- Я понял. Согласен, это сужает круг подозреваемых, - Крашников начал приходить к мысли, что Городовая как всегда права во всем.
- Да, вот что нужно искать теперь… вывернуть базу преступлений наизнанку… - Городовая задумчиво кивала головой.
- Слушай, а может его обижали в детстве, и теперь он символично убивает себя и обидчицу? – спустя несколько секунд предположил Крашников, чтобы показать коллеге, что поддерживает ее теорию.
- Нет, не думаю… Возможно… но я считаю, что большее значение имеет то, как он ухаживает за жертвами после убийства. – Городовая задумалась на несколько секунд, после чего продолжила. - Не уверена, что контекст верный, но травмирующую ситуацию, связанную с близкой женщиной, с родственницей, однозначно нужно учесть.
В автомобиле повисла тишина, перебиваемая тяжелыми вздохами Крашникова. Городовая, как всегда проявила невероятную смелость в предположениях, а вот он никогда не мог позволить себе мыслить столь свободно и безгранично. И иногда, несмотря на то, что следователь давно убедился, что Оксана в большинстве случаев оказывается права в своих предположениях, они все же казались ему притянутыми за уши. То, о чем она говорила сейчас, представлялось ему слишком фантастичным. Однако, спорить с ней он не собирался. У них и так слишком много нерешенных проблем и вопросов, чтобы усугублять ситуацию сомнениями в профессиональном чутье и интуиции Городовой.
А она, тем временем, могла думать только о расследовании, и все больше убеждалась в том, что взяла правильное направление.
- Действительно, ведь он не просто убивает их, обычным способом умертвляя очередную женщину, - снова начала она рассуждать вслух. - Он ухаживает за ней, обращается с ней как с близким человеком… и может быть именно это доставляет ему ни с чем не сравнимое удовольствие, а не само убийство. Или ему этого не хватает – какую-то часть жизни он делал это для нее – ухаживал, мыл, расчесывал волосы, а потом потерял такую возможность – может быть она, к примеру, умерла. Он горюет, и так успокаивается, понимаешь?
- А что – за живой женщиной ухаживать нельзя? – буркнул Крашников.
- Это больной человек. Его система ценностей сильно искажена. Но она есть и важно понять ее.
- Может, позвонить Алене, чтобы она пробила по базе мужчин, подпадающих под новый параметр?
- Конечно, обязательно. Нужно проверить – есть ли что-то подходящее… Но не сейчас, мне нужно переспать со всем этим.
Крашников вдруг заметил, что у Городовой сильно трясутся руки:
- Что с тобой? – обеспокоенно спросил он.
- Я не знаю, наверное, адреналин. Много всего навалилось в последние дни… Знаешь, я в последнее время… много чего чувствую. Видимо, это перегружает мою нервную систему…
- Чем я могу помочь? – Крашников обеспокоенно смотрел на коллегу. Они оба были взвинчены, но трясущиеся руки – это было слишком. Однако Оксана, беспечно махнув рукой, ответила:
- Ничем. Мне просто надо отдохнуть.
За окном стемнело и город почти опустел. Следователи проезжали по освещенным фонарями, улицам, размышляя над перипетиями человеческих судеб, в том числе думая о собственных чувствах и проблемах. У обоих нервы были на пределе. Насыщенный день – поток важной информации, похмелье… однако, несмотря на усталость, они оба не спешили к конечной остановке. Сегодня вечером им обоим было страшно оказаться наедине в одном помещении - эмоциональный накал был слишком велик, чтобы вечер закончился как обычно. И, все же, путь до дома стремительно сокращался.
В какой-то момент Городовая поняла, что больше не может терпеть это напряжение, не может сдерживать себя. Она физически ощутила острую потребность высказать Крашникову то, что должна была сказать давным - давно:
- Послушай… Прости меня, - слезы сами собой полились из ее глаз.
Крашников резко свернул на обочину дороги и тяжело дыша, опустил голову на руль.
- Почему? – спустя несколько бесконечных секунд, тихо задал он вопрос, который рвался наружу, словно нарыв, с тех самых пор, как они с Оксаной расстались. В этом вопросе звучала вся боль, которую он пережил с момента ее ухода почти год назад.
