Дальше опять знаменитый круг на Таганской, и автобус остановился у м,Таганской Кольцевой. Театр Высоцкого, прекрасная церковь и Бесплатный туалет дополняли культурное пространство. По ВерхнеРадищевской улице автобус шёл без приключений, но дольше была знаменитая Яузская больница, которая само по себе была приключением. Прекрасный фасад здания бывшей усадьбы князей Голицыных, особенно его флигелей, выходивших прямо на тротуар, и радующих своими прекрасными барельефами проходящих мимо людей. Остановка Яузский бульвар возникла словно из ниоткуда, и Сева, потирая заболевшую голову, поспешно выбежал из М7. Справа была прекрасная церковь 18 века, но он спешил, быстро прошёл вверх по переулку, мимо модернистского особняка 19 века, в котором несомненные энтузиасты боролись за закон и порядок в Москве. Сева глянул на свои часы, время хватало. Он дал себе полтора часа, что бы пройтись по Бульварному Кольцу до памятника Есенину, давно не был здесь, и хотелось получить удовольствие, да и подумать.

Он шагал вверх, по дорожке посыпанной мелким камнем, мимо скамеек с отдыхающими на них людьми. Как то непонятно было со с знакомством с Ксенией, чувствовалась какая-та натянутость, неестественность. Не в Галерее, а именно на Есенинском бульваре, когда они познакомились. Он еще и еще раз прокручивал все, и было много неясно. Мимо него прошли рабочие, убирающие территорию, обсуждающие, как выровнять покрытие. Проехали велосипедисты, а за ними и парнишка на электросамокате. Вот и стена белого города на Покровке, с выстроенным прекрасным Атриумом, местом знаменитейших тусовок. И сейчас здесь было людно. Сева помахал знакомым, и быстрым шагом пошёл дальше, мимо трамвайных путей, и прошёл к Чистым прудам, тянувшимся до Wellness Чистые пруды, крутейшему фитнесу центра Москвы. Он прошёл мимо Центрального рынка с его ресторанами и прекрасной кухней, и вот, наконец, добрался и до бывшего кинотеатра, а теперь концертного зала «Россия». Время оставалось еще сорок минут, и он не спеша поднялся к Тверской, и нырнул в переход, оказавшись словно в людском водовороте, реке, несущей его вдаль. Бульвар встретил его Цветочной аркой, в направлении памятника Есенину уже шли десятки людей. День уже был жарким, но Сева, а точнее Всеволод бодро шёл дальше по гравийной дорожке аллеи Бульварного кольца. Он решил прогулять в этом прекрасном месте, тем более, что был и неплохой повод- день рождения Сергея Есенина. Вокруг памятника уже собирались люди, молодые и старые, кто с фотоаппаратами в руках, кто с планшетами, а кто и с книгами поэта, и томиками других писателей.

Он стоял около памятника любимого поэта. Сергей Есенин стоял перед им положив правую руку за спину и в задумчивости опустив немного свою вихрастую голову. Не глядел он и на МХАТ, стоявший перед ним за проезжей частью Бульварного Кольца. Поэт, как видно, устал, да и конь его вдохновения пасся на газоне слева от него, озорно скалясь, но настороженно подняв уши. Пусть бронзовый Пегас лежал, но уже был готов вскочить, уже опираясь на правую переднюю ногу. Парнас вдохновения ждал великого поэта, открыв путь к своим вершинам. Павлины же бессмертия и победы еще не раскрыли перед ним свои бронзовые хвосты, они только обещали ему неимоверную славу. Скульптор был непрост, ох как непрост. Всеволод присел на скамеечку, доставая планшет, думая, что пока Ксеня не пришла, ему удастся написать нечто дельное. Рядом на скамейке присели трое мужчин, двое и них были в очках. Один носил очки в металлической оправе, другой – в роговой. Третий был иностранцем, судя по выговору некоторых слов. Сева достал камеру, снимая людей около памятника.

Вдруг раздался долгожданный звонок, Сева встал, озираясь вокруг. Вот наконец шла и Ксения, празднично разодетая, в чудесном платье. Она прошла мимо скамейки с тремя мужчинами, и один из них встал, узнав девушку.

– Ксения, здравствуйте, – услышал он, -и вы поклонница Есенина.

