Кэрнкросс начал свой трактат с извинения за отсутствие интереса к изучению правил и норм современной ему науки. «От меня не стоит ожидать, что я знаком с именами и терминами, используемыми натуралистами при классификации различных животных, мои знания таких книг ограниченны»[33], – отмечал он, как бы защищаясь. Его неординарное, но очень удобное решение заключалось в «использовании собственных названий и терминов»[34]. В результате царство животных было преобразовано в три бессмысленных класса, что заставило бы великого Линнея перевернуться в гробу, а тем, кто попытался бы разобраться в и без того умопомрачительной теории шотландца, успешно создало дополнительные трудности.
Путь к открытию Кэрнкросс начал в нежном возрасте десяти лет, когда он наблюдал несколько «волосяных угрей» (hair eels)[35] (его термин) в открытой сточной канаве. «Откуда они могли взяться?» – задался он вопросом. Приятель поведал ему распространенное народное поверье, что молодые угри «выпадают из конских хвостов, когда лошадей поят; а вода их оживляет»[36]. Юный Кэрнкросс посмеялся над этим невероятным объяснением, покуда его воображение не породило собственную, столь же неправдоподобную идею, на которую его навело множество дохлых жучков, найденных на дне той же канавы. Может, эти два животных как-то связаны? Это завораживающее зрелище не отпускало шотландца двадцать лет. «Часто мой разум возвращался к этой тайне», – вспоминал он[37].
Затем как-то летом взрослый Кэрнкросс заметил знакомого жучка в своем саду в Данди. Он внимательно наблюдал за ним, пытаясь прочесть мысли насекомого, которое тем временем решительно подошло к луже и нырнуло. Жук, сообщил автор, прежде чем принять ванну, «посмотрел по сторонам в очень тревожном состоянии»[38]. Как Кэрнкросс диагностировал психическое состояние жука, неизвестно. Но единственная иллюстрация в книге дает читателю ценную подсказку в осмыслении следующего необыкновенного хода насекомого: под названием «жук в процессе порождения»[39] там был изображен непривлекательный герой Кэрнкросса, лежащий на спине с чем-то вроде двух лассо, выходящих из его задней части. Жук, согласно шотландцу, породил двух рыб.
Для Кэрнкросса это был момент истины, эврика. Теперь он посвятил себя продолжению расследования, вскрывая жуков, удаляя «волосяных угрей» и поддерживая их жизнь разное, хотя и весьма ограниченное время. Он спокойно признавал, что его теория «может показаться странной», но успокаивал себя, глядя на поведение «представителей царства растений»[40]. Если один вид деревьев можно привить на другой, «разве не может тогда Великий Творец-Садовник привить чужую природу на таковую насекомого?» – размышлял он[41].
На случай, если вам сложно представить, как жук может породить пару угрей, в «Происхождении серебряного угря» имеется такая очаровательная иллюстрация, призванная подтвердить дикие заявления автора. Хорошая попытка, Кэрнкросс, но я так и не убедилась
Современные лаборатории породили всевозможных «животных Франкенштейна»: человеческие уши пересаживали мышам, светящиеся в темноте рыбки были созданы добавлением генов медузы. Но «Великий Творец-Садовник» не прилагал к ним руку.
Если бы Кэрнкросс задал свой вопрос в научном сообществе, ему бы объяснили, что его «волосяные угри» – лишь очередные мерзкие паразитические черви, а не рыбы на ранней стадии развития. Но заводской инженер не слыхал о научном рецензировании. Он представил свои исключительные находки не в Королевское общество для серьезного рассмотрения, а паре фермеров, с которыми он столкнулся и которые были тоже озабочены количеством серебряных угрей в канаве на их земле. Им-то он и изложил свою теорию о том, что это изобилие угрей вылезло из ануса жука, и был польщен реакцией фермеров. «Они мне поверили, – гордо объявил он, – и возрадовались, что тайна раскрыта»[42].
Несмотря на энтузиазм местных фермеров, теория Кэрнкросса не смогла изменить магистральное направление в исследовании угрей. Грызя гранит науки в интеллектуальной изоляции шестьдесят с лишним лет, он не знал о значительном прогрессе в охоте за рыбьими гонадами. Вдали от Данди научная интеллигенция Европы была захвачена «угриным вопросом» и почти достигла кое-какой кульминации.
Впереди всех были итальянцы, которые восприняли задачу нахождения отсутствующих половых органов угря за неожиданный источник гражданской гордости для своей беспокойной нации.
У итальянцев с угрями сложились долгие отношения, которые в основном заключались в том, что одни поедали других в больших количествах. Угорь – довольно жирная рыба. Такое эволюционное приспособление помогает ему в одиссее на шесть тысяч километров обратно к нерестовым территориям в глубинах Саргассова моря. К несчастью для угря, высоколипидное содержимое делает его особенно вкусным, и это качество не осталось незамеченным. Марк Габий Апиций[43], автор одной из первых в мире кулинарных книг [44], советовал подавать рыбу под соусом «с сушеной мятой, плодами руты, вареными желтками, перцем, любистком, медом, уксусом, гарумом [45] и оливковым маслом»[46]. Мы в Англии по-прежнему предпочитаем есть угрей просто вареными и в желе, что, конечно, является одним из величайших преступлений против гастрономии, совершенных британцами за долгую и славную историю убийства живых существ ради приготовления пищи. И все же, несмотря на такие неудобоваримые рецепты, угри долго ассоциировались с большими пирами и чревоугодием. Леонардо да Винчи писал апостолов, наслаждавшихся угрями на Тайной вечере, а смерть печально знаменитого обжоры папы Мартина IV приписывали неумеренности в потреблении скользкой рыбы.
Самые вкусные угри, по слухам, поступали из Комаккьо и прилегающих к нему обширных серых болотистых земель дельты крупной реки По. Это было место самого крупного в Европе промысла угрей, где в разгар сезона добывали по три сотни тонн рыбы за ночь, а заодно источник самых громких утверждений и противоречивых мнений о половой принадлежности угрей. Началось все в 1707 году, когда местный хирург заметил среди тысяч пойманных угрей одного необычайно толстого. Проведя вскрытие, врач посчитал, что увидел яичник, набитый зрелой икрой. Беременная рыба была передана другу врача, уважаемому натуралисту Антонио Валлиснери, который поспешно объявил, что многовековой поиск интимных мест [47] угря наконец закончился. В честь профессора свое научное название получило водное растение, которое по-английски в обиходе именовалось «угриной травой» [48], но открытие половых органов самки угря не стало ассоциироваться с Валлиснери. При более тщательном изучении находку забраковали как всего лишь больной и растянутый плавательный пузырь.
Попытка Валлиснери вдохновила итальянскую научную мафию, которая теперь считала «делом чрезвычайной важности найти настоящие яичники угря»[49]. Это были неспокойные времена для самоопределяющейся нации, поскольку полуостров был тогда оккупирован иностранными силами. И, пока многие итальянцы возлагали свои националистические надежды на революцию, эта небольшая группа интеллектуалов мечтала укрепить дух соотечественников, предъявив права на неуловимые гонады восхитительного угря.
