— Она у меня в кармане, — ответил он. — Что ты ему сказала?

— То, что было необходимо.

— Объяснишь?

— Возможно, завтра.

Блейз прошелся пальцами по ее спине и покачал головой.

— Ты тратишь с ним время, Луна. Он слишком упрям. Даже по слизеринским меркам.

— Насколько я помню, ты тоже был весьма упрям, — напомнила она, — но да, его случай тяжелее. Возможно, даже тяжелее, чем у Тео.

— Тогда зачем пытаться?

Она тихо засмеялась.

— Всегда такой пессимист.

— Не согласен. Я считаю себя реалистом, — ответил он, накручивая на палец локон ее волос. — Ты же, с другой стороны, неисправимая оптимистка.

— Возможно, прямо сейчас кто-то должен быть оптимистом, — прошептала она, поворачивая голову, чтобы поцеловать его ладонь. — Знаешь, все великие победы складываются из маленьких. Возможно, сегодняшний день перестанет быть таким мрачным, если Драко увидит немного света.

Ранние часы нового дня шли долго: первый час, второй час, третий час — они тянулись насмешливым шагом. Драко зарылся пальцами в волосы, наверное, уже в пятидесятый раз, и повел плечами, чтобы скинуть часть напряжения в мышцах и суставах. Последние двенадцать часов он только и делал, что ждал, одолеваемый гнетущими мыслями, раздирающими череп изнутри. Он был уставшим и физически, и эмоционально, его спина онемела, а конечности стали подобны картону после бесчисленных проколов иглами; но даже если бы ему пришлось прождать еще двенадцать часов, он бы сделал это.

Он услышал, как скрипнула ручка двери, раньше, чем увидел ее поворот, и так быстро вскочил на ноги, что чуть не потерял равновесие. Сначала в коридоре показался Люпин, за которым неотрывно следовала Тонкс; они повернули головы в сторону Драко, окинули его уставшими взглядами; очевидно, они были измождены после долгих часов Мерлин знает каких исцеляющих заклинаний. Дыхание застряло у него в горле, когда Тонкс закрыла за собой дверь и помассировала переносицу, но внешне он оставался напряженным и невозмутимым, хоть и боролся с желанием оттолкнуть их в сторону и ворваться в комнату.

— Отправляйся спать, Ремус, — сказала она, — я переброшусь с ним парой слов.

Люпин какое-то время колебался, наблюдая за Драко с преувеличенным подозрением, прежде чем покинул их. Тонкс встала между Драко и дверью, и он бросил взгляд мимо нее на ручку, его терпение быстро исчезало, поскольку Тонкс ничем не выдавала свое намерение уступить ему дорогу.

— А ты тот еще настырный проныра, — пошутила она. — По-моему, я довольно четко сказала тебе оставаться внизу.

— Мерлин побери, — прорычал он, — дай мне войти в эту чертову комнату или скажи уже...

— Я хочу извиниться перед тобой, — перебила она, чем застала его врасплох. — Я думала... Я недооценивала ваши с Гермионой отношения...

— Не тебе судить о наших с Грейнджер отношениях.

— Я только пытаюсь сказать, что теперь понимаю, — продолжила она. — И я не стану упрекать тебя...

— Мне насрать на твое мнение обо мне! — выпалил он. — Хочешь сделать одолжение? Тогда скажи...

— Она в порядке, — наконец произнесла Тонкс. — Учитывая произошедшее, она лучше, чем мы смели надеяться. Ее раны заживают, за исключением... руки. Физически она будет в порядке.

— А умственно?

— Мы пока не уверены, — вздохнула она. — Она перенесла тяжелый удар по голове, а с учетом Круциатуса... она то приходила в сознание, то снова теряла его, была сбита с толку и бормотала какую-то бессмыслицу. Насколько я могу судить, она в порядке, но точно мы узнаем лишь тогда, когда она проснется.

Драко сглотнул вставший поперек горла ком.

— А ее память?

— Опять же, мы не узнаем, пока она не проснется, но возможно...

— Ты собираешься пустить меня в эту чертову комнату или нет? — нетерпеливо выпалил он. Почему он все еще стоял здесь и выслушивал эту невежду, которая понятия не имела, как там Гермиона? — Или мне нужно...

— Ладно, — прервала она, — входи, Драко.

