— Мне жаль, что я буду отсутствовать несколько дней, — сказала она, пока Малфой не успел прокомментировать свою оплошность; Драко поймал себя на мысли, что перебирает пальцами, чтобы хоть как-то занять свои руки. — Я придумаю способ связаться со мной, если тебе что-нибудь понадобится.

— Я вполне способен прожить без тебя два дня, — моментально ощерился он, но мысль о том, что ее не будет поблизости, чтобы прогнать тоску, ранила его душу. — Чертовски жаль, что ты не съебываешься почаще.

— Может…

— В последнее время ты выглядела более… довольной, — внезапно произнес он и уставился на нее с подозрением. — Это бесит.

Гермиона нахмурилась и задумалась, была ли ее реакция на письмо Рона заметнее, чем ей казалось.

— Что заставило тебя думать, будто я стала счастливее?

— Это написано у тебя на лбу, — сказал он и закатил глаза. — И, если моя догадка верна, твоя подруга — одна из Ордена. Окажусь ли я прав, если предположу, что у вашей стороны успехи, и именно в этом стоит винить твое хорошее настроение?

— Ты же знаешь, я не могу с тобой это обсуждать…

— Отчего же? — возразил он. — Едва ли я смогу выйти через парадную дверь и вывалить все твои секреты тому, кто желает моей смерти.

Гермиона устало выдохнула и развернулась к нему лицом.

— Просто, по-моему, нам не стоит это обсуждать.

— Уверен, все остальные только об этом и говорят, — задумчиво пробормотал Малфой. — Чем же мы от них отличаемся?

— Тем, что мы действительно другие, Драко, — произнесла она грустным голосом. — Мы…

— …по разные стороны баррикад, — закончил он за Грейнджер и склонил голову, пряча взгляд.

Гермиона, озадаченная отзвуком меланхолии в голосе Драко, тоже наклонила голову, повторив его движение. Сегодня ночью он выглядел озабоченным; поток вопросов струился через его сознание, и он понятия не имел, на какой из них ответить первым. Она заметила, как в попытке удержать то, что бурлило у него в голове, на его скулах заходили желваки; мысли, что были спрятаны от ее глаз, а возможно, и от него самого. Она снова увидела эту невыносимую уязвимость: в неуловимом изгибе рта или беспокойных подрагиваниях пальцев; и в этот миг задумалась — когда она научилась так хорошо его читать?

— По разные стороны, — повторила она с горечью в голосе. — Ты по-прежнему считаешь себя одним из них, Драко?

Вот тот самый вопрос…

Он проглотил комок тревоги, застрявший в горле, и прикусил язык. Именно на этот вопрос он пытался ответить с тех самых пор, как был вынужден бежать от Волдеморта; как он мог находиться на стороне тех, чей предводитель желал похоронить его заживо? Этот вопрос зрел и становился лишь громче с тех пор, как Грейнджер начала овладевать его чувствами. Все полетело к ебаным чертям, и она казалась единственным постоянным и, он осмелился допустить такую мысль, положительным аспектом в его жалкой псевдо-жизни в заточении. Он мог бы питать отвращение к тому, как реагирует на нее и нуждается в ее обществе, но не было никакой возможности отрицать, насколько одно ее присутствие успокаивает его истерзанную душу.

Да простит меня Салазар.

Это было сильнее его. Она была первой и единственной, кто заставила Драко Малфоя сомневаться в своих принципах, что были привиты ему с самого детства. Как он мог слепо верить в сумасшедшие идеалы того существа, когда оно назначило цену за его голову? Как мог искренне верить, что магглорожденные были ничтожествами, когда Грейнджер являлась самой умной ведьмой в Хогвартсе за последние несколько десятилетий? Как он мог… Как он мог притворяться, что его предрассудки все еще весомы, и не важно, насколько ему хотелось, чтобы все именно так и обстояло?

— А ты? — отрешенно спросил он и вытащил из-под одеяла руку, на которой чернела метка. — Разве это не делает меня одним из них?

Гермиона хмуро посмотрела на уродливое клеймо на белоснежной коже и удивилась, поняв, что оно ее больше не беспокоит; по крайней мере, не у него. Возможно, дело было в более мягком тоне его голоса или защитной сутулости его плеч, но она почувствовала, как раздвигаются границы в общении с ее настороженным собеседником. Она подползла немного ближе и, потянувшись, с опаской провела кончиками пальцев по все еще воспаленной коже; почувствовала азарт, когда он тут же не одернул от нее руку.

