Неожиданно Городовую озарила догадка – чего именно ей не хватало. Возможно, дело в отсутствии снов, тех самых, которые всегда сопровождали ее в расследованиях. Они были частью ее самой, ее личности, но вместе с переживаниями, она каким-то образом, заблокировала и их год назад. На протяжении всего этого времени она прекрасно без них обходилась, но сейчас поняла, что возможно в этом и есть ее проблема. Без этих снов она не была самой собой, работала механически, без азарта, как робот, и в настоящее время это перестало быть комфортным состоянием для нее. Эмоциональность вернулась - нахлынула разом, накрыла с головой, возможно и сны вернутся, но сможет ли она теперь со всем этим справиться?

                  Городовая пришла к выводу, что слишком долго находилась в спячке, и вокруг нее накопилось слишком много личных проблем и неразрешенных ситуаций. Она сама виновата в том, что наряду со сложным расследованием, ей теперь придется разгребать еще это, но откладывать решение личных проблем и дальше, очевидно, не было никакой возможности. Определившись с тем, что горячий душ не сможет помочь в этом, и осталось всего лишь только одно средство, способное принести хоть какую-то пользу в продвижении к возвращению к более-менее комфортному состоянию, она выключила воду. Ей необходимо было поговорить с Крашниковым, пусть даже этот разговор затянется на всю ночь и вывернет их души наизнанку. Но им нужно все обсудить, расставить все точки над i, закрыть тему их  не сложившихся отношений и больше к этому не возвращаться – так наверняка будет лучше для них обоих.

                   Обмотав голову полотенцем и надев халат, Городовая вышла из ванной и решительно направилась в кухню, где, как она предполагала, примерно с таким же настроем ожидает ее Крашников. Однако, предположения относительно настроя  следователя, оказались не верны. Крашников спал, свернувшись на диване и подложив под щеку сложенные руки. У него был такой изможденный вид, что Городовая не решилась его будить, а сходила за пледом, который обнаружила в шкафу, и, осторожно укрыв следователя, уселась на стул рядом с ним.

                     За окном разыгралась настоящая буря: ливень беспощадно грохотал по крышам, требовательно хлестал в оконное стекло, белоснежные вспышки молнии следовали одна за другой, почти непрерывно. Грохот и шум стоял такой, что кроме этих звуков не было слышно ничего другого, но Крашникова это ни в коей мере не беспокоило. Глядя на спящего следователя, временами вздрагивавшего и тревожно хмурившегося, Городовая вдруг подумала о том, как безгранично эгоистична. Все это время она думала только о том, как ей тяжело. Все то время, что прошло с момента их расставания, она жалела только себя. Носилась со своими переживаниями, научилась блокировать чувства, но ни разу не задумалась над тем, насколько тяжело все это давалось Крашникову. Когда-то его уже предала любимая женщина, и это ранило его настолько, что он двенадцать лет провел в одиночестве. А Городовая, зная об этом, поступила с ним таким же образом. Каково было ему жить в мире, в котором все его чувства, которые он много лет собирал по кусочкам, были растоптаны. Снова. Каково было ему от осознания того факта, что он не может доверять никому, кроме себя самого; от того, что его чувства ничего ни для кого не значат. Думая обо всем этом Городовая проклинала себя за то, что поступила с ним так, и горячие слезы ненависти в самой себе обжигали ее лицо до самого утра.

     12

                  В какой-то момент Городовая почувствовала, что не чувствует одну руку, будто ее вообще не существует. В следующий момент она ощутила, как у нее нещадно болит голова, а еще через пару секунд уловила аромат кофе. Резко выпрямившись, она зажмурилась от света, льющегося из окна, обнаружив себя все так же сидящей на стуле в кухне, а Крашникова – возле плиты, бодро возящегося с туркой. Выходит, что она вырубилась вчера, прямо здесь, за столом, с полотенцем на голове. Прекрасно.

     – Выспалась? - Крашников широко улыбался. Выглядел он намного лучше, чем накануне вечером, даже седины в волосах будто бы стало меньше.

                  За окном почти рассвело. Верхушки сосен в лесу снова неистово раскачивались.   Дождя не было, но пасмурное небо обещало, что он не заставит себя долго ждать.

     - Доброе утро!– не дождавшись ответа, весело хмыкнул следователь.

                  И что, интересно, его так позабавило? То, что Городовая ужасно выглядит после нескольких часов безудержных рыданий, вторую ночь подряд, или то, что она заснула сидя за столом, положив голову на руку вместо подушки, и теперь восстановленное кровообращение в руке доставляло ей массу крайне неприятных ощущений, или что полотенце съехало с головы и из под него торчали пряди высохших в диком беспорядке волос?! Решив, что любой из этих поводов мог сгодиться для поднятия настроения Крашникова, Городовая сердито буркнула в ответ - «доброе…» - и отправилась в душ.

                  Через полтора часа, позавтракав кофе и яичницей, приготовленными Крашниковым, Городовая, выходя вместе с ним из подъезда, чувствовала себя относительно нормально. Она была спокойна и как ни странно, вполне уверена в себе. Они не разговаривали с Дмитрием ни о чем серьезном, но напряжение, возникшее между ними и так вымотавшее их за вчерашний день, сегодня будто бы куда-то исчезло, словно его смыл ночной ливень. Они оба чувствовали себя вполне комфортно в обществе друг друга, не смотря ни на что. Конечно, недосказанность никуда не делась, и они оба знали, что разговор неизбежно состоится. Но теперь они чувствовали, что каждый из них сможет подождать столько, сколько потребуется.