Когда же на партийных собраниях выбирали президиум, то обычно Зиберов был председателем, а я — секретарем. Мне приходилось общаться с Михаилом Ивановичем по общественной работе, а по службе он часто доверял мне специальные задания по проверке лиц, рекомендованных в армию, зная, что я все выполню в срок и никогда не подведу. Когда женщин демобилизовали, то многие офицеры перед партийным собранием подходили ко мне и просили, чтобы я выступила и сказала о недостатках в работе отдела, а сами выступать с критикой побаивались. И я выступала, доказывала что-то, а Зиберов сидел, опустив голову. Потом опомнилась: почему же мужчины молчат? И стала говорить им, чтобы выступали сами.

Впоследствии, когда я стала женой Михаила Ивановича, он сказал, что очень хотел уволить меня, чтобы не слышать моих мелких обвинений! «Но если б я уволил тебя тогда, то что бы без тебя сейчас делал?» — закончил он.

10 августа 1957 года Михаил Иванович стал начальником особого отдела Приволжского военного округа.

После моего развода с Александром Гречаниновым мы с Михаилом Ивановичем всегда старались быть вместе. Когда он служил в Куйбышеве, то прилетал в Москву чуть ли не каждое воскресенье и звонил мне каждый день по два-три раза по телефону на рабочий номер. Отпуск я проводила в Куйбышеве.

В 1963 году он вернулся в Москву. Был приказ председателя КГБ СССР: всем руководителям особых отделов округов сдать квартиру в Москве; тем, у кого дети учились в высшем учебном заведении, предлагали однокомнатную квартиру или комнату. Все руководители сдали квартиры, а жена Михаила Ивановича отказалась выезжать из квартиры на Садово-Триумфальной улице, дом 4/6 (ордер на нее подписывал В.С. Абакумов). Тогда Михаил Иванович написал рапорт о переводе его в Высшую школу КГБ, а примерно через месяц все руководители особых отделов округов получили генеральские звание, потом переводились в Москву и получали квартиры. Михаил Иванович всю оставшуюся жизнь переживал из-за этого. Я же смеялась и говорила, что он для меня — маршал.

В Высшей школе он стал начальником кафедры контрразведывательного факультета, но на этой должности надо было писать лекции, редактировать учебники, а он не любил писанину, как сам говорил, хотя у него был очень хороший слог, он отлично готовил документы и прекрасно рассказывал. Поэтому в декабре того же 1963 года он по собственному желанию уволился из органов и стал директором Московского института повышения квалификации руководящих работников и специалистов химической промышленности. О его работе на этой должности можно рассказывать очень и очень много.

11 сентября 1981 года у Михаила Ивановича случился инфаркт. Точно запомнила этот день потому, что 11 сентября — день рождения Ф.Э. Дзержинского. Мы с Леной привезли его в госпиталь КГБ, и он сказал врачу, что переработал: красил дачу своей дочери, никто ему не помогал, хотя там были дочь с мужем и взрослый сын. Но дочь не любила нанимать работников, считая, что никто лучше папы не может ни покрасить, ни сделать ремонт.

После госпиталя его направили на реабилитацию в санаторий «Кратово»; затем мы купили путевки в Санаторий Минобороны «Архангельское», где вместе с друзьями встретили Новый 1982 год, а уже в феврале того же года поехали в санаторий «Семеновское» Ступинского района Московской области. После трех санаториев Зиберов окреп и опять вышел на работу, но стал очень уставать, болеть, а потому вскоре вышел на пенсию.

13 апреля 1990 года (пятница, под Пасху) в 12 часов 35 минут Михаил Иванович умер. 17 апреля, согласно его воле, его похоронили в ограду первой жены на Химкинском кладбище.

Я уверена, если бы Анатолий Иванович не погиб, мы бы прожили с ним всю жизнь и, как он говорил, у нас было бы много-много детей. Мне до сих пор говорит Галя Шевелева, что он сильно меня любил и жалел. Она часто вспоминает, как он любил танцевать и как крутил ее в танце, говоря, что Нюрочку он жалеет, так как она — мать его сына и будущих детей, которых будет много-много. Как только у него было свободное время, бежал ко мне. И я до сих пор все помню и благодарю то время.

