Я с каким-то нечеловеческим рыком глотнула воздух и одновременно выкашляла попавшую внутрь воду. Течение подгоняло меня в сторону, и трудно было не плыть вместе с ним, но нужно было выбираться на берег. Слабость во всём теле только сейчас донесла до меня важный факт: камни на берегу и правда очень скользкие. Я выходила, нет, выползала на карачках, пару раз проскальзывая по поверхности валунов ладонями и заламывая пальцы. Наконец выбравшись на землю с травой, я перевернулась на спину, закрыла глаза и попыталась успокоить дыхание. И себя.

Лошади.

Резко присев, я вгляделась в реку – никого. Всё так же шуршали теннисные мячики. Чёрт, похоже, я схожу с ума, подумала я. А ведь ещё так молода…

За спиной послышались шелест и тихий стон – тут же сердце будто вовсе остановилось на пару секунд. Я медленно повернула назад и без того кружившуюся голову – не стошнило бы. Прилипшие влажные волосы мешали обзору, но руки были ватные, совершенно непослушные. Кто это мог быть? Всматриваясь сквозь стекающую на глаза воду или пот – уже и не знала даже, – заметила, как кто-то лежит в траве.

Кажется, я сидела, не двигаясь, уже несколько минут. Осторожно приподнявшись, в полусогнутом положении я подкралась к сарафану, быстро натянула его и стала подползать к… к мальчику. Боже, это был мальчик, полуголый, в одних шортах. Он лежал весь в ссадинах и шрамах. По крайней мере, его спина. Я снова отползла к рюкзаку – ноги всё ещё не слушались – и схватила оттуда бутылку с водой. Вернувшись, открыла её и слегка полила голову мальчишки. Вдруг, у него случился солнечный удар? Его тощая спина немного вздымалась вверх, и снова послышался сдавленный стон. Я аккуратно потрогала его за плечо.

– Эй… – прошептала. – Эй, ты в порядке? – задала довольно глупый вопрос.

Не успела ничего сообразить, как мальчик перевернулся с остервенелым взглядом, резко сел и поднёс к моему горлу что-то острое. Похоже, что нож.

Вот так вот и делай людям что-то хорошее. Не зря, видимо, мне мама твердила, мол, зачем я «к каждому бомжу подхожу и мелочь им последнюю сую, лучше на себя бы потратила», а потом «даже не думай, что я ещё тебе дам на обед!» Неудивительно, что моя бабуля, божий одуванчик, с ними в итоге разругалась. С ними – с моими родителями. Они всегда только о себе и думали, только о себе и ни о ком больше. Казалось, что они пытались и во мне это качество развить – эгоизм, ни капли альтруизма. Говорили, что если бы со мной что случилось и я попала в беду, то никто бы не пришёл ко мне на помощь. Наверное, из-за того, что я делала всё им наперекор, я и подходила к бездомным, чтобы отсыпать монеток, к старушке, если ей плохо или к ребёнку, если тот потерялся. Что ж, можно было считать, что они добились своего. Ведь получается, что я всегда это делала не для кого-то другого, а для себя.

Ни капли альтруизма, только эгоизм. А он до добра не доводит, поэтому сейчас я чуть ли не валялась на земле рядом с каким-то оборванцем, который хотел порезать мне глотку. Отлично.

Мне было боязно сглотнуть, ведь по коже скользило лезвие, а взгляд незнакомца скользил по мне: сонный, неясный, будто одурманенный. Сквозь почти чёрные радужки несло унынием и тоской. Казалось, мальчик не меня хотел зарезать, а себя. Будто я – его отражение, и он всё никак не мог решиться.

– Ну, чего ждёшь? – прошипела я сквозь зубы. Слюна уже порядком скопилась во рту, поэтому мне всё же пришлось сделать глоток.

Мальчишка будто очнулся, слегка тряхнул косматой головой и убрал складной нож в карман шорт, перед этим медленно, не сводя с меня глаз, закрыв его.

– Какого чёрта ты тут делаешь вообще? Чё забыла? Потерялась? – прыснул он. – Иди, куда шла! – махнул рукой.

– Тебя не спросила! – я резко встала и посмотрела на него сверху вниз. Он сощурился, глядя на меня, а его веснушки на носу стали ярче, словно я была солнцем и опаляла его своей тенью. – Купалась, – кивнула на речку.

– Да лучше бы спросила, умнее бы выглядела. – Он тоже поднялся. – Ты чё, совсем, – покрутил пальцем у виска, – того? Нашла место для купания.

