- Может и есть, - прищурился сапожник, - да дорого встанут.

   - Заплачу сколько скажешь, - скороговоркой ответила девушка.

   - Ишь ты, какая синьора, даже не торгуется, - он закряхтел, поднимаясь, и двинулся к ней. Мария подавила дрожь, но он просто обошёл её и направился к полке у ней за спиной. - Вот, есть две пары. Одна побольше, другая поменьше. Померяй.

   На Марию смотрели блестящими пряжками девичьи туфельки - чёрные, с плетёным ремешком, и красные, с носами поострее и с тиснением.

   - Медные? - наклонилась она к чёрной паре.

   - А тебе какие надо - золотые? - проворчал мастер, усаживаясь напротив неё. - Ты откуда такая взялась, привереда?

   - Из Кареджи, - Мария, собственно, не солгала.

   - У нас в деревне таких нету, - возразил старик. - С господской виллы, что ли?

   Мария промолчала. Ей так неуютно было под взглядом сапожника, что она даже сама разулась.

   - То-то я смотрю, больно ты нежная, - довольно протянул сапожник - и протянул к ней руки. - Больно уж хороша, говорю, для крестьянки. Ну раз ты у нас синьора, - он поймал её ногу, - так обслужу по первому разряду. Дай-ка сюда чулок.

   Заскорузлые руки, сами точно дублёные и пересохшие на огне, грозили порвать тонкое сукно, но девушка уступила. Сапожник на удивление ловко натянул ей на ногу - и любовно надел туфлю, а затем завладел другой ногой.

   - Болят ноги-то после танцев?

   - Нет, - взвизгнула Мария. Она наконец вырвалась - встала и прошлась. Обновка была великовата.

   - Ну, эти - точно на тебя, - сапожник расстегнул ремешки на красных.

   - Откуда ты знаешь про танцы? - спросила разуваемая Мария.

   - А кто про них не знает? Они у нас каждое воскресенье... Только Богу помолятся - сразу бежать плясать, нет бы подольше помолиться - ан сами торопятся, ноги сбивают, обувь рвут... - красная туфелька села на правую ногу как влитая. - Вот смотри, будешь потом ногами маяться, как твой папаша. Тоже, небось, по юности до упаду плясал... - Ремешок аккуратно затянулся. Марии казалось, это петля затягивается у неё на шее. Она хотела встать, но старик дёрнул её за лодыжки - и так же неторопливо занялся левой туфелькой. - Ну смотри - как на тебя...

   - Сколько? - Мария не дала ему погордиться своей работой.

   - Сколько не жалко, - задребезжал ехидный смех.

   Мария протянула две монеты, по одной за каждую туфлю, сапожник попробовал их на зуб - и похлопал её по щиколоткам.

   - Ну иди. Пляши дальше. Хоть до самой могилы пляши.

   Мария вскочила и бросилась к двери.

   - Хоть всю жизнь пляши! - напутствовал старый мастер. - Вовек не сносишь, так и будешь танцевать! - и засмеялся.

   Мария не хотела его слушать, но последние слова звучали эхом. Подпрыгивая им в такт, девушка мчалась - сама не думая куда.

   Она напрочь забыла дорогу, которой пришла в Кареджи, и побежала в другую сторону, огибая деревню широкой дугой.

   Она бы рада задержаться у какого-нибудь дома - только ноги сами несли её мимо. Туфли на жали, не заставляли спотыкаться, даже не тёрли, как полагается обновке - она вообще их не чувствовала на себе, проклятые красные туфли за два золотых.

   Вовек не сносишь, так и будешь танцевать!

   Как назло, собирается дождь. Тучи окружили шпиль Сан-Стефано, но не могли заглушить колокольный звон.

   Священник всегда в церкви.

   Она заставила себя свернуть и полетела прямо к дубовой двери.

   - Святой отец! - едва успела позвать, едва успела стукнуть дверным молотком - и понеслась дальше.

   Дверь скрипнула за спиной.

   Нет, слишком поздно.

   Она пустилась в пляс по кладбищу.

   Хоть до самой могилы пляши...

   Ничего, вот закружится голова, и она споткнётся о какое-то надгробие, и снимет эти башками, и босая пойдёт домой... Нет, сперва в церковь, помолиться... Почему она не осталась босиком?

   Всё проклятое тщеславие. Изнеженность. Богатство.

   Рыдая, Мария кружилась между могильными плитами, теряя ленты и цепляясь юбкой за колючки. Красное платье. Красные башмачки.

   Пляши дальше, пляши, пока не истлеешь, пока не иссохнешь в изнеможении, пока не истреплется красота и не иссякнет молодость - да ты и не заметишь, когда.

   Рассыплешься прахом - и будешь плясать на ветру, как позёмка. Как пепел над красным пламенем.

   Алая полоса возвещала закат.

   Мария задыхалась. Её несло в поле.

   Она чуть не налетела на пугало и сама распугала ворон - мокрая, растрёпанная и в изорванном платье. Только туфельки - целые и невредимые.

   Стемнело. Ей было всё равно. За дорогой она уж давно не следила.

   Стороной промелькнули красные огоньки. Справа. И слева...

   Огонь. Факелы.

   - Синьора Мария!.. Мария!..