Он проскочил мимо нее и ворвался в спальню, остановился за порогом, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению. В углу горела одинокая свеча, манившая мерцающие тени, танцевавшие по стенам; он мгновенно сосредоточился на фигуре на кровати. Гермиона. Драко захлопнул за собой дверь, твердо уверенный, что больше его никто не побеспокоит, а затем медленно подошел к кровати, ошеломленно наблюдая за движением грудной клетки Грейнджер.

Он замер. Теперь, находясь от нее лишь в нескольких шагах, он внезапно почувствовал напряжение и волнение, словно мог сломать ее, если подойдет слишком близко. Она издала сонный звук, и Драко ускорил шаг, его сердце трепетало в груди, пульс эхом отдавался в ушах тревогой, ожиданием, адреналином... он не знал.

Он подошел к кровати, сосредоточился на звуке своего дыхания, успокоился и сел рядом с нею. Он смог разглядеть лишь тень и ореол волос, ловивших свет пламени свечи. Этого было недостаточно. Он вытащил из кармана палочку и взмахнул над огнем, усиливая его, чтобы рассмотреть Гермиону.

Она выглядела... нормально.

Была настолько отлична от преследующей его версии, которую он видел ранее, — окровавленная, изрезанная ледяная кожа и мертвое выражение лица.

Теперь она была похожа на себя: чистая, расслабленная, с легким румянцем на скулах, слегка хмурая. Единственным напоминанием о пережитом кошмаре служили полузалеченные синяки у виска и аккуратная повязка от запястья до локтя — Драко впивался взглядом в красное пятно, уже начинающее просачиваться через материал.

Он безумно хотел прикоснуться к ней, но ему потребовалось около минуты, чтобы решиться; он нежно провел пальцами по ее подбородку, рассеянно обвел контур губ большим пальцем и замер, когда она шевельнулась и застонала во сне. Она немного передвинулась и медленно открыла глаза, моргнула несколько раз, взмахнув ресницами.

Она пристально посмотрела на него карими глазами, по которым он так скучал, но Драко остался совершенно неподвижным, осознавая, что именно в этот момент узнает о состоянии ее памяти. Ее взгляд был стеклянным, пустым, и он приготовился к худшему.

Но Гермиона улыбнулась и протянула руку, чтобы коснуться его лица.

— Привет, Драко.

Ее голос был хриплым и слабым, но она его хотя бы не потеряла. Он закрыл глаза и прижался к ее ладони, громко выдохнул, и она погладила его по щеке. Она его помнила.

— В этот раз ты не истекаешь кровью.

Он резко открыл глаза и бросил на нее обеспокоенный взгляд.

— С чего бы мне истекать кровью?

— В моих снах всегда так, — прошептала она, и он поморщился от причудливой наивности ее слов.

— Грейнджер, ты не...

— ...спишь, — закончила она. — Ты всегда говоришь это.

— Но...

— Ты останешься со мной? — спросила она, закрывая глаза, и ее рука упала вдоль тела, хоть она изо всех сил пыталась остаться в сознании. — Останешься, пока мне не придется проснуться?

Как и предупреждала его Тонкс, Гермиона была явно растеряна и дезориентирована; разочарование пронзило его душу. Подобное не было редкостью для пострадавших от потери памяти из-за Круциатуса; они могли вспоминать вещи подсознательно — во снах, иногда во время старых ритуалов, которые никогда полностью не стирались из памяти. Положительная реакция на него была многообещающей, но не дарила уверенности в том, что ее психика пережила пытки Беллатрисы; необузданная ярость, которую он чувствовал по отношению к своей тетке, снова начинала поражать его.

— Драко? — сонно пробормотала она, вырывая его из мыслей. — Ты останешься?

Гнев рассеялся.

— Да, Грейнджер, — ответил он и сбросил ботинки.

Она снова улыбнулась. Он не стал раздеваться, просто скользнул под одеяла и притянул ее к себе, уткнувшись носом в ее волосы. Как и всегда, она прижалась к нему, словно это был инстинкт: ее спина у его груди, их ноги переплетены.

Гермиона прошептала:

— Я люблю тебя.

И поскольку она считала, что спит и неудобства неизбежны, он вздохнул и прошептал ей в ответ эти же слова, не в силах решить — было ли благословением или проклятием, что утром она, вероятно, и не вспомнит его признания.