Я изучала зоологию в начале 1990-х годов под руководством выдающегося биолога-эволюциониста Ричарда Докинза, и меня научили размышлять о мире, опираясь на генетические связи между видами – как степень родства влияет на поведение. Кое-что из того, чему меня учили, уже изменилось благодаря недавним открытиям, которые показали, что путь, который геном считывается на клеточном уровне, столь же важен, как и его содержание (так, у нас может быть 70 % общей ДНК с червем баланоглоссом, но при этом наши званые обеды намного интереснее). Я упоминаю это, чтобы подчеркнуть: каждое поколение – включая и мое – думает, что знает о животных больше предшествующего, но на самом деле и мы часто бываем неправы. Многое в зоологии не более чем изощренные догадки.

Современные технологии позволяют нам лучше гадать. Как продюсер и ведущий документальных фильмов по естественной истории я объехала весь мир и удостоилась чести пообщаться с некоторыми из наиболее преданных делу научных умов, добывающих истину в копях открытий. В Масаи-Мара я встречалась с человеком, который измеряет IQ животных, в Китае – с распространителем порнографии про панд, в Англии – с изобретателем, который придумал (с научной целью) «жопометр» для ленивцев, а в Шотландии – с автором первого в мире словаря шимпанзе. Я гонялась за пьяным лосем, пробовала бобровые «яички» [12], смаковала афродизиаки из амфибий, прыгала со скалы, чтобы полетать с грифами, и пыталась сказать несколько слов по-бегемотски. Полученный опыт открыл мне глаза на многие удивительные истины о животных и в целом на состояние зоологии. Эта книга – моя попытка поделиться с вами этими истинами, собрать воедино самые большие заблуждения, ошибки и мифы о животном царстве, которые мы сочинили (кто бы ни был их поставщиком – великий философ Аристотель или голливудские потомки Уолта Диснея), и создать собственный зверинец неверно понятых.

Приготовьтесь к невероятным историям. Только не ждите, что все они будут правдивыми.

Род Anguilla

Аристотеля беспокоили угри.

Сколько бы великий греческий мыслитель их ни вскрывал, он не мог обнаружить у них половые признаки. У любой другой рыбы, которую он изучал на Лесбосе, была хорошо заметная (и часто довольно вкусная) икра и явные, хотя и скрытые в теле семенники. Но угорь казался совершенно бесполым. Поэтому, когда в IV веке до н. э. Аристотель стал описывать угрей для своего основополагающего труда о животных, этот самый методичный из натурфилософов был вынужден заключить, что «угри… не рождаются ни от спаривания, ни из яиц» [14], а появляются из «так называемых земляных кишок»[15], их спонтанно порождает грязь. Он думал, что черви, которых мы видим в мокром песке, и есть зародыши угрей, появляющиеся из земли.

Аристотель был первым настоящим ученым [16] и отцом зоологии. Он сделал важные научные наблюдения о сотнях созданий, но я не удивлена, что угри его перехитрили. Эти скользкие типы особенно хорошо умеют скрывать свои тайны. Идея, что они появляются из земли, фантастична, но не более, чем правда, поскольку так называемый обыкновенный речной угорь Anguilla anguilla начинает свою жизнь икринкой, отложенной в дебрях подводного леса в Саргассовом море, самой глубокой и соленой части Атлантики. Эта живая фитюлька размером с рисовое зерно пускается в трехлетнюю одиссею к рекам Европы [17], за время которой претерпевает превращение, как если бы (я, конечно, несколько утрирую) медведка стала медведем. Затем угорь проводит десятилетия в иле [18] и жиреет, ибо только так он может повторить изнуряющий путь длиной шесть тысяч километров обратно к своему потайному океанскому лону, где в темных глубинах он снова отложит икру и умрет.

