– Спросив разрешения, ко мне подсел интеллигентного вида мужчина. Возраст у нас был примерно одинаков, и мы быстро нашли довольно много общих тем для бесед. Мой собеседник служил администратором какого-то провинциального театра и был невероятно интересной личностью. Кроме того – что для меня было весьма немаловажно – он знал толк в коньяке. Звали его, правда, Иосифом Львовичем, но это совершенно не помешало нам сблизиться. Да, он оказался евреем, но в остальном, на мой взгляд, был неплохим человеком. – «А Калошин-то – антисемит, – подумал я, – но в остальном тоже неплохой человек». – Мы стали встречаться каждый вечер, проводя его, как правило, в этом же ресторанчике, – продолжил Виталий. – Я возвращался в отель далеко за полночь, «Не то чтоб очень пьян – а весел бесконечно». Любовница моя, обидевшись на отсутствие внимания к ней, через несколько дней уехала. Я лишь облегчённо вздохнул этому обстоятельству. Двое импозантных мужчин, надо отметить, производили впечатление на прекрасный пол. Но мы предпочитали проводить время вдвоём, за рюмочкой коньяка (порой количество рюмочек не поддавалось счёту) и беседами – конечно! – об искусстве. Однако одна довольно щекотливая особенность не могла не броситься в глаза: мой новый приятель оказался неправдоподобно скупым человеком. Когда приходило время оплачивать счёт, Иосифу Львовичу нужно было либо срочно посетить туалетную комнату, либо сделать неотложный звонок по телефону. Могло случиться так, что, предчувствуя приближение официанта, театральный администратор вдруг замечал давнего приятеля и уходил к его столику. Несколько раз он «забывал» портмоне в отеле. Несомненно, это обстоятельство не могло испортить моего отношения к Иосифу Львовичу, но… вы меня понимаете, да?
– Жлоб, короче, – предельно лаконичная характеристика плотника оказалась невероятно уместной.
Калошин, мгновение подумав, согласно кивнул, плеснул немного водки в стаканы и продолжил рассказ:
– Но даже такая анекдотичная скаредность имеет свои пределы. Однажды в баре Иосиф Львович предложил оплатить заказ пополам. Я отдал бармену часть суммы, а он на сдачу предложил лотерейный билет, который Иосиф Львович незамедлительно положил к себе в карман. Мы вышли на улицу. Ни прекрасная крымская погода, ни очаровательные женщины, встречающиеся на нашем пути, ни даже мои реплики по поводу последних не могли нарушить некую сосредоточенность приятеля. Я поинтересовался состоянием его здоровья. Словно не услышав моего вопроса, он остановился и застыл в учтивом замешательстве. Затем, порывшись в карманах, достал лотерейный билет и сказал:
– Виталий, я человек порядочный и, как вы уже, очевидно, поняли, – справедливый, – было заметно, что Иосиф Львович пребывает в сильном волнении, – и поэтому считаю своим долгом переписать номер билета и вручить его вам. – Не зная, что ответить, я молчал. Впервые я видел человека, пронзённого такой всепоглощающей любовью к денежным знакам. С другой стороны, подобная практичность и педантичность, которой мне, признаться, иногда не хватало, вызывала уважение. Приняв мои раздумья за согласие, театральный работник щёлкнул авторучкой, переписал номер билета на клочок газеты и с неподдельной торжественностью засунул бумажку в мой карман. Чувствовалось, что соломоново решение далось ему нелегко.
После этого случая – хотя я всегда был рад видеть Иосифа Львовича – наши отношения стали какими-то стилизованными, утратив самое главное, что нас сближало: проникновенность в любую тему, бесшабашность суждений, то исповедально-курортное доверие, которое ты никогда бы не позволил себе в повседневной жизни. Думаю, мы оба почувствовали это. И когда настал день его отъезда, я даже облегчённо вздохнул. Мы обменялись служебными и домашними телефонами, Иосиф Львович отбыл на свою географическую родину, кажется, в Новосибирск. В тот же вечер я познакомился с очаровательной блондинкой, с которой уже не надо было обсуждать, например, голубой период творчества Пикассо. С новой страстью я погрузился в атмосферу запахов Chanel, кружевного белья и томных женских вскриков.
Всё хорошее проходит стремительно, и вскоре настал последний день отдыха. Как художник, я должен был осмыслить, впитать в себя происшедшие события, людей, принимавших в них участие, и саму атмосферу этого крымского городка, – очевидно, Калошин снова вспомнил Горбачева, ибо лицо его несколько исказилось. – Я бродил по набережной и даже не обращал внимания на многозначительные взгляды женщин, думая почему-то не о них, а об Иосифе Львовиче.
