Ульрих ответил, что напишет Анне-Гретхен.
- Моя сестра очень талантлива, - обрадовалась девушка.
Гертруда и её сестра были дочерьми придворного художника и выросли в Антверпене. Отец заботился об их образовании как только мог, и обе девушки знали несколько языков, владели искусством стихосложения, сочиняли музыку и рисовали не хуже самых способных учеников отца. Максимилиан искренне восхищался талантами Гертруды, они обменивались стихами, и вместе музицировали, и порою делили ложе. Но он редко бывал у неё, или занятый делами, или увлечённый пылкой мадьярочкой, или не сумевший отделаться от болтливой вдовушки, или - или - или - занятый ещё кем-то из здесь присутствующих, более красивых, чем она.
- Зачем я всё это рассказываю?
- Наверно, затем, чтобы я рассказал, что вас ждёт?
Они беседовали и беседовали, не замечая никого вокруг, о живописи, поэзии, астрономии и охоте, не отрывая друг от друга взгляда и с затаённым дыханием повторяя имена Рогира ван дер Вейдена и Вальтера фон дер Фогельвейде...
Ужин закончился далеко за полночь. Детей, заснувших и клевавших носом, унесли в детскую, взрослые вытряхивали в кубки последние капли вина, чтоб отметить знакомство. Бланка, радушная хозяйка, ходила между группами гостей, благодарила за чудесный вечер и желала спокойной ночи. Наконец подошла она к королю:
- Ваше величество, что же вы так угрюмы? Поводов для ссоры не осталось, наши родственники были очень рады познакомиться друг с другом.
- Рады? Чудесно. Спокойной ночи.
Король покинул зал.
Всех любовниц, всех фавориток, всех его наложниц, подруг, невенчанных жён и сожительниц, числом тридцать две, а также всех бастардов, признанных и непризнанных, поглотила эта чёртова бездна по имени Саарбрюккен. Это же просто зараза... чума... гангрена...
Он решил посмотреть, спокойно ли заснул отец. В опочивальне старого кайзера горел свет, над постелью склонилась какая-то женщина...
Он не сразу узнал Ульрику. Он прежде никогда не видел её без головного убора, и касавшиеся пола золотисто-русые волосы, с серебряными прожилками седины, поразили его. Время не лишало Ульрику красоты - только придавало этой красоте строгости и северной суровости, подобно внешности воинственной Брунгильды из легенды о Нибелунгах или грозной королевы Медб из британской древности. Внезапно Максимилиан подумал, что ни одна из фрейлин, бюргерских дочерей и служанок, ни венценосная его волчица, ни даже лань, подарившая золотое руно (34), не влекли его так, как сама Луна. Только она - вызывала такой интерес, что стоило нечеловеческих усилий прекратить о ней думать и избрать иной предмет мыслей. С того самого дня, когда лилейное лицо склонилось над ним в обрамлении лунных рогов, а холодная, как ночь, рука погладила его по голове. "Какой чудесный мальчик..." Вечно невинная лилия. Недосягаемая луна. Которой не нужно пятнать себя и снисходить к земному праху, чтобы творить что вздумается.
Лилейная рука с ногтями-лунницами ласкала морщинистый лоб Фридриха. Волнистые от вечного плетения волосы струились по подушке, подлокотникам и половицам. Серебряно-золотая река лелеяла сон императора. Алые губы, по-прежнему небрежно отчёркнутые, лишь слегка истончившиеся, нашёптывали "Роман о Лилии".
Лунное изваяние царствовало в чёрном небе, отгораживая себя от черни королевски-синим ореолом. Серебряно-хрустальный свет цимбалами звенел в ночи.
- Вы читали Франсуа Вийона? - спрашивала Гертруда и густо краснела.
33 "Антонов огонь" - гангрена.
34 Лань, подарившая Золотое Руно - Мария Бургундская, от отца которой Максимилиан унаследовал орден Золотого Руна.
<p>
XIII</p>
Кунигунда объявила, что под страхом смерти не поймёт, ради чего брат устроил выставку своих девиц. Пригрозив переметнуться в стан врага, сестра уехала мириться с мужем и на прощание взяла с Максимилиана клятву сообщать о здоровье Фридриха.
- Ты могла бы остаться. Надеюсь, твой муж поймёт.
- Я боюсь, что он передумает. Отец больше всего желал, чтобы мы аннулировали развод, и я хочу, чтоб он успел увидеть меня снова мужней женой. Извини. Пиши.
Сверкнув яростно-белокурыми косами, она подхватила яростно-белокурых дочек - и была такова.
Король остался с печалью наедине.
Впрочем, это было бы ложью. Ульрика с детьми остались скрашивать досуг кайзера. Рудольф остался скорей ради матери.
Подбодренный женой, Фридрих решил избавиться от болезни - читай: от больной ноги. А поскольку пить вино или маковый отвар он наотрез отказывался, вместо двоих врачей пришлось пригласить пятерых, и то, если б жена и невестка не усыпили его заклинанием из-за портьеры, их предприятие окончилось бы неудачей. За завесой алхимии, ночных бдений и прочих чудачеств все как-то перестали различать, сколь недюжинной силой и стальным здоровьем наделён был император Фридрих и что качества эти нынешний король Германии унаследовал именно от него.
Максимилиан внезапно почувствовал эту связь, и увидел в отце отраженье себя в старости, и почувствовал шаткость собственного бытия, и пожелал опереться на следующую ступень родословной. Он поспешил задуматься о судьбе детей и подбирал им выгодную партию. Во Францию он им позволит въехать только по устланной испепелёнными знамёнами Людовика и Карла дороге. Связываться с заносчивыми англичанами, по правде сказать, не хотелось. А если совсем откровенно - он не позволит родству с Саарбрюккенами распространяться на следующие поколения. Разбитую войной Италию король не находил достойной. Венгрия должна достаться им измором: не следует питать семейное древо Владислава благодатью брачных уз с Маргаритой. Ссылать детей в скудную Данию или чванливую Польшу равноценно было изгнанью на край Ойкумены. Заглянуть за край оной и обозреть Валахию, Молдову и Московию Максимилиан... как бы сказать... немного страшился.
