С пронзительными, истошными, хтоническими криками и скрежетом к нему подлетело леденящее душу Нечто. Оно было похоже на длинного, большого летающего червя с примесью какого-то доисторического членистоногого. Всё существо Ярослава обуял беспросветный ужас. Летающее существо с негромким, угрожающим потрескиванием стало приближаться к нему. В полёте чудище извивалось, шевелило бесчисленными ногами, щёлкало клешнями. Оно было похоже на огромную, летающую сколопендру, но было гораздо ужаснее и отвратительнее. Нечто становилось всё ближе…
– Тр-тр, тр-тр, тру-тру, тру-тру-тру…
Ну вот и всё, это конец. Смертельный ужас сковал ему душу. Он попытался закричать, но крик застрял у него в горле…
Последний рубеж севера
Ничего не осталось, лишь хрупкие кости
Не спят, всё воюют, и бьются, гремя.
Многоглазые твари утопают во злости.
Скоро настигнут они и тебя.
Вот уже несколько дней скакал он на Север, практически без отдыха, останавливаясь только лишь ночью, да по большой нужде. Всадник мчался в одиночестве, обгоняя торговцев, путников и бродяг, перетекающих из города и город, обгоняя военный и мирный люд. Довольно сильно выделялся он на фоне людей, что по той или иной причине пускаются в столь продолжительное странствие. Лицо его, сложенное правильными, но несколько грубыми чертами, не запоминалось совершенно, а чёрные волосы были коротко подстрижены. Одежда, хоть и покрылась за время путешествия изрядным количеством дорожной пыли, выдавала человека если не богатого, то хорошо обеспеченного, а искусно украшенные ножны ясно указывали, что их обладатель имел не только оружие и деньги, но и хороший вкус. С собой у него практически ничего не было, кроме небольшой кожаной сумки, и, конечно, оружия. На вид ему было около тридцати пяти.
Путь Всадника, хоть и был долог и тернист, всё же постоянно освещался сияющей, словно далёкие, благородные звёзды, целью. Дорога его проходила через Вавер и великие равнины, по праву почитаемые и известные как края плодородия и изобилия, через земли Астетона, через Нэртон, город ремесленников и торговцев, через нагорье Морн и дремучие леса. Наконец, Всадник вступил в малозаселённые, практически необжитые земли, что были ограничены Сумеречными холмами с востока и Бурыми равнинами с запада.
На юге и в центре Империи весна давно уже вступила в свои права, и лишь высочайшие вершины Непроходимых гор и Имперского кряжа оставались сокрытыми от посторонних взоров вечным снежным покровом. Продвигаясь всё более на север, Всадник, постепенно, день за днём приближался к Ледяным Пустошам, и всё острее чувствовал он мёртвое дыхание северных ветров, всё меньше весеннего оживления попадалось ему на пути, и даже солнце с каждым днём светило всё тусклее и нерешительней. Прямо сейчас он, верхом на верном скакуне, заканчивал долгий, утомительный переход через Бурые равнины, название которых как нельзя точно отображало их унылый облик. Живительные лучи могучего светила ещё не успели полностью согреть эти места, а потому вся местность была усеяна остатками нерастаявших сугробов, тонкие ручейки от которых в конце концов попадали в какую-нибудь грязную лужу. Одинокие деревья стояли ещё голые, безо всякого стыда протыкая воздух бесчисленными веточками и сучками, прошлогодняя трава и листва лежала без признаков жизни. Когда Всадник проезжал очередную захудалую деревеньку, состоящую из двух-трёх десятков стареньких покосившихся домиков, та казалась совсем заброшенной и безлюдной, словно жильцы навсегда покинули её.
В какой-то момент Всадник осознал ту разительную, жуткую перемену, которая произошла в его окружении: вместо цветущих, пышущих энергией, жизнью, весельем и радостью земель Астетона он оказался среди тоскливых, пустующих, почти безжизненных просторов севера. И хотя до Рессевиля, а уж тем более до Ледяных Пустошей было ещё очень далеко (в лучшие времена дней семь пути), человек уже здесь чувствовал что-то неладное, что-то нехорошее, витающее в воздухе и проникающее в лёгкие, в сердце, в разум. Быть может, виной тому была дурная слава этих краёв и той жестокой земли, что скрывалась дальше за ними, а может, он и вправду чувствовал близость сил зла. В любом случае, сворачивать он не собирался.
