята не так запомнили время ее рождения? Если Хедвиг доставила послание не в тот день? Вдруг письмо было перехвачено, или это была приманка, и она попалась в ловушку, как последняя дура?

Она посмотрела на часы. Тридцать пять минут пятого.

Пунктуальность никогда не была их сильной стороной; черт, приди Гарри и Рон на пять минут позже, посчитали бы, что явились слишком рано, но риск попасться вскармливал сомнения, а после и паранойю, что проберется под кожу раньше, чем вы заметите. Она почти решилась отказаться от плана, как вдруг интуитивно что-то почувствовала, бросила взгляд в сторону и уставилась на две фигуры, идущие в ее направлении.

Не было никаких знакомых рыжих волос Уизли, вместо них были темно-каштановые. Не было и очков, черные волосы превратились в русые. Цвет обоих лиц немного изменился. И никаких веснушек.

Но она узнала бы их где угодно.

На миг Гермиона замерла, но потом ринулась в сторону парней; слезы облегчения покалывали глаза, когда она бросилась им в объятия. Ребята бежали ей навстречу, расталкивая лондонских полуночников. Она обняла их и расслабилась в захвате двух пар рук, неловко обнимающих ее в ответ. Они стояли так на протяжении нескольких минут, наполненных миром и тишиной, пока Гермиона не отстранилась и не ударила каждого ладонью в грудь.

— Ай! — проворчал Рон. — Миона, какого...

— Только попробуйте меня еще хоть раз бросить! — отрезала она, отталкивая их руки. — Я убить вас готова!

— Я же говорил, что она разозлится, — пробормотал Гарри с легкой усмешкой.

— Совершенно верно, я злюсь! — выругалась она. — Я месяцами вас не видела...

— Мы тоже по тебе скучали, — сказал Рон мягким голосом, и Гермиона увернулась от его попытки приобнять ее за плечи. Он бросил на нее уязвленный взгляд, и укол вины пронзил ее грудь. — Что случилось, Гермиона?

— Ничего, — она вздохнула, избегая его взгляда. — Я просто... Скоро рассветет. Нужно выдвигаться. Где вы остановились?

Парни обменялись неуверенными взглядами.

— Ну, — пробормотал Гарри, — это долгая история. Мы вроде как часто переезжаем. Подумали, что больше всего подойдет местность в отдалении от городов, но нам не так уж много известно. Как назывался лес, в котором вы бывали с родителями?