«Посмотри, во что ты превратился», — повторяется эхом в голове. Лир, как умеет, игнорирует услышанное ранее, но слова все равно отзываются болью в сердце. Он постоянно принимает все слишком близко.

Рихард прав. Лир забросил себя, смирившись с мыслью, что он уже не молод и его былая красота поблекла. Тем более, муж редко обращает на него внимание, как на омегу: зачем стараться? Лир тратит все свое время на более значимые вещи — сотворение комфортного уголка для его семьи.

Он вздыхает, начиная мыть посуду. Единственное, о чем ему остается мечтать, так это о внуках.

***

А на следующий день Сэдди, вместо того, чтобы пойти в школу, возвращается с незнакомым омегой. Ярко разукрашенным — волосы разноцветные, в глазах линзы, делающие радужку почти белой. Татуировки, безвкусная одежда, слишком открытая и вызывающая для омеги. Лир пожимает плечами: молодым людям виднее, как им одеваться и вести себя, сейчас мода такая. Это ему, старшему, не понять — он-то воспитывался с вложенными в голову понятиями скромности и благопристойности. А тут…

— Марик, — худощавый омега с сутулой осанкой приподнимает брови, говоря это. Одежда буквально висит на нем, как тряпка на палице, оголяя плечи и чуть ли не грудь.

— Это мой парень, знакомься, — заявляет Сэдди, от чего Лир давится воздухом.

— Рад… знакомству, — выдавливает он. — Я Лир, папа Сэдрика.

Да и в самом деле, это выбор сына. Не ему же жить с Мариком. Если, конечно, их «отношения» протянут так долго, что в итоге они съедутся. Нынче у молодежи модно встречаться то с одними, то с другими. Это в его времена подобное было непристойным. Если встретил альфу — значит, одного на всю жизнь. И в брак сразу, как только исполнится шестнадцать.

Лир переминается с ноги на ногу.

Он ставит сыну и его избраннику все, что готовил с утра, на стол.

— Папаша, а винишко есть? — «гламурным» тоном голоса произносит Марик. Лир возмущается: к нему следовало бы обращаться на «вы» и не так неуважительно, как это сделал омега.

— Куда вам пить, вы несовершеннолетние, — пожимает плечами он, разливая по стаканах сок.

— А папаша-то у нас моралофаг, — смеется Марик, плюясь на скатерть едой, которую не успел пережевать. — Давай, тащи винишко или вискарик, горло надо промочить, а то после вчерашней тусовки голова болит.

— Давай-давай, — поддакивает ему Сэдди. — Я видел, там отец в шкафу поставил виски.

— Это нельзя трогать, оно очень дорогое, на день рождения его начальнику…

— Новое купит, подумаешь, — сын смотрит на него пренебрежительно. Он совсем не знает, как тяжело зарабатываются деньги, поэтому и не ценит их. — Ну? Неси сюда, мы ждем. Побыстрее.

— Какой-то папаша у тебя тугодум, — Марик надувает полные губы «уточкой».

— Так, все, мне это надоело, — не выдерживает Лир, указывая рукой на дверь. — Уходите. Поели, посидели, и хватит. В школу идите, уроки еще не кончились, — Лир выходит, направляясь в ванную.

Руки трясутся. Он в крайней степени возмущения. Чтобы с ним, потратившим жизнь на обхаживание сына, так обращались? Это крайне несправедливо.

Лир включает воду, умывается, чтобы успокоиться. Он не должен был срываться, но времени назад не вернешь, не исправишь. Вода холодит, покалывает разгоряченную кожу. Сердце стучит в глотке. Ком. Лир щурится. Натыкается на свое отражение в зеркале и вздыхает. Вот он — посеревший, осунувшийся, с давно не эластичной кожей, усеянной пигментными пятнами — веснушками. Рыжие волосы пересушены и отросли ниже лопаток — обрезать бы, мешаются.

«Посмотри, во что ты превратился?» — уже себе.

Он устало качает головой.

А когда-то давно он мечтал о другой жизни. Думал, будет любящий муж, окружающий вниманием и теплом. Будут дети — много детей, не меньше четырех. Шумная семья, дом где-то в пригороде, со своим садом, небольшим огородом для овощей. Он представлял по молодости, что никогда не забросит свое хобби. Что когда-нибудь его фотографии попадут на выставки чуть ли не всемирного масштаба. Он ведь так любил фотографировать — а теперь что? Старенький уже фотоаппарат лежит в коробке на шкафу, Лир боится прикасаться к нему, как будто неживой предмет посмотрит на него с укоризной и скажет: «Разве такой жизни ты хотел?».