По левую руку раскинулись однообразные просторы Бурых равнин, справа отчётливо виднелись силуэты Сумеречных, а далеко впереди уже вырисовывались расплывчатые образы Астровых холмов. Бурые равнины простираются на многие десятки миль на запад, и словно рассеиваются, теряются на горизонте. За Сумеречными Холмами широко и привольно разворачивается Дикий лес, известный своим крутым нравом и опасными жителями-дикарями.
Солнце уже садилось, когда Всадник вплотную подъехал к Астровым холмам. С юга они были совершенно голые, пожухлая трава ещё не успела воспрять от зимнего оцепенения, а малочисленные, хилые деревья ещё и не думали одеваться и расцветать. Северная сторона холмов ещё была покрыта снегом и подтаявшими сугробами. Уставший Всадник и его верный конь успели подняться и спуститься ровно три раза, прежде чем они поднялись четвёртый раз, и им открылся вид на удивительный город Отертон.
В свете заходящего солнца то было действительно захватывающее зрелище. Привычная грязь вперемешку с камнями исчезла, под ногами оказалась дорога, мощёная тысячами квадратных камешков величиной с кулак. По бокам дороги, каждые два-три метра возвышались два ряда небольших белых столбиков, связанных друг с другом массивной железной цепью. Мощёная дорога, идущая поначалу вровень с землёй, мало-помалу начинала подниматься над нею. Любой путник или торговец, за какой-нибудь надобностью пришедший в Отертон с юга, вскоре обнаруживал, что дорога сплошной кирпичной лентой возвышается над землёй сначала на метр, затем – на человеческий рост, а затем и вовсе отрывается от земли, расширяясь и опираясь на массивные колонны из палево-серого кирпича. Арки и колонны Южного Отертонского моста, поддерживающие каменную громаду и путников наверху, скромно старели под стремительный ритм сменявших друг друга дней и времён года, но на них всё так же можно было разглядеть искусные барельефы, хоть и потёртые временем, и на них всё так же можно было положиться. Где-то у самого основания колонн лениво перетекала плоская, неглубокая речушка, русло которой было буквально усыпано множеством отмелей, небольших песчаных островков, выглядывающих из-под воды камней, целыми пучками растений. В иные времена река эта была куда более полноводна, о чём молчаливо свидетельствовали почерневшие каменные глыбы у подножия колонн моста, в наши дни сильно возвышавшиеся над поверхностью воды. Южный Отертонский мост имел множество пролётов, длинной и высотой значительно превосходя нынешние потребности в мостовой переправе. На той стороне моста дорога не поднималась полого, а сразу, с разбега врезалась в высокий холм. Там, на противоположном холме, и начинался город, весь усеянный высокими домами и утыканный печными трубами. Двух-трёхэтажные дома с беловато-серыми стенами и деревянной, изредка черепичной крышей будто лезли на вершину холма, сползая и толкая друг друга, образуя невероятные скученные пространства и узкие улочки. Иной раз и вовсе казалось, что вон тот каменный домик с маленькими окнами взгромоздился и стоит на двухэтажном строении непонятной формы, а по ветхим почерневшим балкончикам можно перебраться в другой квартал, ни разу не спускаясь на землю. Были здесь и величественные сооружения с толстыми стенами и бойницами, гордыми серыми башнями, лестницами и переходами, а были и просто захудалые теснившиеся домишки, своей невзрачностью и беднотой убранства превосходя все виденное Всадником ранее в Астетоне. Они соседствовали друг с другом, решительно не похожие, и вместе с тем составлявшие единый, гармоничный ансамбль, напоминавший выцветшее лоскутное одеяло огромных размеров. Снег в городе, в отличие от окрестностей, уже растаял, и на старые каменные городские улицы окончательно пришла весна, принеся с собой пыль, грязь, серость и ещё большую суету. Лучи заходящего солнца под острыми углами прорезали городской воздух, и от этого весь пейзаж играл новыми красками, хоть никто его о том и не просил.
