— Нарцисса бы никогда...

— Она знала, что я был с Грейнджер, но ей было все равно. Твоя собственная чертова жена отвернулась от тебя, потому что знала, каким невменяемым ты стал!

Левый глаз Люциуса дернулся.

— Нет, я бы знал...

— Ты бы ничего не знал! Ты ничего не замечаешь, отец! — Он замолчал, чтобы перевести дыхание; его грудь тяжело вздымалась. — Ты что, не понимаешь? Ты. Теперь. Один.

— Заткнись!

— Я не стану! — закричал Драко. — Мама бросила тебя, потому что знала, что ты откажешься от меня, когда узнаешь о Грейнджер! Она знала, что ты отвернешься от собственной плоти и крови, и все из-за твоей бездумной преданности этому конченому существу, которого ты называешь Лордом!

В глазах Люциуса мелькнула паника.

— Она никогда не предаст меня, — прошептал он себе под нос.

— Ты в этом уверен? Что-то не похоже, — Возможно, было жестоко насмехаться, но Драко было все равно. — Неужели ты всерьез думаешь, что мама предпочла бы Волдеморта мне? Своему собственному сыну? Нет! Потому что она не такая, как ты!

— Она бы не предала.

— Почему же? — огрызнулся Драко. — Потому что ты ее муж? Из-за преданности? Где, черт возьми, была твоя преданность семье, когда ты привел Волдеморта в нашу жизнь? Какого хрена ты вообще решил втянуть нас в это дело? Ты поставил его выше нас!

Краткий проблеск сомнения, который озарил лицо Люциуса, исчез, и на его место вернулась холодная ненависть. Он был в ярости, но за ней также проглядывала и… пустота. Леденящая душу безучастность, которая, как и всякий последний, упорный свет внутри Люциуса, погасла.

— Не припомню, чтобы кто-нибудь из вас жаловался.

— Мне было пятнадцать, и я…

— Да, а теперь тебе семнадцать, и ты предатель по крови. И не просто предатель крови, — усмехнулся Люциус, — а чертов любитель грязнокровок.

— Верно, — сказал Драко, решительно кивая. — Я действительно люблю ее.

— О, умоляю...

— И ты можешь стоять здесь и сколько хочешь отрекаться от меня, но я все еще твой сын...

— Это не так...

— Я все еще Малфой и единственный наследник. — С каждым словом Драко видел, как лицо отца все больше и больше наполняется яростью, но он продолжал: — И я заявляю тебе сейчас, Люциус, что вся эта Малфоевская чистокровная чушь с промыванием мозгов заканчивается на мне.

Ноздри Люциуса раздулись, губы приоткрылись, обнажая сжатые зубы, но он ничего не произнес.

— Ты меня слышишь? — подтолкнул Драко. — Со всеми ненавистью и ложью, которые проходили через поколения Малфоев, покончено. Навсегда.

Драко был так поглощен своей тирадой, что не заметил, как Люциус дернул палочкой в дрожащей руке.

— А когда все закончится, — продолжил Драко, — и ты будешь гнить в какой-нибудь одиночной камере в Азкабане, надеюсь, в тебе останется хоть капля рассудка, и ты поймешь, что это твой сын разорвал порочный круг! И что в мире за пределами твоей камеры я продолжаю род Малфоев! И если у тебя появятся внуки, то они, вероятно, будут полукровками!

Очевидно, это замечание стало для Люциуса последней каплей. Как чиркнувшая спичка, он мгновенно оживился, источая опасность, кипя от ярости, и вытянул руку с палочкой, целясь прямо в грудь Драко. Но Драко быстро среагировал. Адреналин так сильно стучал в его ушах, что он не уловил заклинание, выплюнутое Люциусом, но это не имело значения: Драко поднял палочку как раз вовремя, чтобы обезоружить отца быстрым Экспеллиармусом. Его палочка — все еще горячая и заряженная — очутилась в руке Драко, а затем он бросился вперед и выпустил заклинание, прижимая Люциуса к стене.

Длинными, громкими шагами Драко подошел к Люциусу, схватил за мантию Пожирателя и приблизился к нему так, что у того не было выбора, кроме как посмотреть ему в глаза. Сердце Драко бешено колотилось в груди, громко и так сильно, что казалось, будто кости вибрируют с ним в унисон. Драко потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями; он тяжело дышал, но не мог понять — причина в спешке последних минут или ярости.

