–Ехай говорю. Стемнеет скоро. Ночью гостей не встречают. Огашка-Сирота стала отпираться.
–Не прикасайся ко мне, хулиган! Придется мне теперь вплотную заняться твоим перевоспитанием. Посмотри на себя, босяком выглядишь. Цыпки развел на ногах. Одет в самотканые штаны. Слушайся вот меня, циркачом тебя сделаю, в люди выведу, человеком станешь, а не неуклюжем медведем.
Никитка возмутился.
–Эй, ты, от горшка два вершка заткнись!
«Чего это я, в самом деле, раскудахталась у чужого двора, остыть надо, а то люди подумают черт знает что. Скандалистка приехала – скажут».
Огашка-Сирота решила сменить тон разговора, прикинулась наивной простушкой и залепетала ангельским голоском:
–Прости меня Никитушка, за грубые слова. Не хочу я с первой нашей встречи с тобой, сокол, ссориться, наоборот понравился ты мне и подружиться я с тобой хочу. Пошутила это я. Люблю я розыгрыши разные. С шутками и прибаутками жить интереснее.
Просьба у меня к тебе, юный богатырь, сундук тяжелый я в карете привезла, помоги нам его разгрузить и затащить к брату в избу. За мной не пропадет. Конфетку с мохром большую дам, садись в карету. До церкви прокатишься с ветерком.
Никитка усмехнулся.
–Ладно, езжайте, – сказал он, – я на своих двоих с удовольствием пробегусь.
–Тогда не отставай. Умеешь, увалень, бегать-то?
Резко повернулась кругом Огашка-Сирота и направилась, было к карете, но тут она краем глаза увидела в палисаднике в зарослях малины притаившуюся женщину, одетую в темное до земли платье и повязанную до глаз темной косынкой.
«Вот прижухалась, кулугурка, стоит и подслушивает».
Огаша-Сирота остановилась. Она поняла, что это мать Никиты-лапушка Груня.
«Вот любопытная, чертова баба, как это я сразу не заметила».
–Здрасте, тетя Груня, – крикнула она в палисадник и заулыбалась, – а я вас только сейчас увидела, извините. Дочь Авдотьи Чирковой я. Мать мне о вас много рассказывала, как вы с ней в Сызрани учились, кажись, даже дружили. Груня в ответ не проронила ни одного слова, продолжая глядеть на приезжую, хмурым, недружелюбным взглядом. У юной ворожеи недолго играла на лице вымученная улыбка. От тяжелого, раздевающего до гола взгляда суровой кулугурки, осеклась и сникла, спешно поклонилась и побежала к карете.
Провожая осуждающим взглядом легкого поведения девочку- подростка, Груня в сердцах прошептала:
–Вот она змея подколодная объявилась, не запылилась. Сон в руку. Вторая Авдотья Непутевая, такая же глазастая и языкастая. Ни совести, ни скромности, при первой встрече, готовая броситься на шею первому встречному. Молодая, а ранняя. В подружку навязывается моему Никите. Только ее ему не хватает. Ну, уж не бывать этому. Пусть она любовь крутит с мирскими, а не с кулугуром. А может и не отстать. Все зависит от того, с какой целью она сюда приехала. Может даже по заданию матери или какой банды. Всяко может стать.
У лапушки Груни под ложечкой заныло, испарина выступила на лбу. Почуяла она беду неминуемую.
«Как уберечь сына? Хорошо, что Бог упредил событие, знать мне дал вещим сном. С Никиткой непременно надо поговорить. Порчу, проклятая, напустить может, отравить. Чирковы, такие, враз облапошить могут, на разбой только и способны. Господи, спаси и помилуй мое единственное чадо. Обед дам совсем хмельное не пить, мясо не есть, только прикрой всевышний его от зла и корысти. И мне дай разум, терпение, чтобы свалившиеся на меня невзгоды пережить и не ожесточиться. Главное, мне сына сохранить и свою душу не потерять. Об этом тебя молю!»
Взяв в горсть полу длинного платья, Огашка-Сирота поднялась по крутым ступенькам. Кучер, прикрыв распахнутую настежь дверь, взмахнул кнутом. Рысаки рванули с места в карьер, как будто того и ждали.
«Крутая девчонка, – подумал Никита о юной барышне, – сама пигалица, а тоже гнет из себя. Мы здесь в лесу тоже не лыком шиты. Это я-то неуклюжий медведь? Ну, погоди!».
Кровь могучих предков закипела в жилах молодца, и он бросился вдогонку за экипажем.
