— А тебе-то какое дело?

Он сжал челюсти и тряхнул головой, словно сумел остановить себя раньше, чем сделал нечто безрассудное. Его бушующие глаза метались между ней и полом; он нервно покусывал язык и глубоко вдыхал, пытаясь возобладать над собой. Гермиона же внимательно изучала Малфоя, а затем облизнула губы, с волнением ожидая его ответа.

— Когда он сам сюда заваливается, это становится моим делом, — с осторожностью ответил он. — Если бы он меня увидел, то побежал и растрепал всем и каждому…

— Он тебя не видел…

— А если ты собиралась здесь с ним перепихнуться…

— Как ты смеешь! — сорвалась Гермиона, вставая с места и подходя к нему. — У тебя нет никакого права говорить мне такие…

— Я могу говорить тебе все, что захочу, — спокойно возразил он и вытянул шею, нависая над ней, — и, если не ответишь, я приду к собственным умозаключениям…

— Это смешно! — прошипела она. — Я говорила, что на этих выходных иду в Хогсмид, и…

— И ты идешь вот с этим? — прорычал он, как будто ее заявление возмутило его, оставив во рту кислый вкус. — Значит, ты трахаешься с этим омерзительным куском…

— Ох, да Годрика ради, Малфой! — закричала она, из-за расстройства не понимая, как близко они стояли друг к другу. — Мы с Майклом единственные, кто идет, потому что мы — Главные старосты!

Рот Драко со звуком закрылся, и Гермиона ощутила, как он раздевает ее глазами, блуждая взглядом к лицу. Она обратила внимание, насколько близко находился Драко; достаточно близко, чтобы его дыхание всколыхнуло волоски на ее лбу. Но, несмотря на кричащие инстинкты, она не шелохнулась.

Помнишь, что случилось в последний раз, когда вы стояли так близко?..

Даже если его и беспокоила их близость, он не сдвинулся с места; она могла поклясться, что нечто подобное облегчению отразилось на его бледных чертах. Он немного приподнял голову и расслабил плечи; казалось, все в комнате замерло, когда его гнев рассеялся.

— Ты говоришь, что никчемный мудак — Главный староста? — скептически протянул он. — Что за идиотская шутка…

— Он хорошо справляется, — возразила она, заметив, что от ее слов его верхняя губа дернулась. — Это все, Дра… Малфой?

Заметив ее оговорку, он нахмурился, а Гермиона без особого успеха постаралась скрыть свой смущенный румянец. Она развернулась, чтобы уйти, но его холодные пальцы обернулись вокруг ее запястья еще до того, как она успела сделать хоть один шаг.

Просто оттолкни его… Слишком близко…

— Что еще? — спросила она, не поднимая глаз. — Я ответила на все твои вопросы и сполна наслушалась…

— Я еще не закончил, — прошипел он, сильнее сжимая ее руку. — У меня остался еще один вопрос.

Она усмехнулась.

— Не вижу причин, по которым я должна…

— Почему ты приготовила мне еду сегодня утром? — выпалил он с явным сомнением.

Гермиона моргнула и, склонив голову набок, посмотрела на него растерянным взглядом.

— Что… О чем ты? — пробормотала она. — Я каждое утро готовлю тебе еду…

— Я посчитал, что после нашей вчерашней ссоры, — неохотно произнес он, — ты не станешь…

— Малфой, мы ругаемся каждый день…

— Вчера все было иначе.

Из комнаты словно выкачали весь воздух, и Гермиона готова была поклясться, что действительно почувствовала, как из легких совсем пропал кислород. Глаза Драко смягчились, стали подобны млечной дымке, и она полностью растворилась в них. После его напыщенной речи, полной ярости, и безоговорочного отрицания вчерашнего полупоцелуя его слова совершенно сразили ее. Они оба знали, что именно он имел в виду под своим «иначе», и это трещало между ними подобно опасному пламени: слишком горячо, чтобы прикоснуться, но слишком ярко, чтобы пренебречь.

