Нимфадора нахмурилась.

— Он тебе не нравится? Я думала…

— Я тоже так думала, — призналась она, — но я решила, что нам лучше остаться друзьями. Он… нравится мне не настолько…

Тонкс усмехнулась и понимающе похлопала Гермиону по спине.

— Никто не заставляет тебя любить Рона. Нет — так нет…

— Ваши с Ремусом отношения… многие не одобрили? — осторожно спросила Грейнджер. — Из-за того, насколько вы разные.

— Многие поспешили нас осудить, — задумчиво произнесла Тонкс, — и Ремуса это заботило больше, чем меня. Но да, у нас были стычки с любопытными негодяями, которые не могли найти лучшего применения своему времени.

— Ты когда-нибудь сомневалась в своих чувствах?

Тонкс вздохнула и задумчиво похлопала себя по коленям.

— Я знала, что люди не сочтут это нормальным, — призналась она спустя какое-то время. — Наверное, проще было бы иметь отношения с ровесником, но это не тот вопрос, в котором ты можешь выбирать. Все происходит само собой.

Гермиона склонила голову и нежно улыбнулась.

— Оно того стоило? — спросила Грейнджер. — Неодобрительные взгляды и…

— Да, черт возьми! — воскликнула она. — Слушай, во время разгорающейся войны, да еще и в ожидании ребенка, лондонские сплетники — это наименьшая из твоих забот. Плюс, если бы я проигнорировала свои чувства к Ремусу, то сожалела бы об этом до конца жизни.

Гермиона закусила нижнюю губу и задумчиво хмыкнула.

— Пожалуй, время слишком ценно, когда завтра может наступить конец света.

— Звучит немного пессимистично, — Тонкс дружелюбно подмигнула, — но ты права, жизнь слишком коротка. У тебя уже есть кто-то на примете, Гермиона? Боишься, что ребята не одобрят?

Грейнджер поджала губы.

— Вроде того.

— Я его знаю?

Твой двоюродный брат.

— Нет, — она покачала головой. — Он… учится на моем курсе и не очень нравится Гарри и Рону.

Не совсем ложь.

— Они переживут, — заверила ее Тонкс и пренебрежительно махнула рукой. — Так какой он?

Гермиона на миг задумалась, чтобы собраться с мыслями. Общение с Тонкс было настолько открытым и доверительным, что Гермионе приходилось быть осторожной, чтобы не взболтнуть лишнего.

— Он кретин, — выпалила она, отметив вспышку веселья в глазах Нимфадоры, — он неисправимый, сложный и совершенно не слушает ничего, что я говорю…

— Это типично для мужчин…

— Он груб, — Гермиона уже не могла остановиться, — упрям, жесток и холоден…

— Также весьма знакомо…

— А иногда он меня так злит, что единственное, чего мне хочется, так это придушить или швырнуть в него проклятием!

Тонкс прочистила горло, пряча смех, и с мудрой улыбкой на лице принялась изучать Грейнджер.

— Но?

Гермиона сглотнула и почувствовала подступающие слезы.

— Но он прекрасен, — грустно прошептала она, — совершенно растерян и до невозможного ужасен, но есть нечто, что я нахожу прекрасным. Не могу объяснить.

Было так странно и чудесно рассказать кому-то об этом; разумеется, она опустила все неприглядные подробности о своем слизеринском соседе. Нимфадора с сочувствием наблюдала за ней, заправляя за ухо пару прядей фиолетовых волос; она выглядела весьма довольной признанием Гермионы.

Если бы ты знала…

— Ты знаешь, что он к тебе испытывает?

Грейнджер сникла и опустила голову.

— Он сказал, что ненавидит меня…

— Вы когда-нибудь целовались? — продолжила осмелевшая Тонкс.

Гермиона почувствовала, как на щеках вспыхнул румянец.

— Несколько раз, — тихо пробормотала она, — но они были… импульсивными и недолгими…

— И кто кого поцеловал?

— Ну, — замялась Грейнджер. — Я… в первый раз, но потом он поцеловал меня дважды.

Тонкс игриво улыбнулась.

— Как по мне, звучит весьма многообещающе.

— Нет, — ответила Гермиона, разочарованно морща нос, — все намного сложнее. Когда я попыталась поцеловать его в последний раз, он меня оттолкнул, и я даже не знаю, действительно ли он мне нравится. Просто… есть то, что…

Грейнджер замолчала, и Тонкс ободряюще кивнула.

