… И что было более интригующим, при встрече она невзлюбила его: с той самой секунды, как он вошел в дверь. Это была не та реакция, к которой он привык.
… Это было ненормально. Она не была нормальной. Он знал, что Дамблдор лично обучает ее, и до сегодняшнего дня Том не проявлял к ней никакого интереса. Почему? В этом не было никакого смысла.
Он посмотрел через стол и увидел, что она улыбается этому идиоту Блишвику, так тепло и искренне. Улыбка длилась всего мгновение, но он заметил и сравнил ее с той, что получил ранее сам. Нет, он определенно ей не нравился. И у нее не было абсолютно никаких причин не любить его. Он приложил немного усилий, чтобы казаться очаровательным с ней на Зельях…
========== Непривычно ==========
Я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует.
Вы изволите говорить, что статья моя неясна; я готов ее вам разъяснить, по возможности. Я, может быть, не ошибусь, предполагая, что вам, кажется, того и хочется; извольте-с.
По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия вследствие каких-нибудь комбинаций никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан… устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству. Из этого, впрочем, вовсе не следует, чтобы Ньютон имел право убивать кого вздумается, встречных и поперечных, или воровать каждый день на базаре.
Далее, помнится мне, я развиваю в моей статье, что все… ну, например, хоть законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами, и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь.
Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы
Федор Достоевский
«Преступление и наказание»
Том был сбит с толку, а к такому состоянию он не привык. Предметом его замешательства стала новая семикурсница, Гермиона Дирборн. Было в ней что-такое, что не укладывалось в его голове. Он наблюдал за ней во время этого жалкого ужина у Слизнорта, и в его душу закрались сомнения.
Если он не ошибался, то его (совершенно не заметно для него в тот момент) мастерски увели от проявления интереса к работе ее отца. Он знал, что Гермиона не была скучной: у них сложился довольно интересный разговор ранее в тот день, и все же, она говорила о скучной отрасли алхимии в течение почти шести минут.
Но самым странным было то, что он знал, что она ему интересна. И казалась такой, еще в тот момент в поезде. Семикурсница на домашнем обучении — большая редкость. Определенно стоило задуматься и узнать больше. И что было более интригующим, при встрече она невзлюбила его: с той самой секунды, как он вошел в дверь. Это была не та реакция, к которой он привык.
И все же, на протяжении всего семестра, вплоть до этого дня, он совершенно не интересовался девушкой. Он не смог припомнить ни одного случая, когда бы обратил на нее особое внимание. За все три недели. А сегодня совершенно неожиданно она привлекла его. За двадцать минут между Нумерологией и Зельеварением, он уже знал, что она была в классе, и стал ощущать силу самого ее присутствия рядом.
Это было ненормально. Она не была нормальной. Он знал, что Дамблдор лично обучает ее, и до сегодняшнего дня Том не проявлял к ней никакого интереса. Почему? В этом не было никакого смысла.
Он посмотрел через стол и увидел, что она улыбается этому идиоту Блишвику, так тепло и искренне. Улыбка длилась всего мгновение, но он заметил и сравнил ее с той, что получил ранее сам. Нет, он определенно ей не нравился. И у нее не было абсолютно никаких причин не любить его. Он приложил немного усилий, чтобы казаться очаровательным с ней на Зельях, надеясь, что она расскажет об этом Дамблдору. Так он бы снял подозрения с себя на долгое время и смог бы сделать что-то действительно интересное в свой седьмой год.
И сейчас, как всегда, в нем проснулась та жалкая часть души, которая хотела произвести впечатление на Дамблдора. Он ненавидел и презирал старика, и все же… и все же он хотел, чтобы Дамблдор хоть раз признал превосходство Тома — как и другие на протяжении всей его учебы.
Том презрительно оглядел сидящих за столом, сохраняя на лице выражение спокойного интереса. Предполагалось, что это собрание самых ярких и лучших учеников Хогвартса. Тех, у кого будет блестящее будущее, кто завтра станет великим (и сохранит связь со Слизнортом, чтобы тот продолжал чувствовать власть и комфорт — толстый старый паук, плетущий свою паутину).
Септимус Уизли был кретином, а Поттер — предателем крови. Пятикурсник Орион Блэк был сумасшедшим даже по довольно странным стандартам Тома. Он согласился с идеалами Тома и склонился перед ним, потому что ему показали (довольно медленно и болезненно), что это его единственный выбор. Но Том знал, что Орион презирает свое происхождение. Двоюродный брат Блэка, Альфард, был совсем другим человеком — он не скрывал полное отсутствие интереса к политическим вопросам, а жил исключительно ради квиддича. Его пригласили только из-за фамилии, хотя, по-видимому, другие люди находили Альфарда забавным. На самом деле, когда он осматривал комнату, единственным человеком здесь, достойным особого внимания, был только он сам.
Он был необыкновенным, а они все — обыкновенными. Возможно, способные, даже умные, но, тем не менее, — обычные.
И невероятно раздражало, что этот полоумный учитель считал эту девчонку особенной. У нее было все: идеальная, безупречная жизнь, престижное и уважаемое имя, умный отец, благосклонность власть имущих. Кто-то говорил, что она необычная, и Том решил, что пришло время выяснить почему. Либо показать всему миру, что она такая же, как они.
Его методы, возможно, стали более изящными и тонкими, чем раньше, но зависть заставляла его сгорать от осознания, что он может причинить ей боль, если захочет.
— Вообще-то, профессор, я не совсем согласна с тем, как Том соотносит эти уравнения. Было бы лучше, если… — опять. Уже второй раз за эту неделю девчонка Дирборн опровергает его ответы.
— Хорошая работа, мисс Дирборн. У вас настоящий талант к Нумерологии. Пять баллов Когтеврану и два — Слизерину за правильное решение уравнения. Обратите внимание, класс, что первый правильный ответ может быть не единственным. Теперь, если вы перейдете на страницу 63, мы начнем новую теорию нумерологии.
Дважды. Уже дважды за неделю. Его рука дернулась за палочкой.
— Эйвери, на пару слов.
Я могу причинить ей боль, если захочу… Нет, она слишком близка с Дамблдором. Надо быть осторожнее.
— Это насчет Гермионы Дирборн. Выясни все, что сможешь, об этой девчонке. Всё. От того, где и когда она родилась, до того, почему она здесь сейчас. Узнаешь, и я вознагражу тебя.
— Да, мой Лорд.
— Не разговаривай с ней, не смотри на нее. Все, можешь идти.
И он представил себе, как она будет беспомощна под действием его палочки, и начнет раскрывать свои секреты, не в силах больше выдерживать пытку. Умоляя его…
Еда в Хогвартсе всегда была для Тома особенной: это первая по-настоящему вкусная еда, которую он когда-либо ел. Здесь он в первый раз по-настоящему почувствовал себя сытым. До этого он даже и не догадывался, что существует столько разной еды. Для него она оказалась более волшебной, чем потолок с миллиардами звезд. Но не такой особенной, как момент, когда он впервые взял в руки волшебную палочку.