Не такой.

Но мечты на то и мечты, что зачастую они недосягаемы. Если бы Лир и мог начать все заново, то у него на это нет ни смелости, ни средств. Родители когда-то выбрали для него замужество вместо поступления в университет. У Лира и высшего образования нет — а без него практически никуда не возьмут на работу. Он много раз думал, что еще не поздно поступить хотя бы на заочный. Но на это опять-таки нужны деньги. Рихард точно не выделит ему немалую сумму на оплату учебы, прикрываясь коронным: «Ты уже старый, какой еще университет?».

Он бы мог заняться фотографированием на заказ, однако и для этого нужен новый профессиональный фотоаппарат. Опять все упирается в отсутствие личных средств.

Лир попал в ловушку серых будней с безразличным мужем и, кажется, ненавидящим его сыном. И он уже не выдерживает отвращения к самому себе и своей неспособности что-либо изменить. Это убивает его. И однажды убьет наверняка, превратит в дряхлого старика, забывшего собственное имя.

Он боится старения, но еще больше — старости в одиночестве.

…Когда Лир выходит из ванной, в квартире уже никого. Входная дверь демонстративно открыта. Он закрывает ее изнутри и еще несколько минут стоит, смотря в пустоту. Сжимает ручку ладонью. А на пальце — обручальное кольцо. Только толку от этого брака, если держатся они с мужем вместе из привычки и взаимовыгодного положения…

Он отправляется на кухню, убирать грязную посуду. Марик ел крайне неаккуратно, скатерть придется застирать: плюс еще одно занятие на сегодня.

Лир занимается домашними делами до самого вечера. Скоро и муж должен вернуться с работы. Хотя, он опаздывает последним временем, и Лиру совсем не хочется думать о причинах изменившегося поведения Рихарда. Если муж ему и изменяет, то Лир предпочитает не знать об этом. Жить в неведении.

Пусть их семья будет правильной хотя бы на вид.

Он почти заканчивает с уборкой комнаты сына, когда слышит звонок телефона. Ему редко кто звонит, разве что операторы с очередной выгодной акцией и тарифами. Поэтому Лир с удивлением смотрит на незнакомый номер и сразу же поднимает. По ту сторону слышится чужой голос:

— Вы — Лир Тарно? Вас беспокоят из Центральной городской больницы. Ваш сын, Сэдрик Тарно, продиктовал нам ваш номер. Приезжайте, пожалуйста, чем побыстрее.

— Что с ним? — Лир обмирает, чувствуя, как леденеет тело изнутри. — Что случилось?

— Попал в уличную драку, состояние стабильное, — слышится тот же ровный голос. — Нужно присутствие родителя при правоохранительных органах, будут брать показания. Приезжайте.

Лир не помнит, когда в последний раз так быстро собирался. Он выскакивает на улицу, вызывая попутно такси. Добирается до больницы, не чувствуя себя от паники. В голове рисуются образы различных травм и болезней, от легких до устрашающих. И как он мог выгнать сына на улицу? Если бы он не сделал этого, то Сэдди был бы в порядке.

Лир заходит в холл, спрашивая, куда ему пройти дальше. Его направляют на второй этаж. Там, у нужной палаты он неожиданно натыкается на Арона, разговаривающего с незнакомым человеком в полицейской форме. Лир едва узнает его. Раньше он видел Арона в повседневной одежде, теперь же в деловом костюме. И выглядит тот в нем солидно и старше своих лет.

— Привет, — альфа обращает внимание на него. — Не пугайся, с твоим отпрыском все нормально.

— А ты… — из-за сбитого дыхания Лиру тяжело говорить. Горло печет.

— Мой тоже там, — Арон кивает в сторону двери. — Они вместе решили потягаться силами, раз умом недотягивают.

— Между собой?..

— Нет, с шайкой каких-то ребятишек, — отвечает ему альфа, переглядываясь с полицейским. — Мне позвонили отсюда. Я вызвал полицию, пусть разбираются, хотя, я подозреваю, что мой мелкий нарвался сам. Заслужил.