Павел какое-то время подумал, затем произнёс:
– Боюсь, сейчас Антоний находится в своих покоях, и будить его – не самая лучшая идея. Его светлость… В общем, думаю, вы вполне можете передать это послание мне, а утром лично отдам его Антонию. Полагаю, он будет не прочь принять и вас, если…
– Это исключено, – отрезал Всадник, – пергамент, который находится сейчас в моих руках, столь исключительной важности, что я должен передать его напрямую Антонию.
– Знаете, это прозвучало чуть ли не как оскорбление. Неужели вы думаете, что я, лично преданный Отертонскому вла…
– Дело не в том, кто кому предан, и не в том, что я хочу кого-то оскорбить, – вновь перебил Всадник, – а дело в том, что Император лично мне дал очень чёткие и ясные распоряжения, согласно одному из которых я должен буду вручить письмо лично Отертонскому Лорду и никому другому. Более тебе я ничего не скажу. Мне необходимо видеть Антония, и причём как можно скорее. Полагаю, он сам с радостью меня примет, поскольку мы с ним когда-то давно были хорошо знакомы. Нас можно назвать даже старинными приятелями.
Павел опять некоторое время молчал. Они вошли в какое-то строение, поднялись по широкой, тёмной лестнице. Всадник, управляющий, несколько стражников – все они шли теперь по какому-то длинному, высокому коридору, с высокими узкими колоннами и большими арочными витражами, сложенными из бесчисленного количества разноцветных стёклышек. Света они пропускали совсем немного, и казалось, что весь уходящий в бесконечность коридор был залит едва-едва освещавшей стены тёмно-синей субстанцией. Шаги каждого из них эхом отдавались по всему необъятному помещению, порою на них обрушивались порывы ветра. Иногда из темноты выныривали всевозможные проходы, такие же бесконечные, высокие и тёмные коридоры, запертые двери. Всякий раз, когда Всадник оказывался в этом замке, он поражался его масштабом и сложностью устройства. Даже сейчас, хоть он и обладал достаточно хорошей памятью, он никак не мог определить, где, и даже в какой части замка они находятся.
– Что же, раз то, что вы говорите – правда, то тогда, наверно, Антоний сможет вас принять завтра…
Его отвели в одну из бесконечного множества безымянных комнаток, и приказали ждать там. Если сравнивать с резиденцией Императора на далёком юге, то обставлена она была просто, даже несколько бедновато, однако, если сравнивать убранство помещения, скажем, с типичной обстановкой простого жителя Империи, то, безусловно, покои Отертонского замка выглядели несоизмеримо богаче и внушительней. Простая, массивная кровать из тёмного дерева почётно занимала самый центр комнаты, рядом стоял не менее массивный, украшенный временем стол, в углу приютился небольшой новенький шкафчик. Высокое, узкое окно (как, собственно, и подавляющее большинство окон в замке) выходило на ночное небо, и в потёмках было сложно разобраться и понять, в какую же часть замка его занесло. Тусклая свеча освещала комнатку, и тени от Всадника падали на тёмные, шершавые, кирпичные стены. Кажется, в них было два-три углубления, эдаких вырезанных в стене полки. Здесь же, на столе, красовалась тарелка с какой-то не остывшей ещё пищей. Удивительно, когда это они успели?
Почти не притронувшись к еде, Всадник, впервые за много дней оказавшись на кровати, да и ещё воистину королевского качества и в соответствующей обстановке, сразу же уснул.
Проснулся он оглушительного хлопка. За окном по-прежнему было темно, хоть луна теперь и находилась в совершенно другой части неба. Ему казалось, что прошло лишь мгновение, хотя, конечно же, прошло значительно больше. Всадник по старой привычке вскочил с кровати, рефлекторно и судорожно нащупывая свой верный меч, с которым он, в силу известных причин, не расставался даже во время ночлега в лучших домах Империи. Он одним быстрым движением повернулся к источнику шума, находившемуся, судя по всему, где-то рядом с выходом.
