Негодовать из-за неотвратимости содеянного он будет завтра.
Гермиона проснулась с ломотой во всем теле и ощущением нежности между бедер, что была на грани боли и удовольствия. С припухшими от наплыва страсти губами и вкусом слизеринца на языке она продрала глаза; место рядом с ней все еще хранило тепло его тела. Она ожидала его ухода, поэтому, когда ее сонный взгляд упал на его силуэт в свете оконного проема, она оказалась весьма удивлена.
Она тихо села и оценивающе посмотрела на него: на бледном лице застыло задумчивое и хмурое выражение. Он смотрел в окно. Он был полностью одет; потирал подбородок и выглядел слишком погруженным в свои мысли, чтобы заметить, что она уже проснулась.
— Я думала, ты уйдешь, — нарушила тишину хриплым голосом.
Драко даже не посмотрел на нее.
— Это кажется бессмысленным, ведь ты можешь зайти в мою комнату, когда тебе вздумается, — безапелляционно произнес он.
Гермиона глубоко вздохнула, завернулась в простыни и, встав с кровати, медленно направилась к нему, понятия не имея, что собирается делать дальше. Когда она оказалась достаточно близко, то смогла заметить, что за окном было белым-бело от снега, что в скором темпе кружил в воздухе. Она резко выдохнула от удивления и робко улыбнулась; в этот момент Драко рассматривал ее и боролся с желанием утащить назад в постель и продолжить запретную активность. Комната была наполнена тяжелой смесью запахов, подобных афродизиаку; что-то в ее невинной улыбке задело его.
— Какого хрена ты так счастлива? — резким тоном спросил он, уперся подбородком о костяшки пальцев, пытаясь выглядеть незаинтересованным.
— Снег идет.
Он приподнял бровь.
— И?
— Я так ждала снега, — мягко произнесла она.
Она стояла так близко, что он, если бы захотел, мог бы протянуть руку и прикоснуться к ней. Но он удержался. Даже несмотря на то, что это было так соблазнительно. Грейнджер подходил утренний посткоитальный вид: волосы были растрепаны, а щеки горели; как только он увидел отметины, оставленные на ее шее, сразу же почувствовал, как начал возбуждаться. Он оторвал от нее завороженный взгляд и плотно сжал челюсти, намеренный сказать все, что должен был, и убраться из комнаты.
— Слушай, Грейнджер…
— Ты… сожалеешь об этой ночи? — беспокойно перебила она, теребя простынь.
Он съежился, потому что не знал, как ответить на вопрос.
— А ты? — спросил он.
Гермиона облизала губы.
— Нет, не сожалею, и я… думаю, что и ты тоже.
— Неважно, — пробормотал он и отвел взгляд. — Этого не должно было случиться сейчас, и не случится впредь.
— Не должно было?
— И не случится, — быстро добавил он. — Это не может…
— Почему? — смело спросила она, раздраженная его отступлением. — Потому что я магглорожденная?
— Грейнджер…
— Ты сам знаешь, что больше не смотришь на меня с отвращением, — спокойно продолжила она. — Вообще-то, даже наоборот…
— Чего ты хотела этим добиться? — прямо спросил он. — Ты знаешь, кто я такой…
— Да, знаю, — согласилась она, — и я знаю, что на самом деле ты не так уж веришь в весь этот мусор, иначе прошлой ночи не было бы…
— Прошлая ночь была явным доказательством того, что это место вытворяет с моим рассудком…
— Прекрати! — зло бросила она. — Прекрати прикрываться обстоятельствами. Это просто жалко! Ты прекрасно осознавал все, что делал!
— Как и ты!
— Я этого и не отрицаю! — прокричала она. — Я для тебя ничего не значу?
Он заскрежетал зубами и пригвоздил ее ледяным взглядом. Одному Мерлину известно почему, но этот вопрос до крайности раздражал.
— Ты не понимаешь, да? — глумливо улыбнулся. — Теперь я один из них…
— Из кого?
— Я чертов предатель крови! — заорал он, резко вскакивая с места. — Я забил на свою семью, так что даже не смей спрашивать, что я к тебе чувствую!
