Литмир - Электронная Библиотека

– Навряд ли, – уныло долетел до него гнилой голос человечка. – Теперича все спят… Поди, уж девять часов скоро. Собаки горло перервут. Спущены.

Увязая в девственных сугробах – ночь была снежная, слепая, – купец, весь потный, донельзя раздраженный сосущим голодом, пошел вдоль улицы, проклиная себя, что не догадался запастись съестным в дороге. Ему вновь было вспомнился без вести пропавший Прохор, но власть естества быстро притоптала все, и единая мысль была – есть, есть, во что бы то ни стало – больше!

И хоть бы одна живая душа. Всех точно перерезали, в окнах тьма, даже собаки дрыхнут, а всего еще десятый час.

На минуту выплыла луна, в ее мутном свете замаячил белый двухэтажный дом. «Ага! Казначейство… Самый центр, значит… Собор…»

У широких ворот сидела на лавке огромная копна. Над ней клубился пар, как над тунгусской юртой. Петр Данилыч смекнул, что это караульный. Действительно, по крайней мере в двух тулупах, вывороченных шерстью вверх и напяленных один на другой, в огромных валенках, засунутых в пимокатные калоши, в которых, как в ладье, смело можно переплывать любую реку, ночной страж представлял собою неописуемое допотопное чудовище и, к довершению всего, мертвецки спал.

Когда Петру Данилычу наскучило по-человечески будить спящего, он сгреб его за покрытый инеем саженный, приподнятый кибиткой воротник и сбросил на землю. Пыхтя и переваливаясь с боку на бок, как на льду стельная корова, страж никак не мог подняться. Поглядывая на этого беспомощно барахтавшегося гиппопотама, на его нелепую шапку и рукавицы, сшитые из собачьих шкур, на болтавшуюся колотушку с камушком и оловянный, привязанный к шнурку свисток, Петр Данилыч от души громко рассмеялся:

– Ну и караульный!.. Вот так ловко!

– Ой, батюшка, подсоби-ка… Сделай милость.

Петр Данилыч твердо поставил его на землю.

– Да-кось палку-то… Не нагнуться мне, – словно попавшаяся в капкан старая лисица, жалобно заскулил старик.

Купец подал ему увесистую, с корневищем на конце, жердину.

– Ох, спасибо тебе, батюшка, отец родной! – И караульный, сбросив рукавицы, внезапно огрел изумленного купца жердью по голове.

– Что ты, старый черт?!

– Вот те что! Другой раз не будешь буянить по ночам. Варнак…

Насвистывая в свисток и стуча в колотушку, старик мутными узенькими глазками оглядывал прилично одетую фигуру стоявшего перед ним человека.

– Как ты, старый дьявол, смеешь?! Я завтра исправнику скажу… Я – купец!

– Купе-е-ц? – протянул старик; из его груди вырвался сокрушенный вздох. – В таком разе проходи вольготно… Без опаски… Это ничего. А ты чьих будешь?

– Громов. Мне бы поесть.

– Гро-о-мов? – изумился старик и, придвинувшись к Петру Данилычу, стал пристально всматриваться в его лицо. – Не из тайги ли ты?

– Оттуда. Из тайги.

– Вот так раз!.. Благодарю покорно. Ты, видать, Данилин сын? Что, дедка-то Данило жив?

– Помер.

Петр Данилыч хотел грубо оборвать разговор, но в нем шевельнулась надежда, что старик в конце концов накормит его.

– А ты знавал его, что ли?

– Дедку-то Данилу? Не только знавал, а на Страшном суде Господнем рядом судиться будем… Во как я его знавал. Ямщиком я был у него, по тайге возил. – В голосе старика зазвучала желчная злоба, как шипенье гада, которому отдавили хвост. – Как жа! Одной кровью мы с ним мазаны.

– Как так?

– Ну, уж это не твоего ума дело… – Старик многозначительно крякнул, ударил палкой в снег и смолк.

– Слушай, дед, не накормишь ли меня? – взмолил Петр Данилыч и сплюнул накатившуюся голодную слюну. – Аж дурно мне. С утра не евши.

– Какая может быть в ночи кормежка? Ночь, спят все… А впрочем говоря, шагай в Грабиловку, сейчас за мостом, там баранки стряпают парни и подолгу не спят. Может, пофартит тебе.

Он снова бухнулся копной на лавку и забубнил, прислушиваясь к скрипу поспешно удалявшихся шагов:

– Накорми-и-ть? Хы! Тоже, выдумал… Так я тебя и накормлю… Поужинал колом по башке и будь доволен… Варначье отродье. Тьфу!

И закрутились в старой голове воспоминания, чем дальше вглубь – тем ярче.

«Да, покойник был ухарь. Данило-то… Едем мы разбойной ночью с ним тайгой… Вдруг бубенцы чуть сбрякали – мы сейчас в трущобу… У меня в руке шкворень, у него – кистень… Ну, я-то на каторге отстрадал свой грех, а он, змей, золотищем откупился… Эхма!..»

II

Утром чуть свет Петр Данилыч пошел в трактир «Тычок». Ранняя пора, но все столики в трактире были заняты, в воздухе стоял терпкий дух кирпичного чая, смешанный с кислым запахом овчины и человеческого пота. Распаривали горячим пойлом промерзшие свои животы приехавшие издалека на базар крестьяне, составляли им компанию перекупщики, барышники, называемые «сальными пупами». Вот двое не помнящих родства «Иванов», грязные, всклокоченные, в бабьих кацавейках и рваных опорках, продрогшие в ночлежке, во всю прыть прискакали сюда по морозу и теперь, тряхнув «настрелянными» пятаками, умильно потягивают чай. Под потолком и на стойке горели керосиновые лампы.

Петр Данилыч перекрестился на образа и подсел к публике почище – мясникам и рыбникам. За второй чашкой вся компания знала, зачем приехал Петр Данилыч, и всяк по-своему выражал сочувствие в постигшем его горе.

– Я только что из Крайска, – говорил бритый, кряжистый, с монгольскими глазами, рыбник. – В две недели докатил, день и ночь гнал без передыху.

– Ну как там, что? – нетерпеливо перебил Петр Данилыч. – Про моего мальчонку-то слуху никакого нету?

– Всех купцов, почитай, перевстречал, а будто ни один не сказывал. И как это вы могли такого юнца на прямую погибель отпустить?..

– Да уж именно, что страху подобно, – подхватил сидевший с краешка старик.

Петр Данилыч ответил не сразу. Обжигаясь, он чашку за чашкой с азартом глотал чай. Одутловатое лицо его в большой, с сильной проседью бороде покрылось блаженным потом, но глаза, полные тревоги, бегали.

– Грех вышел, – уныло сказал он. – Просто дьявольское наущение. Втемяшилось в башку, вот и послал. Думал – вот торговлю расширить надо, сына в люди надо выводить, пусть своим горбом да опытом жизнь свою начинает. Вот как, господа, было дело… Засим не угодно ли… Вот стафет. Пожалуйте взглянуть.

Телеграмма обошла всех; даже старик, для формы, поднес ее вверх ногами к своим темным в грамоте глазам, понюхал и, сокрушенно вздохнув, вернул Петру Данилычу.

– Тринадцать тысяч, тринадцать… Что бы это значило?

– А это вот что значит, – чуть прищуривая калмыцкие глаза, сказал рыбник. – Конечно, я не намерен вас стращать, а только что имейте в виду для своего наследника большую опасность. Даже за милую душу может погибнуть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

27
{"b":"715663","o":1}