– Идем со мной, прямо сейчас, вещи Гуталин привезет. С нехорошими ты связалась. Добром не кончится. Поехали, Таня.
Она неожиданно вдруг слабо кивнула мне. Я за руку повел ее к двери, мимо шепчущего телевизора, к двери. Но внизу, на первом этаже, уже щелкал замок входной двери.
Мы спускались по пологой и узкой лестнице, я не отпускал тоненькую девичью руку, вел ее за собой. Я уже опустил ногу на последнюю ступеньку, когда входная дверь распахнулась, и один за другим появились двое. Крупные мужчины в летних рубашках. Глаза их еще привыкали к сумеркам помещения, – но они сразу замерли как две большие кошки, заметив нас на лестнице.
– Привет, – произнес первый, осклабившись. – Далеко?
– Домой. – Я сразу узнал того, кто стоял в дверях первым, я видел его в кабинете Портного с дробовиком в руках, курносого. Он узнал меня тоже.
– Зачем девочку от нас уводишь? Ей с тобой не хочется, – сказал курносый
– Хочется. От дверей!
– Ты что, мужик… – он сделал шаг навстречу со сжатыми кулаками. Второй страховал сзади.
Я отпустил руку девчонки и приготовился. Я стоял на ступеньку выше, сейчас это было преимуществом. Я не подпустил его ближе, а сделал выпад и ударил носком тяжелого мотоциклетного сапога ему в колено. Он выдохнул и чуть согнулся от боли, и я ударил вниз, правым кулаком в висок. Такой удар – лучший в профессиональном боксе, он укладывает в нокаут вернее, чем в челюсть. Но только если выполнен от корпуса, всей массой, а не одной рукой и сверху вниз, как получилось сейчас. Он повалился набок, задев лестничные перила, те с треском переломились, и он перелетел через них на пол. Больше я за ним не следил: рука второго медленно и угрожающе потянулась за пазуху, под расстегнутую рубашку.
Оружие появилось в руках каждого из нас одновременно.
У него был «Макаров». Стал бы он его применять или нет, – вопрос для судебных прений адвокатов. Если бы, конечно, я остался живой и здоровый и подал бы на него в суд. Но рассчитывать на такое было легкомысленно. С другой стороны, для меня «Макаров» в его руке был как зеленый свет светофора, – закон сейчас был на моей стороне: возникала прямая угроза жизни, и не только моей.
Я сразу увидел место, куда мой нож должен был войти ему под кожу. Полоска на рубашке, не шире банковской карты. Много есть мест на человеке удобней, – и любой бы суд оправдал меня, … – но этот человек был бы уже мертв. Это и широкое брюшко с тугим желудком и мягким, как подушка кишечником. Это и сердце, ненадежно укрытое тонкими и хрупкими ребрышками, и белая нежная шея, прямо-таки зовущая к себе из распахнутого воротничка… И все это такое большое и широкое…
Но нет, пусть он живет, только правая рука с пистолетом должна упасть плетью с подрубленным сухожильем у ключицы! Пожалуй так… Еще секунда, и мушка его пистолета тоже выбрала на мне что-то. Но за моей спиной, вцепившись в перила, эта девчонка, – и мне не отступить на шаг, чтобы уместить в полете нож точно на один оборот. Он глядел на мой нож с усмешкой, не понимая опасности, – никто из них не догадывается, что мой ножик умеет летать. Но боковым зрением я видел, как уже поднимался с пола курносый.
Я метнул нож, опрокидываясь на спину, на девчонку, чтобы добавить нужные мне пол-локтя. Где-то в падении, его плечо как будто вспыхнуло в моих глазах, – и я выкинул руку с ножом. Оборот блестящей стали, круглая молния, и сразу в дачной тишине влажный хруст. За ним удар тяжелого «Макарова» о половые доски. Я спрыгнул со ступени лестницы и ударом сапога откинул пистолет, – тот, крутясь волчком, отлетел под столик перед плетеными креслами. Тот еще стоял, сразу обмякший, с ужасом глядя на торчащую в его плече черную стальную пластину. Постоял и медленно осел на пол. Справа от него, курносый уже поднялся, готовый ввязаться в свалку, но теперь в нерешительности замер. И я медленно обнажил из-под рукава второй нож. Бочком куреносый двинулся к двери, не спуская с меня глаз, и юркнул наружу. Я оценил вероятность того, что он вернется обратно с дробовиком. Вероятность эта была мала.