Гермиона, пораженная его вспышкой, выдохнула; они стояли в паре сантиметров друг от друга, ни один из них не шевелился. Шок и ярость заплескались в глазах Драко, когда он осознал, в чем только что признался, и он был готов отдать что угодно, лишь бы вернуть свои слова назад. Она протянула руку, чтобы прикоснуться к его щеке, но он из принципа оттолкнул ее, отказываясь быть одураченным еще больше.
— На хер все, — проворчал он и направился к выходу. — Больше я таким не занимаюсь.
— Драко, погоди, — окликнула Гермиона, задерживая его, пока тот не добрался до двери. — Я… Прости, но я не смогу жить с тобой под одной крышей после случившегося, если ты будешь продолжать себя так вести.
Он почувствовал, как боль сковала грудь.
— Что это значит?
— Если… если ты действительно хочешь все закончить, — заикаясь, продолжила она грустным голосом, — тогда я поговорю с МакГонагалл, чтобы она нашла для тебя другое место. Я… больше так не могу. Не после того, что было между нами.
Другое место? Без нее?
От одной этой мысли он почувствовал тошноту. Все изменилось, и не было пути назад; он видел ее обнаженной и раскованной, и, нравилось им это или нет, они подарили друг другу частичку себя. Даже когда сойдут синяки на его плечах и исчезнут следы укусов, воспоминания навсегда останутся с ним; четкие и ясные, готовые напомнить о себе в любой угодный ему момент. Вся проблема была в том, что он желал еще больше воспоминаний, но, Мерлин свидетель, этим утром его гордость достаточно пострадала.
— Полагаю, мой ответ нужен тебе прямо сейчас?
Он услышал, как она шмыгнула носом.
— У тебя есть выходные, — тихо произнесла она. — Ответ мне нужен к понедельнику.
Гермиона смотрела, как он распрямил плечи и открыл дверь, покидая ее наедине со свидетельствами их близости: смятые простыни и запах похоти, насыщающий воздух. Она присела на подоконник и, смахнув слезы, в тщетной попытке избавиться от ощущения полной уязвимости начала считать снежинки.
Она знала, что у него к ней были какие-то чувства; он сам себя выдал. Его нежность прошлой ночью заставила ее чувствовать себя защищенной; но она знала, насколько он может быть упрям. Она нисколько не была уверена, предпочтет ли он остаться или решит, что их связь зашла слишком далеко, но она точно знала, что, если он уйдет, это опустошит ее. Она почти пожалела о своем ультиматуме, но она отказывалась видеть его каждый день и чувствовать себя отвергнутой и использованной, а затем выброшенной по причине его разбитой гордости.
Если он предпочтет остаться, для нее этого будет достаточно.
К воскресному вечеру Драко был готов сойти с ума.
Грейнджер ушла субботним утром, спустя не более часа после того, как высказала ему свое мнение об их дальнейшем общении, и до сих пор не вернулась. Он понятия не имел, где она провела ночь; в какой-то момент он поймал себя на мысли, что переживает, не случилось ли с ней чего. Но логика все расставила по местам: он понял, что в таком случае МакГонагалл уже нанесла бы ему визит; хотя даже несмотря на это его озабоченность ее состоянием полностью отрезвила его.
Было бы разумно принять предложение Грейнджер сменить эту тюрьму на новую и уйти в завязку от одержимости ею, но в реальности он даже не рассматривал такой вариант. Каким-то способом ей удалось перестать быть наиболее раздражающим аспектом этого ада, и стать той причиной, по которой ему все еще удавалось сохранять здравый рассудок. Он знал, что без нее он разобьется словно морская волна об утес. Он желал снова к ней прикоснуться; он жаждал этого, хотя по-прежнему понятия не имел почему.
Просто это… имело смысл.
В итоге он пришел к заключению, что это являлось побочным результатом его изоляции, и, если Грейнджер необходима ему, чтобы не потерять рассудок, так тому и быть. Как только он обретет свободу, все вернется на круги своя, и никто и никогда не узнает о его постыдном поведении.
Все, что происходит в этой комнате, остается между нами.
Он услышал, как открылась и закрылась входная дверь, прислушался к красноречивым шагам своей ведьмы, когда та зашла в спальню; он мог распознать ее замешательство. Затем она вышла из комнаты и направилась в ванную; включила душ. Знакомый шелест спадающей одежды возродил воспоминания о пятничной ночи, и перед глазами встали образы синего платья и оливковой кожи.
