Александру Аникину, Алексею Тюхину, маме, отцу

Глава Первая. Квартирник Паллады Бельской

Александру Аникину

Когда Борис Викторович не бывал в театре, и не сидел с Виктором

дома и не резался с ним от скуки в нарды, он не забывал про своих друзей

из литературных салонов начала века. «Вдова» и бывшая возлюбленная

одного из казнённых друзей Бориса Егора Сазонова держала свой модный

литературный салон на Фонтанке. Квартирник на Фонтанке любили

посещать многие поэты, и некоторые даже умудрялись потом стать

любовниками самой Паллады Богдановой-Бельской, которой в ту пору

было 27 лет и она была ровесницей Оленьки Петровской.

Сам Бельский, чью фамилию умыкнула Паллада, может и с целью

привлечь его внимание, в этот салон никогда не ходил, боясь реакции

Шаляпина и светского общества на его появление в этом салоне. В этой

квартире всё было каким-то ядовито-лиловым, смешанным с вульгарным

золотистым и даже местами красным, что совсем не соответствовало ни

эпохе, ни каким-то представлениях о хорошем вкусе обладательницы

данной квартиры. Для Бельской такой авангард казался даже идеальным.

Хотя она, порой, и жалела, что не может держать свою квартиру как все –

из-за обязанности быть хозяйкой литературного салона. Но зато к

Бельской ходили поэты всех литературных направлений: от Владимира

Маяковского до Николая Гумилёва. Это Бельской нравилось больше.

Оленька Петровская, поклонница Бельского как-то пыталась в этом салоне

безуспешно прочитать стихи. Борис Викторович и Зинаида Николаевна

отговорили молодую девушку от этой безумной затеи.

– Владимир Маяковский сейчас начнёт чудить. – Охрипшим, низким

голосом сказала стоявшая рядом с Оленькой Зинаида Николаевна. К дамам

подошёл Борис Викторович, на котором был серый драповый макинтош,

который он надел с целью скрыться от возможного дождя – грозовое небо

говорило о том, что вот-вот начнётся гроза. Борис только вошёл. Не успев

снять макинтоша, он кинулся целовать руки рыжекудрой Зинаиде

Николаевне. Зинаиде Николаевне было в 1911 году 42 года, Борису

Викторовичу – 32. Оленька Петровская посмотрела на Гиппиус с короткой

стрижкой a-la Clodine из нашумевшего романа француза Виллара

«Клодина в школе». То, что Клодину написал не Виллар, а сама госпожа

Коллет – его молодая жена, в это время, естественно никто не знал, но

подражать остригшей волосы Клодине хотели все. Гиппиус была не

исключением. Посмотрев на Оленькину копну волос, она бросила:

– Не хотите ли обрить гриву, молодая львица? По-моему, всем львам не

мешает в этом сезоне постричься. Хорошо, что здесь нет Бельского. Он бы

твою подругу угрохал выстрелом глаз.

– Скорей Бельского угрохают сыновья Паллады. – Засмеялся Савинков,

намекая на то, что это были дети Егора Сазонова. – Я видел его недавно

на "Онегине", притворился купцом, чтобы меня не смущать.

– Тактичный. – Гиппиус посмотрела в сторону Оленьки. – Паллада бы его

точно смутила. Вы, если что держитесь нас с Бэ Вэ, а то сейчас пьяный

Маяковский разнесёт весь салон в разнос. Вы ведь не пьёте?

– Нет, – созналась Оленька, и почему-то почувствовала в душе холод.

– Борис, проводи девушку до дома, хотя нет пусть она чуть увидит танец

Судейкиной. Если уж пришла, то это единственное на что стоит здесь

посмотреть. После него отведёшь домой. Маяковский мне не нравится –

слишком много балагурит. – Гиппиус подошла вглубь квартирника и

расцеловалась с Судейкиной, первой женой Судейкина. Маленькая Вера,

которой едва исполнилось семнадцать лет в то время завидовала Оленьке,

и хотела быть рядом с её мужем. Правда, господин Судейкин не обходил

вниманием юную поэтессу. Он постоянно острил, что-то сочинял про

Палладу.

