====== Глава 16. Снег ======
Саундтрек:
Counting Crows — I am Ready
Natalie Merchant — My Skin for
Губы Драко все еще были влажными от ее поцелуев.
Он упал на диван, закрыл глаза, обрамив лицо потными ладонями; он ощущал окутывающий его холод. Малфой понятия не имел, то ли его трясло от этого холода, то ли от болезненных угрызений совести, рвущих грудь на куски; он был полностью потерян. Вопреки своей постоянной уверенности в том, что Грейнджер и это место разрушают его разум, он осознал, что ее присутствие на самом деле исцеляет беспокойные мысли, которые гудят в голове. Двадцать дней ее молчания стали для него пыткой, а одиночество привело к большим сомнениям в вопросе крови и в том, чего же он желает от Грейнджер.
Теперь отголоски слов отца почти не были слышны, а предвзятость Драко к магглорожденным начала исчезать и стала как никогда хрупка — едва слышный шепот на краю сознания. Его злило и пугало то, какое влияние Гермиона оказывает на принимаемые им решения, но так же он тонул в облегчении, которого не мог понять. Целовать и прикасаться к ней — подобно испытывать невероятное чувство покоя; и пусть он ощущал себя абсолютно растерянным, это казалось… приятным. Он бы сравнил ощущения с блаженством утопающего, и он определенно тонул.
Она просто бросила его здесь; разочарование трещало под кожей и боролось с рассекающими разум образами Гермионы и Корнера. На задворках его потрепанного сознания он знал, что Грейнджер не врала, когда говорила, что они с Рейвенкловским придурком не более чем друзья; но ревность все равно пожирала Драко заживо. Каждый раз, когда воображение услужливо подкидывало очередную картинку Грейнджер и Корнера, Малфоя накрывала волна убийственной ярости; но что он мог поделать? Ничего, кроме как томиться в ожидании.
Он сжал виски, как только новая волна негодования накрыла его, и почувствовал желчь, что застряла поперек горла. Тело завибрировало от глубокого гортанного рыка; он заставил себя остаться сидеть на диване, зная, что, вероятнее всего, начнет вгонять кулак в стену, пока не разобьет костяшки, если поднимется со своего места.
Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как она покинула его, наверное, всего пара минут, но казалось, что минул не один наполненный одиночеством час.
Его поведение всегда было таким… вышколенным и дисциплинированным, но хватило одного короткого мига, проведенного с ней в одной комнате, и он полностью отдавался во власть своей ярости, и это ужасало его. Контроль для него был жизненно важен; но прямо сейчас он мог бы сорваться и сотворить нечто безрассудное. В голове была пустота, которую некогда заполняли его предрассудки и которая теперь постепенно заполнялась ею.
Ее словами.
Ее образом.
Ее запахом, ее улыбкой, ее вздохами.
Грейнджер…
Он вскинул голову, как только открылась дверь; из легких пропал весь воздух, когда он понял, что она вернулась. Ее дыхание было беспорядочным, лицо покрывал румянец, волосы вернулись к своему обычному состоянию и теперь идеально обрамляли ее лицо. Ее грудь вздымалась, глаза были широко распахнуты — весь вид выражал растерянность. Но она выглядела так соблазнительно. Подол небесно-голубого платья слегка колыхнулся в его сторону, и Малфой в ту же секунду вскочил на ноги; он действовал по наитию.
Они смотрели друг на друга из разных углов гостиной, нерешительность и напряжение между ними можно было резать ножом; Драко старался не забыть, что стоит держать себя в руках. Он был способен надумать лишнего, ведь Грейнджер могла вернуться лишь потому, что забыла что-либо, и тогда для его разрушенных надежд уже не найдется никаких оправданий. Но по испугу, исказившему ее прекрасные черты, он мог сказать, что она вернулась по одной определенной причине; узел волнения и тревоги туго скрутил его внутренности.
Ноги сами сделали шаг в ее сторону.
Ему нужно было добраться до нее до того, как она переоценит ситуацию и снова сбежит, в очередной раз покидая его томиться в своей тени. Весь вечер он пытался подавить жажду обладать ею, и, возможно, если бы им удалось хоть… принять неизбежные искры, он сможет вывести ее из своего организма, тем самым покончив с иррациональной слабостью по отношению к ней.
— Я… понятия не имею, что здесь делаю, — пробормотала Гермиона, как только он остановился перед ней.