На следующий день я уже был дома. Работа сразу захватила меня, и жаркие курортные будни стали постепенно уходить в прошлое.
Однажды друзья пригласили меня на рыбалку. К полудню клёв закончился, и мы достали из речки заранее опущенные туда бутылки с пивом. На расстеленную газету поставили бокалы и положили огромного вяленого судака.
Белошапка нервно заёрзал на стуле, заглядывая в опустевший стакан. Калошин, углублённый в воспоминания, не заметил его жаждущий призыв и продолжил свой рассказ.
– Смотри-ка, таблица розыгрыша лотереи ДОСААФ, – ткнув пальцем в газету, сказал один из приятелей. – Говорят, в этом году будет разыгрываться новая двадцать четвёртая модель «Волги».
Какое-то неясно-тревожное предчувствие возникло на пороге моего сознания, но, так и не успев конкретизироваться, исчезло. Я пил пиво без особого желания, и мысли мои были далеко. Самое странное заключалось в том, что я не понимал, где именно: во всяком случае, не здесь, возле реки. Когда спала жара, мы снова возобновили рыбалку. Я рассеянно следил за поплавком, не замечая поклёвки. Вечером, собравшись варить уху, мы разложили из сухих веток костёр. Один из моих друзей скомкал служившую скатертью газету, сунул её в костёр и поднёс спичку. Малиновый язычок пламени охотно лизнул промасленную рыбьим жиром бумагу. Билет! Лотерейный билет! Таинственные механизмы удачи наотмашь ударили по ветхой моей памяти. Я выхватил газету из костра и голыми руками затушил огонь.
У меня не было никаких сомнений в том, что билет, который находился у Иосифа Львовича, выиграл автомобиль. С трудом я переждал ночь, а утром, сославшись на недомогание, уговорил друзей ехать домой, чем вбил последний гвоздь в гроб своей рыбацкой репутации.
Дома я разыскал некогда сунутую мне в карман бумажку и, разгладив рваную обгоревшую газету, долго не решался заглянуть в таблицу розыгрыша. Наконец два травмированных ошмётка газеты соприкоснулись друг с другом, и взгляд мой медленно заскользил по столбцам цифр. Косясь в шпаргалку, я сравнивал их с написанными шариковой ручкой каракулями. Заветный код становился всё ближе и ближе, сердце мое билось всё чаще, я уже почти видел вожделенные цифры! Но, – Виталий стукнул кулаком по столу, уже в который раз испытывая потрясение от досады, – на предполагаемом месте полного совпадения оказалась… прожжённая угольями дыра.
Белошапка подскочил со стула и довольно грубым словом высказал свое волнение, даже, я бы сказал, восхищение. Признаться, меня тоже задело остросюжетное повествование ваятеля.
– Экие вы, однако, впечатлительные, – сказал Калошин, но было заметно, что он доволен произведённым эффектом. Виталий хотел было разлить оставшуюся водку по стаканам, но вдруг передумал и поставил бутылку на стол.
«Видимо, на концовку легенды оставляет, – подумал я. – Сказочник хренов…»
– Я прижал газету к груди, – продолжил рассказ скульптор, – и заплакал. Нет, не потому, что мне стало обидно за столь нелепую коллизию судьбы, а оттого, что мое нервное напряжение уже, вероятно, достигло апогея. В голове мелькнула мысль: «А может, не получить желаемого – это иногда и есть везение?» Но я оделся и пошёл в сберегательную кассу. Развернув свой клочок газеты с написанным номером, я приблизился к стенду с таблицей розыгрыша и взглянул на запомнившееся место. Номера на выигрыш «двадцатьчетвёрки» совпадали. Неимоверное спокойствие, даже умиротворение овладело моим сознанием. Я брёл по улицам, ничего не замечая перед собой. Придя домой, я лёг на диван и проспал до позднего вечера. Такого глубокого и, к месту сказать, мертвецкого сна у меня не было со времени службы в армии. Проснувшись, я разыскал номер телефона крымского приятеля и позвонил ему, в Новосибирск. На том конце провода подняли трубку; ответила женщина с печальной, как мне показалось, интонацией в голосе. Я представился и попросил позвать к телефону Иосифа Львовича. После достаточно длинной паузы она ответила, что её муж на прошлой неделе… скончался. В трубке послышались глухие рыдания. Я молчал, не зная, что сказать в ответ. Наконец я выразил вдове свои соболезнования, и связь тут же прервалась: очевидно, она положила трубку.
