– Ну что? – сказал он на улице. – Настал момент истины? Идем.
– Куда еще?
– Пошли-пошли. Всё равно ж гуляем.
Они вышли за Колонтаевскую, прошли квартал или два, повернули налево, поднялись еще на полквартала и вошли в калитку в деревянных воротах, которыми была наглухо запечатана подворотня. Небольшой двор, куда они попали, был, по всей видимости, выселен; кое-где в двухэтажных домах с деревянными галереями зияли пустые оконные проемы. По левой стороне тянулся ряд сараев под сырой известняковой стеной с одним маленьким оконцем на самом верху. В центре двора, рядом с водяной колонкой, высилась огромная черная акация и под нею понуро стояла перед ведром грязная лошадка-пони с заплетенными в гриву разноцветными ленточками; тут же, на скамейке у стола, сидел обхватив живот руками и согнувшись в три погибели мужичок в телогрейке. По плитам бродили куры и пара гусей; в углу блеяла коза на привязи. Где-то гулко стучал молоток. Следом за ними во двор вошли две девочки лет двенадцати, одна из них несла седло.
– Девочки, Георгия позовите, – попросил Тверязов. – Он есть?
– Есть, – ответила та, что с седлом. – Сейчас.
Тверязов повернул в правый ближний угол двора и подвел Тягина к полутораметровому забору из продольных досок в разоренной части первого этажа. Видимо, заслышав их голоса, из погруженного в сумеречную темноту помещения к загородке подтянулось, отрывисто похрюкивая, с десяток молодых бодрых свиней.
– И куда мы пришли?
– К человеку-свинье. Ты же хотел? Вот.
– Я хотел?!
– А что – не хотел?
– Ладно. И что дальше?
– Сейчас увидишь. Вернее, услышишь. Его апартаменты, – сказал Тверязов, показывая на загон перед ними.
– Ты хочешь сказать, там где-то человек?
– Терпение.
Пока ждали Георгия, Тягин спросил, что это за двор, и Тверязов рассказал, что с тех пор, как отсюда выселили жильцов, здесь держат животных, которых выводят на заработки в парки и скверы. Летом разъезжают передвижным зверинцем по области.
– И много тут животных?
– Хватает. Половина квартир заняты. Сейчас все в городе на работе.
Подошла баба в грязном фартуке с ведром, опрокинула его в кормушку за досками, и оттуда вместе с паром поднялась теплая кисловатая вонь. Свиньи завизжали, зачавкали, толкаясь в доски.
Наконец, во втором этаже появился некто в ковбойской шляпе, и Тверязов взмахнул рукой.
– Георгий!
После неспешного прохода по верхней галерее и столь же неторопливого по нижней пред ними наконец предстал тот, кого они ждали – цыганистого вида щеголь в кожаной жилетке и остроносых сапогах на высоких скошенных каблуках. Тверязов их познакомил. Возня в свинарнике к тому времени стала затихать. Георгий щелкнул зажигалкой, прикурил и пригласил их отойти чуть в сторону, где пространство над загородкой было закрыто двумя желтыми фанерными листами. Георгий пошлепал по фанере ладонью.
– Васька, к тебе пришли!
Еще и пронзительно свистнул. По ту сторону было тихо.
– Эй-эй-эй! – опять захлопал по фанере Георгий. Они подождали еще с минуту, и Георгий крепко ударил носком сапога по нижним доскам. Сквозь продольные щели Тягин заметил какое-то движение, даже почудился обращенный на него взгляд, и он едва удержался от того, чтобы наклониться и рассмотреть получше.
– Может, он сегодня не в духе? – спросил Тверязов.
– Нормално! Ему немножко разогреться надо. Васька! Эй! Давай уже, ну! Хрюкни что-нибудь!
– Спит, может быть? – опять предположил Тверязов.
– Свинья спит – служба идет, да? Ничего, спит – разбудим.
Георгий развернулся к свинарнику спиной и саданул раза три скошенным каблуком по пружинящим доскам. Прислушавшись, приложил палец к губам и отступил на шаг. За перегородкой послышалось шевеление, толчки и, наконец, оттуда донеслось низкое, напряженно-утробное «Мыхаил.».
После паузы еще утробней:
– Мыхаил.
Молчание и опять ворочание, толчки.
– Ты – Михаил? – спросил Георгий Тягина.
– Михаил, – подтвердил тот. – Он, наверное, услышал имя, пока мы здесь вас ждали, разговаривали.
– Тогда отвечай.