Александр Иванович Гречанинов тоже меня любил. Он хотел, чтобы я была хорошо, модно одета, и считал, что я самая красивая женщина из всех, кого он знал. Но, как говорят, его испортил квартирный вопрос.

Михаил Иванович Зиберов — необыкновенной души человек, интеллигентный, никогда не был навязчивым, никогда не показывал плохого настроения, не имел претензий к еде, всегда благодарил за все, что бы я ни подала на стол. Он мог и посмеяться над кем-то, но по-доброму, без обид. А женщин называл только ласкательными именами: Эммочка, Зиночка, Валечка, Наденька, Ирочка, Галочка и т. д.

Ко мне плохо относилась его дочь Эмма, хотя я от всего, что было у него до меня, отказалась, и мы начали с ним жизнь с нуля — с вилки-ложки. И за совместную жизнь с ним все приобрели, что было необходимо. Михаил Иванович был мудрым, добрым, всеми любимым человеком. После его смерти Эмма ко мне подобрела. Когда встречаемся, она меня крепко-крепко обнимает. Я однажды спросила, почему она не делала так при жизни папы, она ответила, что очень ревновала меня и Лену к нему. Я Михаилу Ивановичу несколько раз говорила, чтобы он в ее присутствии был ко мне холоден, но он не мог и всегда называл меня Ляленькой, а Лену — маленькой Ляленькой. И я не помню, чтобы он громко о чем-то говорил, с кем-то спорил. Правду говорят: тому, кто заглядывал смерти в глаза, наши тревоги и заботы кажутся незначительными.

Михаил Иванович обеспечивал безопасность и моей семьи, и моих родственников. Когда он был жив, я никого и ничего не боялась, так как видела, как все окружающие его любят и уважают, а вместе с ним меня и моих близких, я всегда замечала внимательность, душевность, благожелательность с их стороны.

Актриса Людмила Марковна Гурченко, его соседка по этажу на Садово-Триумфальной улице, всегда говорила, что он — самый умный и добрый мужчина в том доме. Действительно, он не только производил впечатление доброго, надежного, спокойного человека, но и был именно таким на самом деле. Недавно одна женщина, наш ветеран, вдруг спросила меня: «Почему Зиберов на тебе женился?» Я удивилась этому вопросу и спросила, в связи с чем он возник. Она пояснила: в отделе, мол, работало много одиноких женщин, без детей, а я уже была бабушкой. На это Михаил Иванович говорил: «Мне нужен твой характер!» Правда, я открытый, общительный человек с положительной энергетикой. У нас с ним никогда не было ссор. Жили, как говорят, душа в душу. С возрастом у него появилось много болезней, но он все равно всегда старался помочь мне по дому. Бывало, рано утром в воскресенье иду на рынок или в магазин и, возвращаясь, вижу: кухня блестит, мойку вычистил, полы протер. Как же легко было с ним жить! А он считал, что ему повезло со мной и последнюю половину жизни он был более счастлив, спокоен и свободен в своих действиях.

Я считаю, что в семье многое зависит от жены. Она должна оставаться женщиной: умной советчицей, надежной помощницей. Женам не надо брать на себя больше обязанностей и прав, чем есть у мужа, иначе можно самой превратиться в мужчину. Женщина должна быть терпеливой, способной прощать какие-то недостатки, не осложнять ситуацию. Как-то на днях мы разговаривали с Леной, вспоминая моих мужей, и она очень мудро сказала, что все они были хорошими, но ближе и роднее всех был Михаил Иванович, так как вся моя и их (детей) жизнь прошла с ним. Когда он рядом, чувствовалось спокойнее, а для меня он был ангелом-хранителем.

Как-то на моем дне рождения выступил Борис Васильевич Гераскин, сказав, что знал трех моих мужей, и удивлялся, что я никогда ни на кого из них не жаловалась и со всеми жила дружно. Тогда же Надя Смирнова вспомнила, что как-то мы с Михаилом Ивановичем были у них в гостях, и все заметили, как он смотрел на меня влюбленными глазами. Действительно, все они меня любили. Значит я ничего плохого им не делала, а тоже любила, уважала, никогда не унижала, всегда старалась подчеркнуть их хорошие качества. Если же все время ныть и думать о плохом, жалеть себя, то это плохое навалится и раздавит. Надо улыбаться даже через силу, но к старости это не всегда получается.