Но тут картинка была ужасной, – я представил ее глазами девчонки. Поэтому я обернулся к ней, погладил по плечу и тихо попросил:
– Поднимись наверх, собери вещи. – И она охотно, как коза, пустилась вверх по ступенькам.
Я повернулся к раненому, – тот уже сам вытаскивал нож из руки и с ужасом глядел на стекавшую с него кровь. Лучше бы он этого не делал, сам не вытаскивал, но уже было поздно.
– Аккуратнее, я тебе помогу. И брось нож на пол.
Он его не бросил, а как драгоценность осторожно положил на пол. Психологический шок это называется.
Я оценил рану и кровотечение по пятну на тонкой рубашке и снял с вешалки махровое полотенце.
– Повернись, я осмотрю. – Со стороны лопатки краснело пятно меньшее, но все равно это был случай для скорой помощи. Я обмотал ему полотенцем плечо, и положил на бандаж его ладонь.
– Прижимай, сейчас я вызову скорую помощь. Если хочешь, чтобы скорей приехала, скажи мне адрес этой дачи. И еще, – попробуешь бежать – остановлю. – Тот кивнул с закрытыми глазами.
Я вынул мобильник и сделал два кадра встроенной камерой. Первый – общий план: его на полу, второй крупно – одну физиономию. Переключил на видео и снял панораму. Затем я сел в плетеное кресло.
Первый звонок по 102. Назвал себя, объяснил ситуацию:
– Она в розыске уже неделю, дело ведет следователь Шаров из Южного округа, дайте ему знать. Есть раненый… при попытке применить огнестрельное оружие. Врач нужен. Скорее.
Второй звонок следователю Шарову – на его мобильный телефон, потому что было воскресенье. Ответил сразу, но долго не мог понять, кто я такой.
– Я – Соколов. Помогаю знакомому. Софронов – его фамилия. Внучку ему нашел, здесь она, со мной. Я вызвал полицию, держите с ними связь.
Третий звонок в коттедж Софроновых. Я набрал телефон коттеджа и сразу услыхал знакомый мне бархатный сексуальный голос. Я попросил к телефону Ивана Петровича
– Это вы? Я вас узнала. О Тане что-нибудь?
– Все хорошо с Таней. Дед ее дома?
– Да, да. Все хорошо?
Странно было услышать удивленные нотки. Но объяснимо: больше недели «без вести» – это почти всегда навечно. На заднем плане в телефонной трубке мощно ухал собачий лай.
– Нашел? Где Таня? – услыхал я.
– Со мной. Все хорошо. Через час привезу.
– Ну ты, молодец! Рядом она? Дай трубочку.
Я крикнул «Тяня!», и она кубарем слетела вниз по лестнице.
– Дедушка?.. Да… Да…
За ней с лестницы спустился Гуталин в одних трусах и с мрачным видом присел на нижней ступеньке. Я выкатил ногой из-под столика пистолет, и прижал его к полу каблуком.
– Сейчас сюда приедут менты, ты оденься, – тот кивнул, но остался сидеть. – Тебе, Гуталин, придется объяснить им, зачем ты держал Таню.
– Я не держал.
– Брал от них деньги – значит, держал. Этот сядет за то, что ствол на меня наставил. А ты – за помощь. Ты ее уговорил сюда зарыться?
– Она взрослая.
– И она деньги у них брала за это?
– Нет.
– Знаешь, зачем она была им нужна?
– Не мое дело!
– Дерьмо ты или просто дурак? А ей есть дело?
– Не знаю, спроси. Слушай, ты – свидетель, – я не держал ее, не вязал, подтверди.
– Кровь идет, нет? – я отвернулся от Гуталина к раненому. Он мотнул головой с закрытыми глазами. – Терпи, скоро приедут. Что ж твой друг убежал, тебя бросил? Как его звать-то? Знакомая рожа…
Тот не удостоил меня ответом. Медленно тянутся минуты в такой компании, долго менты и врачи добираются в дачную местность. Наконец, зарычали на улице моторы: передвижная группа прибыла на двух машинах. В окно я с интересом наблюдал, как они опасливо, но грамотно проникали на объект. Распахнулась входная дверь и первыми показались два ствола.
Услыхав шум, вышла на лестницу Таня, со школьным рюкзачком за спиной, и сразу испуганно остановилась. Но собираться теперь нам было рано. Начинался муторный час допросов и протоколов.