– Здесь! – громко, отрывисто произнес Тягин.
Георгий кивнул, раздавил носком сапога окурок и, повышая голос, опять обратился к перегородке:
– Ну! Михаил. Дальше что?! Говори, не зли меня! А то на колбасу пущу. – он подмигнул Тягину.
– Мыхаил… – опять донеслось с той стороны. – Мыхаил, слышишь?
– Слышит-слышит, давай! – приказал Георгий. Он отхаркнул в сторону и, приготовившись слушать, расставил ноги пошире, сложил на груди руки и опустил голову.
– Знай же, – отозвался человек-свинья за досками и захрипел, видимо прочищая горло. Потом чем-то пошуршал и, наконец, медленно, с паузами затянул: – Знай же… не смертное зло, а бессмертное скилла… свирепа… дико-сильна. ненасытна. сражение с ней невозможно. мужество здесь не поможет. одно здесь спасение. бегство.
Он умолк, и Тягин переглянулся с Тверязовым, который, усмехаясь, гримасой изобразил: «Так-то!»
– Откуда это? – вполголоса спросил Тягин.
– А вот думай. Тебе же сказали.
– Васька, всё? – крикнул Георгий.
– Всэ. Крапка, – ответили ему.
– Тогда повтори. Давай! Еще раз.
И так же медленно и с теми же паузами всё было повторено.
– Еще? – повернулся Георгий к Тверязову.
– Нет, спасибо, – отказался тот и сунул хозяину деньги.
– Точно? Он может еще повторить. Сколько надо, столько повторит. Васька!..
– Спасибо, достаточно.
– Тогда пожалуйста. Приходите еще, – сказал хозяин и попрощался.
За перегородкой было тихо.
– Ну, в принципе, придумано неплохо, – произнес Тягин, когда они вышли на улицу. – Новая точка на туристической карте города. Он якобы живет в этом загоне?
– Якобы да. А представь, если он и в самом деле лежит там в жиже и картофельных очистках.
– Ты так и не сказал, что это было.
– Одиссея. Он всем оттуда читает. У тебя, если не ошибаюсь, был отрывок со Сциллой и Харибдой.
– Он там с книжкой сидит?
– Не знаю. Может, наизусть помнит. Что тебя смущает?
– Нет, ничего, – ответил Тягин, которого и впрямь несколько смутило совпадение только что услышанного с настойчивым советом фельдшера быстрей уезжать. – А тебе он что зачитывал, если не секрет?
– Не помню уже. Но там были слова: «земли бесполезное бремя».
– Ну, такое любому подойдет.
– Так и твое любому подойдет. Как посмотреть.
– И давно он здесь пророчествует?
– Около месяца. Только еще набирает известность. Тверязов потянул его в близлежащую рюмочную. По дороге Тягин от только что увиденного вновь перешел к убийству в поезде.
– Я тут вот что подумал, – говорил он. – Может, человек совсем не случайно становится свидетелем каких-то происшествий, всех этих аварий, катаклизмов?..
– Сейчас все всему свидетели, – сказал Тверязов.
– Нет – речь только о непосредственном присутствии. Вживую. Мы же как к этому относимся: произошло, прошло и ладно. Слава богу, что не с нами. А если это и с нами? Я о чем. Не следует ли толковать некоторые происшествия как сны? Ну хотя бы самые яркие, чрезвычайные. Которые слишком выбиваются из обычного порядка вещей. Они и отдают часто сновидением. Говорят же: как во сне. Может быть, надо и относиться к ним так? Открываешь сонник и смотришь: железная дорога. Поезд. Красное платье. Произошло к тому-то, жди того-то. А вот это символизирует то-то.
Тягин вдруг вспомнил: а ведь что-то похожее он слышал от Хвёдора, когда тот водил у него перед лицом кривым пальцем и говорил, что парень в красном платье посмотрел на него не просто так.
– Слишком сложно, – возразил Тверязов. – Так совсем с ума сойдешь: толкования на толкованиях и толкованиями погоняют. Брр!..
– Я говорю об исключительных событиях.
– Начнешь с исключительных, закончишь всеми подряд.
Всю их прогулку Тягин ломал голову: стоит ли рассказывать Тверязову о своем посещении Абакумова? знает ли тот вообще, что расписки у него больше нет? Самым подходящим был момент после того, как они выпили и Тверязова немного развезло, но тут Тягин как-то замешкался. Да и на скандал боялся нарваться. А позже, с походом на скотный двор, эти раздумья и вовсе вылетели у него из головы.