Я закатила глаза. Ну вот точно не ему меня уму разуму учить. Сам развалился в траве с утра пораньше, видимо, подрался накануне с какой-нибудь местной шпаной, и я ещё «того». Выглядел не старше меня, как раз сейчас у нас в школе все мальчишки только и делали, что дрались друг с другом из-за какой-нибудь чепухи или пытались задеть девочек язвительными словами. Вот и он не отличался умом и сообразительностью. В ответ я тоже сощурилась и окинула его взглядом: немного брезгливо, но довольно показательно. Тощий, невысокий, угловатый какой-то. На руке, у кисти, едва заметно виднелись синяки явно от пальцев, будто мальчика недавно кто-то очень крепко сжимал, удерживая…

– Ау, – помахал передо мной рукой, и я дёрнулась, – чего засмотрелась на меня? Понравился?

– Ещё что придумаешь? Может, ещё про реку расскажешь и про лошадей, чтобы меня запугать? – хмыкнув, не унималась я. Что ж, он хотел со мной пободаться? Выиграть у него не выйдет, у меня был замечательный учитель – моя мать. – Так вот, не боюсь я ваших этих сказок. Напридумаете бредни за отсутствием даже хотя бы одного телевизора на всю деревню, а потом пугаете приезжих. Развлекаетесь? Я тебе не игрушка.

Думала, он будет лепетать что-нибудь, замнётся, ну или просто ударит меня по голове каким-нибудь рядом валяющимся булыжником, но мальчик, сложив руки на груди, выгнул бровь и как громко начал мне песню петь, от которой у меня затряслись коленки, да не только от песни, от его пугающего безумного вида. Казалось, его глаза загорелись янтарём, веснушки исчезли и я стала такой маленькой, что ещё немного, и полностью исчезла бы с лица земли.

– Не плачьте, гнедые, смиритесь с судьбою. Во благо, во благо тебе, дорогой наш. Прими их в объятия, скорее возьми их… А ты кто? А ну-ка, схватить и топить!. Зря ты, девчонка, явилась, пришла. Здесь…

– Перестань, дурак! – не выдержала я и толкнула его. Тот упал на полуслове и засмеялся.

– А говорила, тебе не страшно! Видела бы себя со стороны, – заливался хохотом, а я, схватив рюкзак и кеды, прошла мимо, больше не глядя в сторону противного мальчишки.

С каждым шагом моё настроение становилось всё мрачнее, хоть и голос незнакомца постепенно исчезал, но в голове всё крутились и крутились слова песни.

Она мне снилась, поэтому там, у реки, точно было не банальное дежавю.

За её словами точно что-то скрывалось. Что-то, что таило в себе какой-то знак, а может, сонник на меня повлиял так, что теперь во многих вещах мерещились символы, во фразах – особый смысл. Я искусала губы в попытках разгадать этот ребус или шифр, но, видимо, дешифровщик из меня некудышный, и поняла, что пора переставать себя накручивать.

Зная, какое у меня хмурое лицо, когда я недовольна – а я была крайне недовольна произошедшим, – решила не тревожить лишний раз бабушку, поэтому, нацепив наконец кеды и достав яблоко, пошла по окрестностям, чтобы освежить память и немного отвлечься.

Картина за год сильно изменилась: некоторые домишки, ещё довольно устойчиво возвышающиеся надо мной ранее, теперь же выглядели убого и запущено, хозяева явно покинули их, и сады поросли высокой травой и сорняками. Покосившиеся стены и крыши будто не год, а несколько лет постепенно уставше опускались под своей тяжестью. Выбитые окна глядели на меня пустыми глазницами, и казалось, что если я задержу взгляд чуть дольше секунды, то они загипнотизируют и заставят зайти внутрь. А пустота, которая раньше была наполнена голосами и смехом, сейчас же пугала своею тишиной. Чувствовалась некая бездонность, словно если зайти, то всё – пропадёшь навсегда, исчезнешь.

Исчезать мне не хотелось, по крайней мере, сейчас, поэтому я обходила попадавшиеся мне домишки стороной, пытаясь не нарушать их покой даже жеванием яблока.

Передо мной показался большой пологий мохнатый холм, с одной стороны заросший высоким борщевиком. Слышала, что это растение может достигать размера до пяти метров в высоту, практически три меня. Ужас. Я забралась на самую верхушку холма, сбросила рюкзак и, оглядывая местность, наконец стала уминать яблоко, перед этим до блеска потерев его кожурку о сарафан. Отовсюду доносился стрёкот насекомых, от леса – песни кукушки, а откуда-то издалека, где расстилались ровные сочные поля, – мычание коров. Где-то даже мекала коза, но её мне не удалось разглядеть. Мне так понравился вид на борщевик, что захотелось его попробовать нарисовать.