– Так и есть, Джон, но я не одна. Всеволод, – позвала она юношу, – Это Джон, – представила она Розенблюма поэту, – Это Всеволод, поэт,– представила она и Севу американцу. – Кофе не хотите? – предлжила она, показав на коробку с кофе в бумажных непроливайках из кофейни торгующей на вынос.

– Неплохо, – согласился Джон, отпивая из стаканчика.

Всеволод сжав левую кисть в кулак, правой рукой взял напиток. Он отпил два глотка, у него сильно заболела голова, и посмотрев на скамейку рядом, вдруг увидел сидящего и оживленно говорящего Есенина.

Сева последние дни видел его мельком, то со спины, то сидящим в автобусе, а то и в галерее. Здесь же великий поэт сидел запросто, подписывал свои книги, ставя автографы, и в кармане его спортивного пиджака, выглядывала бутылка. Одет Есенин был по моде теперешней, пиджак Армани, брюки Хуго Босс, ботинки попроще, Саламандра. Откуда Сева это знал? Да он видел просто, посмотрел на пиджак, а на нём шилдик – Армани. То же и с штанами и ботинками, да и рубахой Левис и канотье почему-то Адидас. Странным это не казалось, скорее- нормой. У памятника играл джаз-банд, хотя секунду назад ничего и не было…

– Вы Всеволод? – поздоровался с ним Есенин.

– Точно так, – ответил юноша.

– Стихи пишите?

– Да, – застеснявшись промямлил Сева.

– Он хорошо пишет, – встряла Ксения.

Ксения выглядела чуть странно. Сейчас у неё были кудрявые волосы до плеч, и платье в стиле красавиц середины 20века.

– Прекрасно. Предлагаю вам съездить со мной на родину, в Рязань. Поезд «Сергей Есенин» отходит через два часа, нас ждёт праздник. А пока выпьем водки!

Около памятника, уже стояли официанты, разливая по хрустальным стаканам холодный, словно лёд, обжигающий губы напиток. Ксеня выпила стакан, затем другой, и третий, словно это была родниковая вода. Всеволод так же выпил три стакана, но опьянение, как ни странно, не приходило. Собравшиеся пили, и пили, но пьяных отчего- то не было, и царила вполне дружелюбная атмосфера. Всеволод лишь нахмурил брови, не понимая, потом опять вернулся к водке.

На постаменте мемориала поэты стали выступать по очереди и читать свои стихи. Если Есенину стихи нравились, то он подходил, и наливал чтецу стакан водки до краёв, если же не нравились, то лишь маленькую рюмашку. Вдруг к Сергею подошла Айседора Дункан в шёлковом платье, отчего то в американской каске, и с длиннейшим, туго затянутым, белым шёлковым шарфом на шее. Лицо балерины было нездорового синюшного цвета, а губы чёрные, как ночь. Айседора без конца наступала на шарф, и падала на камни. Каска на голове звенела, как кастрюля из под щей, Есенин смеялся, Айседора отчего то не понимала, что происходит вокруг.

– Сергей, пора ехать в Рязань, я давно мечтала отведать луховицких огурцов, – вдруг заявила она.

– Сейчас идём. Надо же всех взять с собой, показать наш дом, – ответил великий поэт, – ну а огурцы лучше солёные, под водку милое дело.

Оказались они на Казанском вокзале быстро, словно перелетели. Сева правда, запомнил, что спустились в метро, затем переходом прошли к кассам вокзала. Народу на удивление было мало, юноша стоял сразу первым. Окошечко кассира темнело угольной чернотой, только прозвучал гулкий неживой голос:

– С вас тысяча двести рублей за люкс.

Поэт расплатился, хоть и не понял, какой может быть люкс в пригородной электричке.

– Это же «Сергей Есенин», – добавил голос из тьмы, и Сева сразу успокоился.

Вместе с Ксеней шел к электричке, мимо их сновали грузчики с тележками, полными чемоданов. Грузчики были в белых фартуках с жетонами, одетых поверх спецовок, на голове у каждого крепко сидела фуражка, словно прибитая гвоздями. На перроне было просто тесно от грузовых тележек. Были большие и малые, и даже два больших электрокара привезли чемоданы клиентов.

Рядом с ними шел и Есенин вместе с Айседорой, они удивительно ловко лавировали в толпе, не пропадая теперь из вида. Поезд был выкрашен в белый цвет, это был экспресс до самой Рязани.