— Продолжай, — настояла она, — ты же знаешь, что можешь рассказать мне что угодно.

— Есть то, что причиняет мне боль, — закончила Гермиона дрожащим голосом. — Он постоянно… возводит между нами стену, и я не уверена, что смогу пробиться сквозь нее. Я пытаюсь, но каждый раз, когда думаю, что добилась чего-то, он все рушит; и я не знаю, остались ли у меня силы действовать дальше…

— Гермиона…

— Я все еще вижу проявления другого человека, — продолжила она, слезы текли по щекам, — и, думаю, это именно то, что меня… привлекает, но я…

— Гермиона, — снова перебила ее Тонкс, — это нормально. Похоже, что он немного запутался. Он изменится.

— Но что, если…

— Делай то, что чувствуешь для себя правильным, милая, — посоветовала она, и Гермиона вспомнила, как говорила похожие слова Драко. — Хочешь чая перед сном?

— Лучше горячий шоколад.

Драко сидел на холодном дощатом полу, рассеянно теребя остатки снежного шара, что оставила ему Грейнджер. Невольно порезавшись, он втянул воздух сквозь сжатые зубы и стал наблюдать, как на пальце выступает кровь. Он критично осмотрел красную каплю и вспомнил день, когда в ванной комнате было так много крови, и не только его; холодок пробежал по спине.

Кровь Грейнджер была точно такой же.

Настал момент чертового осознания, и он видел в этом причину каждого последующего затруднительного положения и прозрения, что наступило во время ее отсутствия. Сокрушительным фактом было то, что Грейнджер обладала всем, чем он восхищался: ум, здравомыслие, сила, а еще и то, что он не мог уловить. Она просто была… хороша.

Если бы я была чистокровной, но оставалась прежней личностью, ты бы с той же поспешностью отрицал все случившееся этим утром?

С тех пор, как она ушла, он беспрестанно думал над ее словами; каждая фраза, что заставила сомневаться в предрассудках, эхом отзывалась в его голове, но он крепко держался за надуманный шепот морали своей семьи. То, что когда-то казалось столь очевидным, теперь было ненадежным и размытым. Ему нравилось винить ее во всем, хотя он пришел к выводу, что в его убеждениях должны были быть некие бреши; но от этого не становилось легче.

Ты человек, Драко, и ты совершал ошибки, но я не могу тебя за это ненавидеть.

Он зажмурился. Ошибки… Астрономическая башня. Конечно, если бы он был полностью уверен, что принципы Волдеморта верны, ему было бы несложно справиться с этим заданием. Возможно, именно тогда он начал во всем сомневаться…

Знаешь, это лишь ярлыки. Слизерин, Гриффиндор. Чистокровный, грязнокровка. Это не определяет то, как нам жить.

Ей было легко говорить. Вместе с печально знаменитой фамилией ему достались ожидания, и она даже представить не могла, под каким давлением он жил. Малфой был уверен, что Поттер растрепал ей все о его падении в туалете в прошлом семестре, но это было лишь мелкой крохой от его смятения. Случалось, что он расшвыривался всеми известными ему невербальными заклинаниями и кричал, раздирая легкие. Блейзу и Панси доводилось видеть несколько приступов его слабости, но никто не наблюдал его подлинного краха. Даже до получения задания Драко находил себя вглядывающимся в свое отражение и размышляющим: жизнь полная ненависти — не слишком ли для него?

Для чего ты продолжаешь притворяться, если я единственная, кто тебя видит?

Потому что если он не будет этого делать, что ему останется? Он был лишен богатства, магии, статуса. Если он откажется от того, каким его создавали, он превратится в ничто.

Некоторые на это просто не способны, Грейнджер…

Но не ты…

— Твою мать, — прорычал он, пряча лицо в ладонях.

Ты попросил меня остаться. Я… я хотела остаться.

Он никогда еще никого так не целовал: подобно мятежному взрыву, что заставил его почувствовать себя свободным и раскованным. Он прекрасно знал, кого целует, знал, что ему не стоит к ней прикасаться, но в тот момент ему было все равно. При ближайшем рассмотрении, ему и сейчас было все равно. Поблизости не было никого, кто бы обругал его за подобные мысли, а так же за то, что он делал, идя на поводу у своих чувств...