— Эта метка не определяет того, кто ты есть, — мягко произнесла она, внимательно вглядываясь в его смущенное лицо. — Точно так же, как и моя кровь не определяет того, кем я являюсь. Ты сам это решаешь, Драко. Ты, твои действия, твои мысли…

— А если я не знаю, кто я? — спросил он слегка дрожащим голосом. — Что, если я… запутался?

Невыносимая симпатия расцвела в ее груди.

— Тогда просто делай то, что чувствуешь правильным, — страстно призывала она. — А остальное приложится.

Драко приподнял бровь и перевел отстраненный взгляд на ее расслабленные пальцы, что дразнили чувствительный шрам на его предплечье. Как только Гермиона подумала, что он готов прислушаться к ее словам, Малфой хмыкнул и отстранился от ее чрезмерно соблазнительных прикосновений.

— Вы, гриффиндорцы, столь скоры найти в каждом нечто хорошее или допустить, что люди могут измениться, — презрительно бросил он с излишним весельем в голосе. — Некоторые на это просто не способны, Грейнджер…

— Но не ты, — быстро возразила она. — Только не ты, Драко.

Сомнение промелькнуло в серых глазах Малфоя, но она увидела, что сегодня он был полон решимости сопротивляться ей.

— Тебе стоит уйти, — произнес он, кивнув в сторону двери.

Она засомневалась, стоит ли ему знать о том, что она хочет остаться; пожертвовать немного гордости и признать, что с ним чувствует себя в безопасности; что в жизни не спала лучше, чем в его объятиях. Но от перспективы увидеть, как Малфой рассмеется ей в лицо и отвергнет, по коже пробежался холодок; она решила не испытывать удачу. Встав с кровати, Грейнджер направилась к выходу, но задержалась у двери.

— Знаешь, это лишь ярлыки, — прошептала она, не оборачиваясь; лишь бы тот не увидел слез, что текли по щекам. — Слизерин, Гриффиндор. Чистокровный, грязнокровка. Это не определяет то, как нам жить.

Драко изо всех сил старался не реагировать на щемящее чувство в груди. Когда она ушла, он снова взглянул на свою метку; Малфой до сих пор ощущал томительное покалывание от ее прикосновения. В этот момент он чувствовал себя таким одиноким; почти признавая, что надуманные остатки его упрямых предрассудков начали распадаться и исчезать под тяжестью ее слов. Он знал, что отсутствие Грейнджер, даже если оно продлится несколько дней, нанесет необратимый вред его запутавшемуся сознанию.

В подтверждение того, что он, наконец, поддался блаженному наступлению безумия, он прождал час перед тем, как беззвучно покинуть комнату и понять, что стоит у двери в ее спальню. Он игрался с мыслью прошептать пароль и проскользнуть внутрь, но понятия не имел, что будет делать дальше.

Жалкий задрот…

— Мы с Майклом сошлись на том, что назначим Рождественский бал на одиннадцатое декабря, — пояснила Гермиона. — Знаю, это раньше обычного, но вы упоминали, что могут возникнуть проблемы с отправкой учеников на каникулы.

— Да, все верно, — МакГонагалл кивнула. — Я решила, что будет разумно отправлять детей домой на Рождество небольшими группами в течение недели. На всякий случай. Не уверена, что использовать Хогвартс-Экспресс — это хорошая идея; в любом случае, у нас есть альтернативы. Одиннадцатое отлично подойдет.

Гермиона вздохнула и потерла глаза.

— Профессор, сколько еще будет тянуться эта нелепица? — спросила она с осторожностью. — Кажется глупым устраивать бал посреди войны…

— Вы же знаете, я желаю всех приободрить, — проговорила директриса спокойным голосом. — На данный момент Хогвартс является убежищем, и мне бы хотелось, чтобы ученики чувствовали себя здесь в безопасности…

— Но они…

— Одиннадцатое отлично подойдет, — прервала ее МакГонагалл. — Занятия закончатся десятого, а, значит, у нас с профессорами будет две недели, чтобы убедиться, что все в целости и сохранности доберутся домой. Вы останетесь в школе, мисс Грейнджер?