Их поцелуй…

— Я не собиралась морить тебя голодом из-за… этого, — она неуклюже нарушила молчание, — это было бы жестоко…

— Это было бы нормально, — возразил он, и Гермиона разочарованно наблюдала, как к его лицу возвращается горький резкий вид, который был ей так хорошо знаком. — Уверен, ты горишь желанием прочитать мне муторную лекцию в лучших традициях Гриффиндора о доброте или еще каком-нибудь дерьме, вот только мне реально на это наплевать…

— Ты сам спросил, — выпалила она, высвобождая запястье из его хватки и отходя подальше. — Я иду спать. Спокойной ночи, Малфой.

Драко сжал кулаки, когда Грейнджер скрылась в спальне, и спросил себя: какого черта он вел себя так жалко? Это было унизительно и неприемлемо, и он всецело винил ее за это. С того самого момента, как она заразила его своей грязной кровью и одурманила запахом, в особенности его разум. Теперь Малфой подвергался преследующим фантазиям о ней, искушаемый почти случившимся поцелуем, что заставлял его внутренне противиться своим чувствам и в то же время... неимоверно желать большего.

Это сводило его с ума, разбивая сознание на разрозненные фрагменты, которые мучили его нескончаемыми вопросами; заставляли задуматься, как далеко он сможет зайти, чтобы утолить эту неприемлемую тягу к ее вкусу и насытиться им.

Ярость, которую он испытал, когда появился этот чертов Корнер, оказалась порочной и неконтролируемой; Малфоя трясло, но он понятия не имел почему.

Это была не ревность…

Просто ярость. Скорее всего, всепоглощающая ярость.

В этой тюрьме Драко был ограничен в роскоши и комфорте, и ее вкус и запах каким-то образом стали одной из его потребностей, и он не собирался делиться ими ни с кем по ту сторону двери. Пусть он ощущал ее вкус лишь мимолетное мгновение, теперь тот принадлежал ему, даже если ради спасения своего здравого рассудка он не намеревался ощутить его вновь. Он не хотел еще раз прикоснуться к ней. Правда, не хотел; но если Майкл уебок Корнер рассчитывал, что ему удастся урвать глоток Грейнджер, то он чертовски заблуждался.

Малфой не понимал своих опасных эмоций по отношению к ней, они ему не нравились; но эти чувства были мощными и инстинктивными, и их совершенно невозможно было игнорировать.

Он рванул в свою спальню и мысленно попросил Салазара поскорее избавить его от этой… одержимости грязнокровкой. Она унижала его достоинство, лишала рассудка, и Драко опасался, что полностью поддастся ее власти.

Я не поддамся…

Этой ночью ветер стенал подобно мучаемым младенцам, и Гермиона была убеждена, что ее часы врут.

Если сейчас на самом деле было три ночи, значит, она провела четыре часа, бездумно пялясь в потолок, а это было не здорово. Она уединилась в комнате и ни под каким предлогом не собиралась покидать ее, занимая себя написанием всех эссе, что были заданы до самого Рождества. На это у нее ушло три часа, и с тех пор Грейнджер отчаянно пыталась урвать хоть немного сна, но все было напрасно.

И на этот раз дело было вовсе не в ветре…

Не имело никакого значения, насколько сильно она старалась искоренить Малфоя из своих мыслей, у нее все равно ничего не получалось; независимо от того, касалось дело навязчивых воспоминаний об их псевдо-поцелуе или же просто общих размышлений о его поведении. Грейнджер обнаружила, что очарована им настолько сильно, насколько старалась противостоять ему; так же она заметила, что уже некоторое время он не называет ее грязнокровкой. Месяц в присутствии Драко сильно сказался на ней, и она осознала, что стала уверена в своем решении побороть его предрассудки как никогда прежде; хотя она не могла удержаться от мысли, что сейчас она была движима личными причинами.

Она хотела, чтобы он посмотрел на нее по-новому, и она была почти уверена, что это начало происходить.

По крайней мере, она надеялась.

Она села на кровати и потерла лицо ладонями, задумавшись, была ли ее заинтересованность Малфоем приемлемой или хотя бы благоразумной. Вероятно, нет.

По позвоночнику пробежала дрожь, и она подхватила волшебную палочку, чтобы возобновить действие согревающих чар, когда на ум прокралась одна мысль: чтобы побороть ноябрьскую стужу, у нее имелось три одеяла и магия, а что было у Драко? Лишь одно одеяло…