Оставалось лишь обернуться на запад - к обласканной солнцем Испании.

   Он решил посоветоваться с отцом.

   Тот отвлёкся от перебранки с лекарем, что запрещал ему поститься, и спросил:

   - А хорошо ли ты знаешь предпочтения своих детей? Не повторяй моих ошибок. Я ведь чуть не сломал тебе жизнь... Знай я заранее, поверь умным людям - разве я стал бы связываться с этой проклятой Бургундией? Сразу бы поженил вас с Бланкой, жили бы вы счастливо, и эти горькие воспоминания не разделяли бы вас...

   Обе ведьмы с довольной улыбкой кивали за рукоделием.

   - ...А лучше всего не спеши. Дети пусть повзрослеют, а я оправлюсь немного и сам займусь переговорами. А то ты опять чего-нибудь намудришь, как с Венгрией, и без денег останешься.

   Если закрыть уши на все оскорбления, ценный совет всё равно нельзя было упустить. Максимилиан стал чаще переписываться с детьми. Прилежная Маргарита отвечала аккуратно, и отец скоро понял, что науку государственного дела постигает быстрее она, а Филиппу даётся наука любви. Его похожденья гремели на все Нидерланды, и Совет Фландрии только качал головой: первенца-де подменили на какого-то легкомысленного француза. Самым обидным было то, что принц даже не просил у отца денег. Утешая себя, что если и не был образцом благонравия, то хотя бы не творил непотребства исподтишка, и его-то отец всегда узнавал, и даже не всегда последним, об кого за какую девушку ломал дорогие мечи наследник, Максимилиан упорно наставлял Филиппа на путь истинный и требовал послушания. Сын позволял себе наглость пропускать эти строки в письмах. При встрече он был исполнен достоинства, как истинный бургундец, если не сказать француз, и даже не топал ногами. Здесь можно бы возразить, что Филипп довольствовался словесными объяснениями - но он и на слова был скуп.

   В какой-то момент Максимилиан поймал себя на мысли, что проектирует отцу прижизненный памятник - за то, что не убил его до совершеннолетия.

   Но тут же вспоминал, что сам-то был гораздо менее несносен, и силуэт монумента растворялся в кастильском мареве.

   Бланка бесстыдно вмешивалась в семейное дело имперской важности и настойчиво отговаривала родниться с испанскими королями. Она ссылалась на предчувствия.

   Ульрика была более прямолинейна и говорила, что видела на воде бесславную кончину испанской династии.

   Фридрих советовал для начала найти для Филиппа любовницу из доверенных фрейлин - и через неё постепенно упрочить влиянье на сына. Пусть девица поступит на службу к Марго, а Марго служит корреспондентом.

   Похоже, Фридрих был единственным, чьему рассудку строгий пост придавал ясность.

   Выбор пал на Гертруду, и она вскоре явилась пред императорские очи, но не за тем, а чтобы вместе с Ульрихом просить благословения. Ульрих всерьёз настроился на брак с простолюдинкой, потому что ровным счётом ничего не терял: ведь Иоганну наследовал Эрнст, а Эрнсту - Рудольф. Растроганный Фридрих тут же забыл все свои интриги и поднял за молодую чету чашу воды. Это был единственный момент, когда он жалел о смирении плоти.

   Гертруда и Ульрих отправились обрадовать отца невесты, а Бланка и Ульрика заговорили о предстоящей свадьбе, точно их вощёные таблицы памяти затёрли начисто и крупно вывели одну-единственную мысль.

   План провалился.

   Воспользовавшись всеобщим помешательством, Максимилиан быстро сочинил письмо испанскому королю, где предлагал обручить его сына Хуана с Марго, а дочь Хуану - с Филиппом.

   Маргарита покорилась отцовской воле, с горькой усмешкой заметив, что на сей-то раз удастся ей побыть не только невестой, но и супругой.

   Филипп внезапно выказал любовь ко второму отечеству, Нидерландам, и просил совершить церемонию по доверенности. Потрет инфанты с очами серны как будто его не прельстил.

   Вся остальная часть семейства с нетерпением ожидала, когда завершится пост и май осенит замок в Швабии (35) брачным венцом.

   Скоромная пора настала, возвестив о себе резвыми лентами и хмельными цветами с высоты майского древа, к которому и устремились новобрачные, поскорей выпалив клятвы у алтаря.

   Насколько Фридрих соблюдал пост, настолько был безудержен теперь, и Провидение наказало его за небрежение к собственному здоровью. После тяжёлой болезни и не менее тяжёлого лечения, вдвойне обидно было пасть жертвой нескольких трапез и десятка кувшинов вина. У поверившего, что всё худшее позади, и метившего в ровесники Мафусаилу Фридриха случился удар. Кайзер отказывался признавать происходящее и цеплялся за жизнь всеми силами. На исходе второй недели он сдался - и понял, что нужно успеть попрощаться.

   Он безмолвно благословил всех детей, порадовавшись за успевшую к одру Кунигунду - с супругом и новорождённым сыном и пожалев, что не увидел обручённой Елену. Он подозвал к себе Ульрику. Герцогиня склонилась над мужем, жестом велела всем установить тишину и прислушивалась к попыткам Фридриха что-то сказать. Она размеренно кивала и наконец поцеловала Фридриха, не смущаясь присутствующих. Затем обернулась к Максимилиану и спросила, у него ли ключ от отцовского кабинета. Фридрих просил, чтоб после его смерти она забрала свой подарок, с которого началось их знакомство.

   Максимилиан кивнул, не глядя на мачеху.

   Она выслала всех из комнаты и осталась с Фридрихом на ночь.

   Под утро кайзер скончался.

   Сразу после похорон Максимилиан открыл перед Ульрикой заветную дверь и остался ждать у порога. Ульрика долго перебирала драгоценности, и просто образцы веществ, и всякие диковинные инструменты - и позвала на помощь сестру. Бланка, в отличие от вдовы заплаканная, сдалась после часа поисков и предложила мужу помочь им, ведь он знал кабинет отца лучше. Максимилиан, не без помощи слуг, перевернул святая святых покойного - и ничего не обнаружил. Хрусталь с прожилой родонита исчез.

   Все сорок дней все домочадцы и все гости продолжали поиски. Им удалось перевернуть вверх дном каждый уголок Аугсбурга и его окрестностей, найти давно потерянное, потерять недавно найденное, двенадцать раз запутаться, тринадцать раз разложить всё по полкам, раздать ненужное, лишиться необходимого, смахнуть вековую пыль с иных вырытых из-под хлама сундуков... Не удалось лишь обрести главное.