— Что это было? — пробормотал он между судорожными вдохами. — Авада?

Люциус зарычал в ответ, и Драко заметил кровь на его зубах; было похоже, будто он сильно прикусил язык. Сделав шаг назад, он отпустил мантию Люциуса и позволил заклинанию крепко прижать его к стене. Кончик палочки Люциуса все еще светился остатками незавершенного заклинания, и угасающий огонек был зеленым, но не глубоким, густым зеленым Смертельного проклятия. Драко поднял палочку Андромеды, направил на палочку отца и пробормотал:

— Приори Инкантатем.

Мгновение спустя Драко повернулся к Люциусу с устрашающе спокойным выражением лица.

— Неужели? Заклинание забвения?

Люциус молчал.

— И, по-видимому, довольно сильное, — сказал Драко. — Достаточно сильное, чтобы поджарить мне мозг и поселить в Мунго. Твоя палочка все еще теплая.

По-прежнему никакого ответа.

— Ты ведь собирался полностью стереть мою память? Ты собирался стереть меня.

Люциус все еще отказывался произнести хоть слово, и сдержанность Драко дала трещину. Рванув вперед, он крепко сжал в кулаках отцовские одежды, дернул на себя, а затем с силой ударил спиной о стену.

— Говори! — заорал он ему в лицо. — Скажи что-нибудь!

Люциус хмыкнул, но медленно поднял голову и уставился на Драко тусклым, ужасающим взглядом.

— Лучше вообще никакого продолжения рода Малфоев, чем грязное.

Во второй раз за день Драко почувствовал, как слезы жгут глаза, но, в отличие от предыдущего, они не пролились. Это были злые, жгучие слезы, которые больно было сдерживать, но он сумел. Вот и все; последний — и на этот раз действительно так — удар. Маленький мальчик внутри него понял, что не осталось ни единой надежды на примирение. Все просто... исчезло. Здравомыслие и рациональность Люциуса, уважение и восхищение Драко, их отношения как отца и сына... все исчезло. Окончательно.

Но он не чувствовал потери. Ни тоски, ни надежды больше не было. Ни намека. Вместо этого поверхность его существа пронзил знакомый и почти успокаивающий укус ярости. Она пришла спокойной и устойчивой волной, согревая лицо и охлаждая все остальное. Он снова схватил отца за грудки. Крепко.

— Это ты убил Тео?

Казалось, Люциуса сбил с толку этот неожиданный вопрос.

— Что ты...

— Это ты убил Тео? — закричал Драко.

Леденящий душу блеск понимания проник в его глаза, верхняя губа презрительно скривилась.

— Теодор Нотт встал у меня на пути.

Драко резко вдохнул.

— На пути падающей стены? Или твоем?

— Моем, — без колебаний и сожаления ответил Люциус.

Драко выдохнул, но его грудь оставалась напряжена и сдавлена. На мгновение ему показалось, что он задыхается. Болезненные воспоминания о смерти Тео на холодном полу Большого зала проникли в сознание, атакуя, как кошмары, которые оживали и разыгрывались перед глазами. Он крепко зажмурился. Темнота была лучше этих воспоминаний.

Он обливался потом и дрожал от напряжения, которое пришло с проявлением сдержанности; ему ужасно хотелось ударить отца, но в этом не было ни смысла, ни достоинства. И если бы он ударил Люциуса один раз, то, наверное, не смог бы остановиться. Он открыл глаза.

— Почему?

Люциус облизал окровавленные зубы.

— Почему? Потому что я видел, как этот неблагодарный мелкий ублюдок убил своего отца.

Драко почувствовал тошноту: кислотное пламя рвоты обожгло горло, зрение затуманилось. Он не знал, что сказать. Слова приходили и уходили, не задерживаясь, и он не мог уцепиться ни за одну конкретную мысль в наполненном сумбуром сознании.

Но он знал.

Каким-то образом, на каком-то уровне, он знал — или, по крайней мере, предвидел, — что смерть Тео была преднамеренной. Несчастный случай оказался бы слишком легким исходом. Слишком справедливым. И, как давно понял Драко, все редко бывает просто и честно. Как сказал Тео много лет назад: «Жизнь — дерьмо, а потом ты умираешь».

— Скажи, — небрежно произнес Люциус, прерывая мысли Драко. — Ты поступишь так же?