— Интересно. Естественно, я не могу это прокомментировать, но рад слышать такое. Даже я в юности считал маглорожденных и маглов… низшими существами. Это суждение как укоренившаяся часть нашего общества.
— Я использовала свое нестандартное воспитание как предлог, чтобы не вмешиваться. Но каждый раз мне приходится прикусить язык или выйти из комнаты, потому что я знаю, что не должна устраивать сцен. Я знаю, что сейчас не время для борьбы, но… это так тяжело. Я чувствую себя подделкой. Потому что, знай они, что я Грейнджер, а не Дирборн, то никто не любил бы меня так.
Она почувствовала, как наворачиваются слезы на глазах, и смущенно уставилась в окно.
— Тебе приходится нести большую ношу. Мне жаль, что это одна из них. Но я советую тебе пока сдерживаться относительно этого вопроса. Не чувствуй себя виноватой из-за того, что твое настоящее происхождение вызовет предубеждение со стороны тех, кто становится твоим другом. Это их недостаток, а не твой. Тем не менее, будет опасно открыто поддерживать магловскую культуру. Страх здесь очень глубоко укоренен, и именно из-за страха возникают ненависть и недоверие. Страх, который не совсем несправедлив. Секретность имеет первостепенное значение для выживания нашего мира, но это не значит, что дети, рожденные с магическим даром, должны из-за этого страдать. Если тебе захочется высказать свое мнение по этому вопросу или повлиять на мнение людей, то я предлагаю быть более деликатной. Все изменения и перемены приходят медленно, Гермиона. И теперь, на более светлой ноте, я также слышал, что профессор Слизнорт восхищен вашей с Томом работой в этом семестре.
— Да, ну, это довольно легкое зелье, главное — правильно рассчитывать время.
— Это то, что многим людям сложно понять. Своевременность. Именно так.
Важна своевременность. Он передал ей так сообщение. Что придет время и для этого… Выбирать время с умом. Время.
— А что, если ты прав и я никогда не смогу вернуться домой? — спросила она, прижимаясь лицом к стеклу. Снаружи было темно, лес раскинулся вдалеке, рядом с ним темнело озеро.
— Тогда ты должна извлечь из этого максимум пользы. Ничего другого не остается.
— Я просто… Здесь я состарюсь, когда снова увижу друзей и семью. Мне будет, сколько же… 75. 75 лет! И половина этой жизни утеряна в прошлом, в секрете…
— Старение — не такая уж страшная вещь, Гермиона. Ты очень могущественная ведьма, и надеюсь, что счастливо доживешь до глубокой старости.
— Я буду старше моей мамы, когда увижу ее…
Он промолчал, потому что нечего было сказать.
— Я… просто… Я скучаю по ним. Все приходит и уходит, и я стараюсь не думать об этом, но не получается. Иногда я так сильно скучаю по ним, что едва могу это вынести. Я не хочу спать из-за того, что они снятся мне. Но когда я просыпаюсь, то как будто теряю их снова и снова. Иногда они такие злые, будто и не мои родители. Мне часто снится, как они плачут. Я знаю, что это не моя вина, что я здесь, и я знаю, что должна здесь быть. Я понимаю все это. Но это так… невыносимо. А все остальное время я закрываю глаза и стараюсь не думать обо всем этом. И потом просто ничего не чувствую.
— Любовь делает нас очень сильными, но также она причиняет нам боль. Не теряй своей любви к тем, кого оставила позади. Но и не закрывайся от возможностей для жизни здесь. Это было бы ужасной утратой для такого теплого и доброго сердца, как твое.
— Я стараюсь. Действительно стараюсь. Но я не чувствую, что кто-то видит меня такой, какая я есть. Как будто я просто играю роль. Актерская игра, постоянная. И если я буду вести себя так достаточно долго, то не станет ли это моим настоящим? Может быть, через 50 лет я забуду их лица. Я уже чувствую, как меняюсь.
— Со временем мы многое забываем, но твоя любовь к родителям никогда не покинет тебя.
Но как насчет ее друзей? Иногда она впадала в панику, потому что забывала их лица, и тогда возникал образ, фотография или воспоминание, после чего она снова расслаблялась.