Одним рывком распахнутые двери (что, вероятно, и послужило причиной столь перепугавшего его шума) выходили в уже гораздо более освещённый бледным светом коридор, чьи высочайшие окна и роскошные витражи, изображавшие воителей и императоров прошлого, превращали безликий лунный свет в необходимую, важную и красочную составляющую осмысленного произведения искусства. В дверях стоял высокий, худой, седовласый человек в торжественной позе, с безумными, блестящими и выпученными глазами. В левой руке он, словно фонарный столб в богатых городских кварталах, держал раскачивающуюся масляную лампу. На нём висела, словно бесформенный мешок, грязновато-серая, кое-где порванная пижама, а тапочки, чьи остатки, истерзанные многолетним топтанием бесконечных коридоров Отертонского замка, представляли из себя зрелище больше жуткое, чем жалкое, похожи были на нелепо натянутые на стопы тряпки. Длинный нос, испещрённый морщинами лоб, бледные губы и вваленные щёки – всё это придавало ему вид скорее утопленника или мертвеца, чем живого человека.
– Всадник, старый черт! Почему же ты раньше не сказал? – громко, пронзительно, со скрипами, воскликнул нежданный ночной гость. – А ну-ка иди сюда!
То был, без сомнения, Хранитель и Владыка Севера, Лорд Отертонский, Величайший Полководец своего времени, последний из своего рода, его светлость Антоний Огненнострельный.
Серебряный огненный вихрь
Всадник быстро успокоил пошаливающие нервы. Не сказать бы, чтобы он боялся какого-нибудь нападения, покушения, или ещё чего-нибудь в этом роде. Он был в стенах прославленного Отертонского замка, в одном из самых безопасных мест во всей Империи, в котором, к тому же, всякий человек Императора был желанным гостем… Однако столь неожиданное вторжение сильно напугало и встревожило сонное сознание вояки, привыкшего всегда и везде быть начеку. Он немедленно выполз из-под одеяла, неуклюже встал, слегка поклонился старику, столь внезапно ворвавшемуся в его покои, который всё это время таращил на него отсвечивающие в свете покачивающейся на вытянутой руке лампы глаза.
– Приветствую тебя, Отертонский владыка… Не ожидал я предстать перед тобой… эм… в столь тёмный час, промолвил Всадник, после чего старик Антоний издал сдавленный смешок.
– Дай мне подойти поближе, хоть увижу тебя, – с этими словами высокий человек подошёл к Всаднику, пристально вглядываясь. – О, могучие Императоры, что за невыносимая вонь! – воскликнул он, едва приблизившись к Всаднику на пару шагов, – сколько дней ты был в пути?
Всадник замялся, смутился, и даже покраснел. Не дожидаясь ответа, старик Антоний завопил:
– Господа, немедленно окуните моего гостя в бочки с водой, да как следует! А поварам передайте – быстро сварганьте что-нибудь эдакое!
Вдруг, откуда не возьмись, двое появившихся стражника в полном комплекте доспехов взяли Всадника под руки, и, словно узника, бесцеремонно повели его куда-то по бесконечным коридорам Отертонского замка. Всадник не сопротивлялся: было незачем, да и в любом случае бесполезно. Здесь, на Севере, супротив воли Отертонского владыки можно было противопоставить разве что личный приказ Императора.
А пока Всадник смывает с себя многодневную, слежавшуюся грязь и пыль вперемешку с потом, неустанно трудившиеся повара варганили «что-нибудь эдакое», луна потихоньку путешествовала по небу, а весь нормальный народ Отертона спал крепким сном, настало самое время рассказать немного о старике Антоние, ибо вторжение его в покои Всадника было столь неожиданным и отчасти даже нелепым, что у несведущего читателя может сложиться об Отертонском Лорде обманчивое впечатление.
Старый, если не ветхий, высокий человек с глубокими морщинами и бледным лицом был полновластным хозяином не только Отертонского замка и окрестностей, но и практически всех земель, что раскинулись к северу от нагорья Морн. Прославленный полководец в юности, мудрый правитель в старости, Антоний сыскал среди народа Севера хорошую славу и репутацию. Его все уважали, даже любили, крепкие стены Отертона надёжно защищали от врагов, воины и прислуга были ему всецело и искренне преданны, а крепкое тело и цепкий ум не позволяли к старости совсем развалиться и скатиться в маразм. Его огромная власть, отличное оснащение оружием и воинами, лояльность Императору – всё это неминуемо привело к тому, что врагов среди людей у него и быть не могло. В отличие от многих мелких уездных князьков на юге, связанных друг с другом нераспутывающимся комком из дружбы, ненависти, взаимных обид и пролитой крови, обоюдных претензий и оскорблений, авторитет Антония никогда и ни при каких обстоятельствах не подвергался сомнению.