– Он сейчас встанет на табурет и будет читать стихи. – Сказал Савинков

Петровской, которая, несмотря на то, что ей было 27 со страхом

наблюдала за происходившим. Рыжеволосый Маяковский действительно

поднялся на табурет, и закричал густым раскатистым голосом. После

нежного бархатистого баритона Бельского Оленьке захотелось заткнуть

уши. Борису тоже не нравилось, как и Гиппиус, но он пророчески сказал:

– Придёт время, и он будет собирать толпы. Что-то мне последнее время

настроения среди питерцев не нравятся. Как бы не грянул гром по

отношению к этому любвеобильному царю. Вам нравится Бельский? Я

видел, как Вы на него заворожено смотрели в зале… придёт время, его

культуру будут восстанавливать единицы. Я Вас не трону, не бойтесь. Мне

своих хватает. Вон на меня вешается фаворитка царя Агнесса Бёрнс уже

какой год. Безрезультатно.

Оленьке понравился Борис Викторович своим юмором и образом такого

земного странника, котором он, по сути и был. В нём был жизненный

опыт, и умение выходить из трудных ситуаций. Савинков знал, что

Петровская из-за Бельского не станет одной из его многочисленных

обожательниц, и поэтому даже рад был найти в ней друга.

– Только если хотите понравиться Бельскому, срежьте гриву. – Засмеялся

Борис в духе Гиппиус. – Она Вас старше, но она знает толк в моде.

Сколько Вам лет?

– 27. – Смутившись, сказала Петровская.

– Ему пойдёт. А! Видимо ему понравилось, что Вы на Бельскую не похожи.

Кто-то про неё говорил, что её на концерт с собой стыдно взять. Судя по

всему, Вас можно.

– Засмеялся Борис, и аплодисментами отметил, что, Слава Богу,

Маяковский закончил издеваться над публикой и свернулся клубком в

глубь нехорошей квартиры. Гиппиус вернулась к Петровскому и

Савинкову.

– Мережковский дома. – Доложила Гиппиус Борису. – У него болит голова.

Савинков долго про себя смеялся, понимая, что голова может болеть по

разным причинам. Наконец, Оленька увидела то, о чём ей говорила

Зинаида Николаевна – знаменитую «поленьку» Оленьки Судейкиной – её

«коронный номер» во всех квартирниках, за который её любили

приглашать в салоны. Верочка злобно посмотрела на танцующую Оленьку,

и углубилась в чтение какой-то книжечки, вроде бы это был томик стихов.

Анненкова, как потом увидел на обложке пронырливый Борис,

радующийся, что Маяковский, наконец, устал. Когда Оленька Судейкина

кончила танцевать поленьку и раздражать этим Верочку, вошёл барон

Н.Н. Врангель под руку с самой хозяйкой литературного салона –

Палладой Богдановой, по псевдониму – Бельской. Она родственницей

Бельского не являлась.

Борис решил, что громкая фамилия оперного солиста помогает ей каким-

то образом скрыть своё прошлое. Барон Врангель на свою спутницу даже

не смотрел. Зато было видно, как Маяковский открыл рот, глядя на её

необычный яркий наряд, затмивший даже пёстрые, попугайские наряды

самой Зинаиды Николаевны. Зинаида Николаевна, не выдержав

откровенной наглости и соперничества подобного рода, увела Савинкова

и Петровскую прочь. Прогуляться. На улице она заговорщически

улыбнулась, взяла своих обоих друзей под руки, и зашипела:

– Мы посмотрели всё, что хотели? Вот и пошли по домам. Борис

Викторович, Вам пора к брату и жене, мне пора к мужу, а то он совсем

бедный занемог со своей мигренью, а Оленьке пора к родительнице, а то

матушка будет волноваться, а Бельский пришибёт за измену.

Зинаиде Николаевне никто не смел возразить: обоим поэтам на