Тот факт, что угорь достигает половой зрелости лишь после последней метаморфозы в самом конце такой своеобразной жизни, помог скрыть его происхождение и подарил ему мифический статус. На протяжении веков попытки разобраться в этой тайне сталкивали лбами народы, приводили людей в самые отдаленные моря и мучили лучшие умы зоологии, словно бы соревновавшиеся между собой за авторство самой безумной теории происхождения угрей. Какими бы странными ни были эти теории, они не могут превзойти подлинную историю обычного речного угря, которая крайне необычна: это замечательный рассказ о нацистах, обрекших угрей на голод, об одержимых искателях гонад, о вооруженных рыбаках, о самом знаменитом в мире психоаналитике – и обо мне.

В детстве я тоже была одержима угрями. Когда мне было лет семь, отец поставил в саду старую викторианскую ванну и превратил это вместилище для человеческих омовений в совершенную прудовую экосистему, быстро ставшую моим главным увлечением. Я росла любознательным ребенком и отнеслась к этому занятию крайне серьезно. Каждое воскресенье папа сопровождал меня на дренажные канавы болот Ромни Марш, где я проводила счастливые часы, выуживая разные формы жизни импровизированной подводной снастью, которую он сконструировал для меня из пары старых тюлевых занавесок. В конце дня мы триумфально возвращались, будто опьяненные рвением викторианские натуралисты, а наша подводная добыча плескалась в багажнике старого маленького пикапа, готовая к определению и помещению в водное царство. Животные поступали «каждой твари по паре»: к вечеринке в моей ванне присоединялись озерные лягушки, обыкновенные тритоны, колюшки, вертячки и водомерки. Но, увы, не угри. Моя надежная сеть подцепляла их, но удержать их слизистые тела при пересадке в ведро было все равно что хватать воду. Каждый раз они ускользали, уползая в безопасное место по земле – похожие на змей, а не на рыб. Они были неуловимыми, и поймать их стало моим наваждением.

Я тогда не знала, что, если бы я преуспела в этой миссии, угри положили бы конец моей приятной прудовой вечеринке, съев всех прочих гостей. Угри проводят пресноводную стадию своей жизни как спортсмены-экстремалы, набирающие чемпионский вес, готовясь к долгому заплыву обратно в Саргассово море для размножения. Поэтому они едят все, что шевелится – в том числе друг друга. Их прожорливость была установлена в неприятном эксперименте, проведенном двумя французскими учеными в Париже в конце 1930-х годов. Исследователи поместили тысячу угрей – молодых особей около восьми сантиметров в длину – в бак с водой. Рыб кормили ежедневно, но через год их количество сократилось до 71, правда, оставшиеся стали втрое длиннее. Еще через три месяца, после «ежедневных сцен каннибализма»[19], как об этом написал местный журналист, остался один победитель – самка длиной треть метра. Она прожила еще четыре года, пока случайно не погибла из-за нацистов, которые, оккупировав Париж, ненароком лишили ее поставок червяков.

Эта жуткая история шокировала бы натуралистов прошлых столетий, которые были уверены, что угорь – добрый вегетарианец с особым пристрастием к горошку, до того сильным, что ради поисков своих любимых сочных овощей готов покинуть водный мир и выбраться на сушу. Такие свидетельства появились благодаря монаху-доминиканцу XIII века Альберту Великому, который в своей книге «О животных» (De Animalibus) писал: «Угорь также выходит из воды по ночам, туда, где может найти горох, бобы и чечевицу»[20]. Идеи о хипповской диете угря исследователи все еще придерживались в 1893 году, когда в «Истории рыб Скандинавии» (A History of Scandinavian Fishes) появились «наблюдения» монаха, сдобренные смачными звуковыми эффектами. Поместье графини Гамильтон было наводнено угрями, которые пожирали ее овощи «с чавканьем, какое производят молочные поросята во время еды»[21]. Несмотря на нехватку подобающих манер, угри вдовствующей графини отличались довольно изысканными вкусами: они «потребляли лишь мягкую и сочную кожуру» и не трогали остальное. Хотя угри и в самом деле могут прожить до сорока восьми часов без воды благодаря своей слизистой дышащей коже (приспособлению, которое дает им возможность перебираться из водоема в водоем в поисках воды при засухе), рассказы о том, как они облизывают губы, воруя горошек, – откровенный бред.