Драко изо всех сил старался не наброситься на нее; дотронулся до щеки, очертил большим пальцем линию губ. Он почувствовал, как она тяжело сглотнула, и отвел взгляд; ступил ближе. Он мог вообразить, какая внутренняя борьба происходит сейчас за ее трепещущими веками. Гермиона разомкнула губы, и он затаил дыхание.
— Я только… — нервно всхлипнула, — мне нужна лишь одна ночь, чтобы…
— Одна ночь, — согласился он ради сохранения собственного рассудка; и стремительно преодолел последние разделявшие их сантиметры.
Побежденный вздох защекотал его миндалины, когда он обрушился на ее губы: на вкус она была как черника и обещания, и это опьяняло. Он ощутил похотливый толчок внизу живота и жадно набросился на нее, избавляясь от всего нетерпения, с которым она его покинула. Он с одержимостью сжал ее талию, заставляя оставаться на месте, убеждаясь, что на этот раз она не сбежит; не покажет ему ни единого признака, что намеревается сбежать.
Действия и поцелуи Гермионы были робкими, но у него не осталось сомнений; она встречала его страсть с идеальным темпом, от которого голова шла кругом. Она обрамила ладонями его лицо, а затем запустила пальцы в светлые волосы, что позволило притянуть его еще ближе. Годрик, прекрасные затуманившие рассудок вещи, что он вытворял с ее губами, были такими волнующими.
Она понятия не имела, откуда взялась храбрость: Гермиона провела ладонями вниз по груди Малфоя и нырнула ими под черный свитер. Пальцы пробежались по обнаженной коже, задирая ткань; Драко прервал поцелуй, чтобы помочь ей: резко стянул одежду через голову и отбросил в сторону.
Несколько секунд Гермиона блуждала взглядом по его обнаженному торсу. Он был подобен завораживающей тени лунного света; не слишком мускулистое или худое, просто красивое тело, которое так и манило к себе, умоляя о прикосновении.
Она едва успела вздохнуть с обожанием, как они снова целовались — быстро и беспорядочно, словно любовники, которые знали о коротком веке, что был им отведен. Она пробежалась своими пытливыми руками по его груди, чувствуя, как он зарычал и сильнее обнял ее за талию. Она сжала бедра, когда внутри все сжалось от чувственного напряжения; в ушах отдавался грохот сердца.
Драко быстро развернул их и, стараясь не разорвать поцелуя, неуклюже начал перемещаться в сторону спальни Гермионы. Грейнджер охнула ему в рот, когда он с силой прислонил ее к двери спальни, прикусив нижнюю губу. Изумленный вздох сорвался с ее губ, когда он переключил свое внимание на ее шею, нежно посасывая чувствительную кожу, вызывая мечтательную дрожь, что вальсировала по ее спине.
— Пароль, Грейнджер, — задыхаясь, прохрипел он.
Она моргнула и постаралась собраться с мыслями.
— Живоглот, — бросила она, и Драко придержал ее, когда дверь отворилась.
В комнате было темно; свет исходил лишь от проницательного свечения цепких лучей лунного света, и она позволила им поглотить себя. Создавалось ощущение защищенности; безопасное место, пригодное для хранения опасных секретов и запретных фантазий; она склонила голову Драко и снова поцеловала его, надеясь, что он проглотит отголоски ее упрямых сомнений.
В ее позе Драко видел испуг, но как только он плавно провел ладонями по ее спине, почувствовал, как ее напряжение исчезает; это поощрило его стащить бретели платья с плеч Гермионы. Темно-синий материал упал к ее ногам; Малфой заметил, что она снова застыла, и нахмурился.
Он отстранился, выразительно посмотрел на Гермиону и, не сдержавшись, провел затуманенным взглядом по ее телу. Он стоял и впитывал ее образ; внутри все сжалось и он почувствовал, как кровь прилила к паху. Да, он фантазировал о ней почти каждое жалкое утро, склонившись над раковиной, правда, он явно недооценивал ее внешность. Она оказалась более женственной и обольстительной, чем на тех картинках, что наколдовало его воображение; облаченная в практичный комплект голубого белья, простого, но не умаляющего линии и изгибы, что заставляли глаза гореть. В тусклом свете ее оливковая кожа и смуглое лицо были подобны ирису; и на какой-то момент он застыл в совершенном благоговении.