— Есть ли прогресс в вопросе, как я попала сюда?
— Я сосредоточил свои исследования на самой лучшей подсказке, которая у нас есть, на цвете — октарине, — он произнес это слово уважительно. — О нем очень мало информации, и мне, возможно, придется отправиться в поездку на Рождество.
Воспоминание о пережитом подарило ей удивительную теплоту.
— «Цвет магии». Настоящий цвет магии. Это было очень красиво, не так ли?
— Так и было, и это исключительное право — наблюдать такое явление. И еще удивительнее — знать, что мы создали его… Да. Это было чудесно.
— Я могу отправиться с тобой в поездку. Я хочу помочь.
— Еще придет время для твоего участия, Гермиона, но сейчас я бы предпочел, чтобы ты сосредоточилась на своих занятиях. Кроме того, я полагаю, что у тебя есть некоторые семейные обязательства на Рождество. Брат Сердика — прекрасный человек, хотя у него вспыльчивый характер. Его сын учился на Гриффиндоре… молодой Карадок. Он мог бы быть старостой, но у него было слишком много проблем с молодыми леди из-за своей популярности. И я думаю, что он тайком уходил в Хогсмид, чтобы посидеть в пабе со своими друзьями. Он мне очень нравился. Он выпустился где-то пять лет назад… или может быть шесть.
Кроме того, ее семья…
— Я самозванка. И они мне не родственники.
— Сердик в восторге от тебя, я уже много лет не видел его таким общительным. Ты очень добра к нему, Гермиона. Так что выгода от этого соглашения есть не только для тебя. Принимая тебя в свою жизнь, Сердик вспомнил то, что потерял много лет назад. Иногда ты можешь выбирать свою семью.
— Он был удивительно добр ко мне, — призналась она. — Иногда он как будто забывает, что я на самом деле не его дочь.
— Возможно, он решил, что это так. Несмотря на то, как вы вместе оказались в таком положении.
— Он едва меня знает. Невозможно полюбить ребенка всего за два месяца.
— Дай ему немного больше шансов, Гермиона. И себе тоже. Я не сказал, что он любит тебя. Я сказал, что он принял тебя, как своего ребенка. Любовь, может быть, придет, а может и нет. Но в любом случае, ты теперь его семья. Он очень одинок, даже если не понимает этого. Он очень одинокий человек, который когда-то наслаждался обществом женщин в качестве друзей, любовниц или коллег. Ты вернула его к жизни. Он даже согласился посетить рождественскую вечеринку профессора Слизнорта.
— Боже мой. Я не знала этого. Он серьезно приедет?
— В самом деле. Я знаю, ты чувствуешь, что ему тебя навязали. Но он признался мне, что после летнего визита его работа возобновилась, и он стал общаться с несколькими старыми друзьями. И именно Сердик написал семье приглашение, даже если не признается в этом. Мне кажется, что он хочет представить тебя. Когда-то он любил молодую девушку, она даже была чем-то похожа на тебя, но погибла. После этого он ушел в себя, а теперь, кажется, возвращается к нам.
***
После разговора с Дамблдором Гермиона почувствовала себя намного лучше. Ее чувства к сокурсникам могли быть неоднозначными, но в волшебном мире было, по крайней мере, два человека, которые знали ее такой, какая она на самом деле. И они любили ее, даже уважали, и это ее… успокаивало.
Менее утешительными (когда у нее было время проанализировать это) были последствия ее разговора с Риддлом. Совсем неутешительными и даже тревожными.
Он приказал слизеринцам не причинять ей вреда. Это в общих чертах. Потому что его не было на озере, и он не мог предвидеть того, что произойдет утром. Очевидно, что это была вполне конкретная инструкция.
Он хотел от нее чего-то, что не захотел озвучивать. Что-то, что сбивало его с толку настолько, что Риддл терял хладнокровие и сбрасывал маску.
Он доверял ей. Настолько, что не прибегнул к принуждению или контролю.
Он чего-то хотел.
Он считал ее интересной. Интересной не означало что-то положительное по отношению к ней. А было прямо противоположно первоначальному намерению. Интересная значит, что ему надо быть очень внимательным.