Кучер глаза вытаращил, когда увидел долговязого отрока- переростка, обгоняющего рысаков. Он вскочил, огрел кнутом коренного и заорал:
–Но!
Рысак заржал от боли и незаслуженной обиды, куснул стременного. Тот понял вожака и рванул стремена.
Озлобленные рысаки погнались за впереди бегущим человеком, грозя сбить его копытами.
Из подворотен на улицу выскочили собаки и стаей понеслись с лаем за каретой.
На шум с улицы сельчане прильнули к окнам, дивясь на юного Босого. Огашка-Сирота тоже высунулась до пояса из окна кареты, удивленная увиденным, не меньше чем другие. Она вошла в азарт необычными скачками.
–Давай, Никита, не то пятки отдавим! – заорала она.
А Никита, не оглядываясь и высоко задрав голову, работал изо всех сил ногами и руками. Он как огромная длинноногая птица несся впереди рысаков. А те не отставали от него. Казалось, что кони вот- вот настигнут его и растопчут.
У Огашки-Сироты сердце захолонуло.
«Господи! Спаси и помилуй юного богатыря! Не дай ему споткнуться и упасть!»
Никитка круто повернул около палисадника бревенчатой православной церкви по направлению к избе Васьки Плешивого. И пока кучер разворачивал экипаж по пологой дуге, юный богатырь вбежал на высокое крыльцо. Он уже отдышался, когда наконец-то карета развернулась и остановилась рядом с ним.
Никитка поднял руку, заржал как жеребец на все село, трубя свою победу.
Васятка не ждал гостей. Он только что пригнал мирское стадо овец и коз и, сидя за столом, с удовольствием утолял жажду студеным молоком. Услышав лай переполошившихся собак и шум у крыльца, он не спеша, вышел посмотреть, кто приехал. На улице к нему подскочила городская девчонка с зелеными, как у матери, смеющимися глазами.
–Сын Авдотьи Чирковой здесь живет?
–Это я и есть. – Сказал Васятка растерянно.
–Пугливый ты какой-то, горбоносый казачек. Сестра я твоя. В гости приехала. Огашкой-Сиротой меня зовут. Встречай гостью! Аль не рад?
У Васятки от удивления глаза на лоб полезли. Он просто оторопел.
–Какая еще сестра? Недавно мать-нищенка объявлялась, теперь еще сестра, чудеса, и только!
Огашка-Сирота засмеялась, повернулась к брату спиной и махнула рукой кучеру.
Кучер-молодой расторопный детина спрыгнул с облучка и принялся выгружать из кареты узлы, сундук.
–А ты чего стоишь синеглазый отрок-переросток? Рот открыл, а не поешь, – сказала юная барышня Никитке, стоящему рядом с рысаками, – таскай узлы в избу.
Никитка улыбнулся, хотел на грубость ответить дерзостью, но раздумал.
«Вот глазастая, с такой ухо надо держать востро, а я и в самом деле, как дурак рот разинул, растяпа».
Никитка пошел к самому большому мочальному кулю, попытался приподнять его одной рукой, но куль, как прилип к земле, пришлось ему обоими руками ухватиться.
–Что вы в куль наложили? Камни что ли?
Огашка с интересом глянула на юного краснощекого богатыря, выглядевшего красной девицей, только косы не хватало, да сарафана. Такого высокого отрока с моложавым лицом она увидела впервые.
–Не донесешь, богатырь, помочь? Книги в куле, целая библиотека. Жалко было в городе оставлять, сюда привезла, может, пригодятся.
–Книги? Вот это да! – сказал Никитка и, легко перекинув куль через плечо, трусцой побежал в избу. А, вернувшись, Никитка ухватился за окованный жестью сундук.
–Сундук всем скопом понесем! – крикнула Огаша, – надорвешься, удалец. Васятка с кучером тебе помогут.
–Не впервой. Один донесу, – ответил Никитка и легко понес сундук на вытянутых руках, как будто в нем не было тяжести.
У Огашки-Сироты глаза загорелись, глядя на юного силача. Происходящее для нее было как в цирке.
«Чудо, а не жених».
Оставшись одни, брат с сестрой уселись за стол. Васятка налил в кружку молока и подал гостье.
–Пей, Огаша, козье молоко сытное, пользительное.
–Спасибо, братец, не откажусь. Вот я и дома, – сказала Огашка- Сирота весело и громко, потом, отхлебнув глоток студеного молочка, стала рассказывать о себе:
